Золотой жук мисс Бенсон
Часть 23 из 39 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Инид, искупавшись в озере, вскоре вернулась, притащив целую гроздь зеленых бананов. Потом она вполне успешно разожгла костер и даже ухитрилась вскипятить достаточное количество воды и сварить полный котелок кофе, оказавшегося настолько крепким, что Марджери показалось, будто она наглоталась пороха и сейчас взлетит на воздух. Они обнаружили, что некие зубастые твари изрешетили буквально все емкости с продуктами, кроме консервных банок, так что и на завтрак им пришлось есть все тот же «Спам». На этот раз Инид смешала мясные консервы с бананами, но подобный завтрак оказался еще противней, чем предыдущий обед. У Марджери тут же скрутило живот.
– Знаете, мне даже в голову не приходило, сколько разнообразных кушаний можно приготовить из этого «Спама», – сказала Инид, с удовольствием поедая ложкой приготовленное ею месиво. – По-моему, я могла бы его есть до конца жизни и мне бы не надоело. Но у нас, к сожалению, возникла еще одна проблема: уничтожены наши запасы туалетной бумаги.
У Марджери ёкнуло сердце, а может, желудок – сейчас определить было трудно. После кофе, сваренного Инид, ей казалось, что все внутренности как бы поменялись местами.
– Уничтожены? – в страхе спросила она.
– Ну да, ее тоже съели. Точнее, она вся в дырах. Нам придется пользоваться листьями.
– Листьями?
Но Инид подобная перспектива ничуть не беспокоила. Она причесалась и слегка подмазалась, глядя в крошечное зеркальце в своей пудренице, а заодно произнесла довольно длинный монолог, посвященный какому-то цирковому артисту – она сама видела, что он не только умел отлично ездить на лошади, но еще при этом держал в руках зонт и львенка. Впрочем, ее рассказ ни к чему абсолютно никакого отношения не имел. Он, скорее всего, был вообще выдуман от начала и до конца.
– Что у вас с лицом, Мардж? – спросила Инид. – Оно раздулось, как боксерская груша. Похоже, вас здорово искусали.
– Меня действительно здорово искусали.
– Хм… – с сомнением промолвила Инид. – Ну, ничего, зато денек сегодня отличный. И мы здесь в полной безопасности. – Она, задрав голову, смотрела вверх, на переплетение ветвей и лиан, откуда, медленно кружась, падал огромный лист, похожий на птерозавра, пронзенного стрелой охотника.
– Господи, Инид, как вы можете называть такую ситуацию полностью безопасной?!
И тут, не дожидаясь ответа, Марджери ринулась в кусты. Выбора у нее, впрочем, не было: ей страшно захотелось в уборную, и показалось, что ее кишечник вот-вот взорвется.
Оставив в зарослях существенную часть собственного веса, она благополучно вернулась обратно, чувствуя, что пахнет от нее, как от душного козла. Оказалось, что Инид тем временем успела сложить гамаки и палатку, а также то, что сумела спасти из продуктовых припасов. Она задумчиво осмотрела Марджери с головы до ног – примерно так механик осматривает старый ржавый автомобиль с разбитым передним бампером, прежде чем решить, стоит его ремонтировать или лучше сразу отправить на свалку.
– Вы хорошо себя чувствуете, Мардж?
– Да, благодарю вас.
– Но вы, похоже, сильно хромаете.
– Нет, я в полном порядке.
– Знаете, нам ведь вовсе не обязательно закапывать в землю револьвер Тейлора. Да и вы, возможно, будете чувствовать себя в большей безопасности, если я его у себя оставлю.
Нет, это уж слишком, подумала Марджери. Ей казалось, что последняя соломинка для нее – это проклятый гамак, летучая мышь, совершившая посадку прямо ей на лицо, и вообще вся минувшая ночь, наполненная жуткими криками и шорохами. Затем последней соломинкой ей показался завтрак в виде «Спама» и последовавший за этим понос. Однако все это меркло по сравнению с самой последней соломинкой – предложением Инид оставить при себе револьвер. Марджери показалось, что воздух вдруг стал настолько плотным, что его невозможно вдохнуть. И она дрожащим голосом заявила:
– Инид, я повторяю: я не хочу, чтобы этот револьвер находился где-то поблизости от нас. Револьвер – это самая ужасная вещь на свете. Я даже думать о нем не хочу. Я не хочу его видеть. Неужели вы не понимаете такой простой вещи? Я не желаю, чтобы в моей жизни присутствовало хоть какое-то оружие!
