Звезды Берега

— Тьфу на тебя, — рассердилась, наконец, Оливия. — Вот не отдам вам дополнительные капсулы, и останетесь тут… как вам этот сказал — навечно.

Они стояли сейчас на пирсе, в некотором отдалении от группы пилотов, до сих пор обсуждавших бой. Над морем вставал сейчас золотистый закат, небо, уже почти очистившееся от облаков, превращалось из голубого в синее, и начал подниматься ставший уже привычным ветер, который всегда тут возникал вечерами. Он стихнет, когда сядет солнце, и над Берегом, над всем бесконечным Берегом начнется одна на всех ночь.

— А вам не страшно? — тихо спросила Оливия.

— Страшно, — признался Ит. — Неизвестность. Это всегда страшно. Он ведь тоже боится именно неизвестности, но только в нашем лице. Неизвестности и непредсказуемости. Он всегда был… излишне рационален.

— Я не про него, — покачала головой девушка. — Вообще, в принципе. Странно… мы ведь летаем, но почему-то боимся подняться выше, мы ведь даже до потолка подниматься не рискуем. Видимо, по той же самой причине — неизвестность. Цепляемся за то, что есть, и…

— И до определенного момента это правильно, — кивнул Скрипач. — И не надо. Сирин, побереги себя, пожалуйста. Понимаю, что это глупо звучит, но всё-таки. Мало ли что может произойти… потом. Так что ты будь умницей, ладно?

Против его ожидания Оливия не улыбнулась, лицо ее продолжало оставаться строгим и печальным. Она стояла, почему-то держа последнюю не отданную капсулу за спиной, и молчала.

— Ты не хочешь, чтобы мы улетали, — констатировал Ит.

— Да, не хочу. Вот возьму сейчас, и швырну эту капсулу в воду, — пригрозила она. — Может быть, мне тоже страшно. За вас. Может быть, я…

— Сказать тебе, кто ты? — вдруг решился Ит.

— Ну, скажи, — Оливия посмотрела на него.

— Ты — Оливия. Эри. Берта. Елена. И еще мириады женщин, которые знают. Знают, понимаешь? Ты — миллионы и миллионы, ты одна, но вас много. Всю твою жизнь тебя вело именно это знание. Не инстинкты. Не сиюминутные желания. Не поиск выгоды или быстрого счастья. Тебя вело, и продолжает вести то, что ты — знаешь.

— Но что я знаю? — горько спросила она.

— Истину, — пожал плечами Ит. — Что же ещё?

— Но какую именно?..

— Это надо спросить у тебя, — Скрипач усмехнулся, и вдруг легонько щелкнул Оливию по носу. — Если просто, то ты знаешь, как устроен мир. Правильно знаешь. Знаешь, что верно, и что ложно. Что плохо, и что хорошо. А еще ты почему-то знаешь про нас, точнее, про мириады нас, и это для чего-то нужно, но вот убей бог, я не знаю, для чего. Ты просто помни, что ты права, хорошо? И ты всё знаешь правильно. Веришь?

Оливия помедлила секунду, а затем несмело улыбнулась.

— Почему-то верю, — ответила она. — Нужно будет расспросить Таенна, наверное. Может быть, он сумеет рассказать какие-то вещи, которые я вроде бы знаю или помню, но не могу даже сама себе объяснить. Например, про парность. Или про пчелиные соты. Или про дороги в небе.

— Да, он сможет, — согласился Ит. — Он точно сможет. Видишь, не всё так плохо, Сирин.

— Сказал он, незаметно подбираясь к своей второй капсуле, — заметил Скрипач.

— А чего это — к моей?! — возмутился Ит. — Может, это твоя?

— Не, мои уже у меня в сумке, — погрозил пальцем Скрипач. — Сирин, отдай ты ему эту банку, и пошли с народом прощаться, наконец. А то нам взлетать скоро.





* * *


Общее прощание вышло коротким и каким-то скомканным — время поджимало, солнце уже почти утонуло в море, а над горами появились уже первые звёзды. Скоро пожатые чьи-то руки, скоро сказанные чьи-то напутствия, хлопки по спинам и плечам, и вот уже Ветер гонит лодку к первому самолету, и что-то говорит, но уже начинается самый настоящий мандраж, и поэтому то, что говорит Ветер, почти всё пролетает мимо ушей.

— Отойдите во вторую «бету», или по границе первой и второй. Чтобы, случись что, от города подальше… ну, вы поняли. Но не должно случиться, надеюсь, не должно… вы в вас верим, ребята, правда, все верим, все сейчас будем кулаки держать…

— Спасибо, — Скрипач перепрыгивает из лодки на поплавок, машет рукой — мол, отваливай. — Пока, Ветер! Чистого неба!