Инид выпрямилась и очень внимательно посмотрела на Марджери. Казалось, она видит ее насквозь. Ее взгляд проникал прямо под распухшую от слез и укусов кожу Марджери. Проникал в самые глубины ее души. Затем Инид медленно проговорила:
– Я поняла, Мардж. Вы потеряли кого-то очень вам дорогого. И его убили из револьвера. Вот почему вы и вида крови не выносите.
– Пожалуйста, Инид, давайте оставим эту тему! И прекратим разговор об оружии. И, пожалуйста, давайте продолжим наши поиски!
Инид молча кивнула. Выплеснула на землю кофейную гущу. Потом тихо сказала:
– Да, Мардж, конечно. Я все понимаю. А револьвер я сейчас закопаю.
И закопала. Прямо сразу. Во всяком случае, когда она вернулась, в руках у нее ничего не было.
– Вот и нет никакого револьвера! – весело сказала она. – Ну что, теперь все в порядке, Мардж?
* * *
И они продолжили подъем. Марджери залепила распухшие укусы листьями лещины, а ноги растерла так сильно, что они словно собственное электричество начали вырабатывать. На голову она водрузила свой шлем. И они с Инид стали дальше прорубать тропу в девственном дождевом лесу. Начался их день номер два.
– Возможно, сегодня мы его найдем! – пела неугомонная Инид.
Час за часом – расчистить кусочек тропы, подтащить оставленные позади вещи, передохнуть и все начать сначала. Марджери обливалась потом; с нее текло так, словно она весь день простояла под душем. Ей казалось, что ее бедренный сустав пронзительно вопит от боли. К тому же один ботинок ужасно натер ей ногу. И голова была какой-то страшно тяжелой и горячей. И кишки то и дело скручивали болезненные спазмы, а уж анальный проход и вовсе напоминал сломанный водопроводный кран. Руки были сплошь покрыты водяными мозолями и порезами. А вокруг, насколько мог видеть глаз, высились деревья-великаны, и корни их были похожи на гигантские ступни, покрытые переплетением вздутых вен, а мощные ветви казались еще толще от обвивавших их бесчисленных лиан. Влажная жара окутывала тело, как мантия.
Между тем Инид, похоже, даже насекомые не кусали и не жалили. Она даже не особенно потела. И вообще вовсю наслаждалась жизнью. Даже когда она в своей бейсбольной кепке, сопровождаемая собакой, прорубалась сквозь заросли где-то далеко впереди, Марджери казалось, что там, в густой листве, скачет и скользит веселый яркий солнечный лучик, то взбирающийся на скалы, то перепрыгивающий через овражки, то с плеском пересекающий ручей. «Сюда, Мардж! Скорей! Скорей идите сюда!» Инид была прямо-таки одержима идеей с ходу найти золотого жука. Она то и дело их «обнаруживала», и в итоге они оказывались всего лишь игрой света. А если Инид не охотилась на жуков, которые в принципе должны были в этом густом лесу отсутствовать, и не здоровалась с каждой бабочкой, то развлекалась иначе: перепрыгивала через ручьи, качалась на лианах и, ловко срубая верхушки кокосовых орехов, выпивала их содержимое. Марджери едва поспевала за ней, но тоже не сдавалась и упорно ползла все выше, стараясь приподнять каждый камень рядом с тропой, заглянуть под каждый лист. К сожалению, с каждым шагом боль в бедре становилась все сильнее, но Марджери старалась от нее отгораживаться, концентрируясь на всяких мелочах, как это было утром, когда она заставила себя сосредоточиться на петлях и пуговицах, застегивая рубашку, и это помогало ей идти дальше.
Инид первая предложила повесить гамаки еще до того, как начнет темнеть. На этот раз она и вечером ухитрилась разжечь костер, и пламя в нем вполне занялось. Она также притащила плоский обломок скалы и предложила его Марджери в качестве письменного стола, чтобы той удобней было делать записи в дневнике. Инид сумела даже немного просушить блокнот, размахивая им в воздухе, и разлепила его странички, старательно дуя на каждую. Из-за чрезмерной влажности странички блокнота казались почти прозрачными, как та бумага, которую используют для карманного издания Библии. А после ужина Инид настояла на том, чтобы подсадить Марджери в гамак. И сама расправила над ней противомоскитную сетку. И потом еще долго ее развлекала – говорила и говорила обо всем подряд, что ей в голову придет, и Марджери в итоге не выдержала и крепко уснула.
И проспала всю ночь как убитая. По ней, наверное, даже крысы могли бы бегать. Или летучие мыши садиться. А уж москиты могли бы выпить из нее сколько угодно крови, хоть целую высокую пивную кружку. Марджери ничего бы не почувствовала. В этот раз она понятия не имела, что там вокруг нее ночью происходило. А утром Инид отыскала себе новое местечко для купания, а когда вернулась, то снова сварила черный кофе такой невероятной крепости, что он запросто мог бы вернуть к жизни даже палую лошадь. И о револьвере она практически не упоминала, разве что туманно заметила:
– Я понимаю, Мардж, у каждого своя жизнь и свои секреты. Это совершенно нормально. Но я считаю, что нам в любом случае никак нельзя прекращать поиски этого жука. Вы же себе никогда такого предательства не простите. Не простите, что отказались от собственного призвания.
* * *
И они пошли дальше. День за днем они поднимались все выше и выше в гору. Покрытые коркой из пота и красной пыли. Постоянно в мокрой насквозь одежде. Страшно искусанные и ужаленные разнообразными насекомыми. Преследуемые дикими свиньями и полчищами наглых ящериц и крыс. Измученные спазмами в кишечнике и диареей, а также нарывами на ступнях. Если уж здесь шел дождь, то лил как из ведра. Если уж наплывал туман, то невозможно было сдвинуться с места. Инид любила повторять, что им, чтобы найти золотого жука, нужно научиться думать, как жук. А Марджери отвечала, что им, чтобы найти жука, нужно прежде всего держать глаза открытыми, а рот – закрытым и постараться не болтать слишком много.
Впрочем, и у них бывали мгновения радости и даже веселья. Ведь жизнь готова подарить такую минутку даже в самые худшие времена. Например, после четвертого дня восхождения они отлично переночевали на поляне, а утром сумели вскипятить целый котелок воды и вдоволь напиться горячего кофе, после чего некоторое время блаженно отдыхали, тихо беседуя и любуясь первыми проблесками зари.
Их беседа была примерно такой:
– Мардж, вы какой цвет лака для ногтей любите больше всего?
– Я не пользуюсь лаком для ногтей, Инид.
– А если б пользовались, то какой бы цвет выбрали?
– Не знаю. Я как-то не думала…
– Может, красный?
– Нет.
– Правильно! Вам красный и не пойдет. Вам скорее уж подойдет розовый.
– Розовый? Не думаю. Вряд ли.
– Я же не бледно-розовый имею в виду! Не похожий на бланманже. Вам, по-моему, хорошо будет примерно такой. – И она указала на разгоравшуюся в небе зарю – ее оттенки были сейчас очень близки к цвету ее собственного дорожного костюма.
– Да, Инид, пожалуй, такой розовый мне бы действительно понравился.
– Вот видите! Я же говорила! И ногти красить вам вполне может понравиться! Просто вы никогда этого не делали, но это вовсе не означает, что вам уже поздно начать. И когда-нибудь мы непременно раздобудем вам именно такой розовый лак!
* * *
А однажды они видели, как сотни, тысячи прекрасных синих птиц с оглушительным шумом, похожим на взрыв, вылетели из леса, переливаясь в воздухе, точно кусок шелка. Обе женщины просто насмотреться на это чудо не могли. Потом Марджери нашла одно синее перышко и подарила его Инид, а та воткнула его в кармашек блузки и сказала:
– Ой, Мардж, вы и вправду мне его дарите? Это же самое счастливое перо в мире! Я всю жизнь буду его хранить.
Как-то ночью, когда они обе уже лежали в своих гамаках и смотрели в небо, прямо над ними пролетела комета, стремительно выбирая путь между созвездиями, и Инид серьезно сказала:
– Это предзнаменование, Мардж. Нам подают знак, что мы вскоре найдем золотого жука.
Но в конце недели им пришлось вернуться в бунгало с пустыми руками. Обе были совершенно обессолены и отчаянно мечтали поесть простой соли. От Марджери потребовалось все ее мужество, чтобы заставить себя вернуться. Но как бы ни было ей ненавистно это вынужденное возвращение, она не сдавалась. Сильно прихрамывая, она упорно следовала за Инид и ее псом, хотя теперь у нее крайне редко выпадали такие моменты, которые она могла бы назвать приятными. Но, как оказалось, она обладала таким запасом терпения и выносливости, о каком даже не подозревала. Как они и предполагали с самого начала, за время их отсутствия трущобные мальчишки не только влезли к ним в дом, но и весь его обследовали; впрочем, украдено ничего не было, но все оказалось слегка переставлено и переложено, а в некоторых случаях попросту приведено в порядок. В полной сохранности были даже паспорт Марджери и деньги, которые она хранила в шкатулке. Наконец-то женщины перестирали всю свою одежду и пополнили запасы продовольствия. Но для начала Марджери пятнадцать часов подряд проспала. А Инид быстренько съездила в Пум и привезла оттуда соль, яйца, ямс, арбузы и французское печенье. Обе так наелись, что уснули прямо на солнце, на веранде.