— И тебе тоже!

Ит, когда лодка подошла к его машине, тоже перешел на поплавок, и махнул рукой.

— Ты, это, лучше ты будь сейчас ведущим, — вдруг сказал Ветер.

— Почему? — с интересом спросил Ит.

— Ну, ты же старший брат-то, вот и давай, — объяснил Ветер.

— Всегда мне отдуваться, — усмехнулся Ит. — Ладно, договорились. Буду ведущим.

— И славно. Чистого неба!

— Чистого неба…

Лодка пошла к пирсу, оттаскивая от самолетов швартовочные буи. Ит запрыгнул в кабину, и заученным движением опустил на глаза летные очки-консервы с темно-фиолетовыми стеклами.






* * *


— Рыжий, помнишь, дети когда-то говорили — слабоумие и отвага? — спросил Ит. Самолеты, которые они отвели на всякий случай на порядочное расстояние от береговой линии, поднимались по спирали к ночному небу.

— Это не дети говорили. Это я говорил, когда три идиота малолетних на крыше высотки пикник устроили, — ответил Скрипач. — Им лет по двенадцать было, кажется.

— А, ну или ты говорил, — согласился Ит. — Так, поднимаем угол.

— Ты на сколько градусов хочешь?

— Давай еще пять прибавим, — предложил Ит. — У меня какое-то странное…

— Ой, перестань ты про свои ощущения! — рассердился Скрипач. — У меня голова разболелась, как не знаю что, а ты про ощущения опять!

— У тебя тоже? — удивился Ит. У него самого уже минут десять как начала болеть голова, сперва почти незаметно, но теперь боль усилилась.

— А, тогда про ощущения понятно, — заметил Скрипач. — Может, на кислород уже?

— Рано. Позже.

Еще до начала всей операции они заказали у трансфигураторов пару баллонов, и заранее установили их в кабинах. На всякий случай. Кто знает, что там, в этом небе…

— Две капсулы минус, — сообщил через некоторое время Скрипач. — У тебя как?

— Тоже. Заменяем.

Левой рукой, правой придерживая руль — дотянуться до капсул, и вынуть. Потом достать из сумки новые, и поставить на места. А израсходованные в сумку. Потому что нечего им по кабине просто так мотаться.

— Готово, — отрапортовал Скрипач.

— Готово, — отозвался Ит. — Слушай, как голова?

— Вроде получше. По ощущению было… блин, словно пилили, — пожаловался Скрипач. — Сейчас уже почти не болит.

Ит прислушался к ощущениям. Действительно, боль почти прошла, только немного ныли виски. Ерунда.

— И у меня, — сказал он.

Бархатно-черное, до слёз прозрачное небо — и звезды стали словно бы немного ближе, или это только кажется? Ит приподнял очки, вгляделся. Нет, не кажется. Сколько там высоты уже? Пять тысяч? И еще две капсулы быстро уходят в минус. Ладно…

— Рыжий, давай маски, и угол на семь градусов, — скомандовал он.

Неожиданно он вдруг ощутил боль в груди, настолько сильную, что на секунду задохнулся — в то же мгновение он услышал, что Скрипач вскрикнул.

— Что… такое? — слова довались с трудом, но боль, о чудо, стала проходить почти сразу.

— Не… не знаю… меня словно… ножом резанули, — Скрипач дышал тяжело, прерывисто. — Что за чертовщина такая?

— Чтоб я знал, — Ит несколько раз глубоко вздохнул. — Отпустило, вроде. Рыжий, маски. И за мной.

— Ты не свались, смотри, «за тобой», — проворчал Скрипач. Кажется, боль у него тоже уже прошла, и он сейчас был сердит на себя за слабость, пусть и минутную. — Я испугался.

— Не только ты, — заметил Ит. Накинул маску, осторожно повернул вентиль. — Машины тянут, нормально. Уже шесть.

— И то дело.

Несколько минут они молчали, потому что самолеты стало весьма ощутимо потряхивать, словно они попали в зону турбулентности, вот только никакой турбулентности не было, да и быть не могло. Потом тряска прекратилась совершенно, и дальше машины пошли ровно, даже как-то ненормально ровно. Даже звук двигателей теперь звучал приглушенно, не так, как обычно. Может, так и нужно?

— Ит, слушай, — осторожно начал Скрипач. — Я тут подумал… тушки-то наши у него, так?

— Ну да.

— Как мы оттуда выбираться станем?

— Ну, ты спросил, — Иту вдруг стало смешно. — Я-то откуда знаю? Как-нибудь. Или вообще никак.

— Так себе перспектива, если никак.

— Или, может, он нас там сразу по второму кругу и убьет, — предположил Ит.