А потом снова:
– Вы готовы, Мардж?
– Да, Инид.
– Шлем свой не забыли? А сачок?
– Нет, Инид, я ничего не забыла.
И началась еще одна неделя в горах.
На этот раз они вели себя более осмотрительно. Они не только прорубали тропу, но и ставили ловушки для насекомых, осматривали каждый подозрительный сухой листок, упавшие ветки, гнилые стволы и даже свиной кал. Марджери показала Инид, как пользоваться «путером», предупредив, что воздух в трубочку следует втягивать очень осторожно, но от избытка энтузиазма Инид то и дело нечаянно глотала насекомых, а потом, засунув пальцы прямо себе в глотку, пыталась их извлечь. Частенько, выделив рядом с тропой какой-нибудь подходящий участок, обе опускались на четвереньки и принимались искать. Они также трясли ветки и ловили то, что оттуда падало, на заранее подстеленную парусину. А в сгустившихся сумерках специально поднимали лампу-«молнию» повыше, чтобы на ее свет, жужжа и хлопая крылышками, устремлялось как можно больше всяких насекомых; и некоторых они тоже ловили. У них уже имелось с десяток разновидностей жука-клоуна и прекрасный экземпляр весьма редкого Rhantus alutaceus размером с черный боб с бледно-красными отметинами. Всех жуков Марджери умело умертвила и распределила по баночкам; тем временем Инид, закрыв глаза, что-то напевала себе под нос. Вернувшись в конце второй недели в свое бунгало, они обнаружили, что мальчишки снова там побывали и снова ничего не взяли, кроме жвачки. Марджери погрузила собранные образцы в консервирующую жидкость, чтобы впоследствии их можно было наколоть, а также сделала необходимые зарисовки и записи в экспедиционном дневнике. Инид выстирала и высушила москитные сетки, а потом съездила в Пум за продуктами. Передохнув денек, они продолжили восхождение.
С рассвета до заката они прорубали тропу на склоне горы, питаясь почти исключительно мясными консервами «Спам» и кофе, но все же старались разнообразить свои трапезы за счет кокосов и свежих фруктов, которые брали с собой в таком количестве, какое могли унести. В ход шли также всякие съедобные растения, которые Инид вечно пробовала и в итоге отыскала нечто весьма приятное со вкусом меда (во всяком случае, сама она утверждала, что это именно так). Им удалось найти одну весьма редкую разновидность жука-клоуна, а также парочку жуков Uloma isoceroides, похожих на блестящие коричневые орехи. Опознали они и три разных типа розовых орхидей.
Время совершенно произвольно меняло форму и скорость течения, не спрашивая на то ничьего разрешения. Марджери сутки порой казались неделями, а порой – часами. Она, например, вряд ли могла сказать, когда в последний раз ходила купаться на озеро. На прошлой неделе? Или на позапрошлой? Ее наручные часы вообще встали, как только она сюда приехала. Марджери ничто больше не воспринимала в настоящем времени, кроме того конкретного места, где в данный момент находилась – понимая, впрочем, что и это конкретное место, как только они еще продвинутся вверх по склону, станет казаться ей нереальным. Единственными константами в ее мире оставались Инид и поиски золотого жука.
Инид всегда шла впереди с сеткой для ловли насекомых. Ее пес Мистер Роулингз следовал за ней по пятам и не смотрел ни направо, ни налево. А Марджери тащилась за ними, испытывая мучительную боль в покрытых нарывами ступнях. Ее кожа была настолько обожжена солнцем, что слезала клочьями, хотя она старательно смазывала ее кольдкремом «Пондз», надеясь хоть как-то снова эти клочья прилепить. Но хуже всего приходилось ее блокнотам, обложки которых насквозь пропитались влагой, а страницы приближались к состоянию мягкой пульпы, так что их приходилось разлеплять с превеликой осторожностью, точно отделяя шкурку от перезрелого плода. Хотя, с другой стороны, ей и карандаш-то трудно было держать распухшими пальцами. А еще жара, а еще дожди, а еще укусы бесчисленных насекомых. Единственная радость – циклон пока что ни разу не приходил. И Марджери, сдвинув сурово брови, продолжала идти вперед.
Инид часто говорила о будущем – о том, как Марджери получит место в Музее естественной истории и прославится, став знаменитым коллекционером жуков. Или вдруг спрашивала: «Мардж, а вы уверены, что вам захочется убить этого золотого жука, когда вы его найдете? Нет, я понимаю, как это важно для науки, но просто не представляю, как вы сумеете заставить себя это сделать!»
К концу третьей недели в их коллекции уже имелось три экземпляра редкой разновидности долгоносиков и еще два прыгающих жука, каких Марджери никогда раньше не видела, а также несколько щитоносок. На этот раз мальчишки в дом не влезли, а ждали их снаружи, выстроившись в удивительно ровную шеренгу, и сразу стали предлагать Марджери целую корзину живых пресноводных угрей. От угрей она тут же отказалась. Но мальчишки все равно оставили их в бунгало в качестве подарка. Инид отнесла угрей в ручей, но они все время приползали обратно – их приманивал по вечерам свет лампы-«молнии». Особенно плохо было после дождя: угри заползали в водосточные трубы и застревали там, а потом расползались по всему бунгало. В итоге Инид пришлось поставить в передней комнате ведро, в которое она их собирала и таким образом спасала.
– Знаете, мне даже в голову не приходило, сколько разнообразных кушаний можно приготовить из этого «Спама», – сказала Инид, с удовольствием поедая ложкой приготовленное ею месиво. – По-моему, я могла бы его есть до конца жизни и мне бы не надоело. Но у нас, к сожалению, возникла еще одна проблема: уничтожены наши запасы туалетной бумаги.
У Марджери ёкнуло сердце, а может, желудок – сейчас определить было трудно. После кофе, сваренного Инид, ей казалось, что все внутренности как бы поменялись местами.
– Уничтожены? – в страхе спросила она.
– Ну да, ее тоже съели. Точнее, она вся в дырах. Нам придется пользоваться листьями.
– Листьями?
Но Инид подобная перспектива ничуть не беспокоила. Она причесалась и слегка подмазалась, глядя в крошечное зеркальце в своей пудренице, а заодно произнесла довольно длинный монолог, посвященный какому-то цирковому артисту – она сама видела, что он не только умел отлично ездить на лошади, но еще при этом держал в руках зонт и львенка. Впрочем, ее рассказ ни к чему абсолютно никакого отношения не имел. Он, скорее всего, был вообще выдуман от начала и до конца.
– Что у вас с лицом, Мардж? – спросила Инид. – Оно раздулось, как боксерская груша. Похоже, вас здорово искусали.
– Меня действительно здорово искусали.
– Хм… – с сомнением промолвила Инид. – Ну, ничего, зато денек сегодня отличный. И мы здесь в полной безопасности. – Она, задрав голову, смотрела вверх, на переплетение ветвей и лиан, откуда, медленно кружась, падал огромный лист, похожий на птерозавра, пронзенного стрелой охотника.
– Господи, Инид, как вы можете называть такую ситуацию полностью безопасной?!
И тут, не дожидаясь ответа, Марджери ринулась в кусты. Выбора у нее, впрочем, не было: ей страшно захотелось в уборную, и показалось, что ее кишечник вот-вот взорвется.
Оставив в зарослях существенную часть собственного веса, она благополучно вернулась обратно, чувствуя, что пахнет от нее, как от душного козла. Оказалось, что Инид тем временем успела сложить гамаки и палатку, а также то, что сумела спасти из продуктовых припасов. Она задумчиво осмотрела Марджери с головы до ног – примерно так механик осматривает старый ржавый автомобиль с разбитым передним бампером, прежде чем решить, стоит его ремонтировать или лучше сразу отправить на свалку.
– Вы хорошо себя чувствуете, Мардж?
– Да, благодарю вас.
– Но вы, похоже, сильно хромаете.
– Нет, я в полном порядке.
– Знаете, нам ведь вовсе не обязательно закапывать в землю револьвер Тейлора. Да и вы, возможно, будете чувствовать себя в большей безопасности, если я его у себя оставлю.
Нет, это уж слишком, подумала Марджери. Ей казалось, что последняя соломинка для нее – это проклятый гамак, летучая мышь, совершившая посадку прямо ей на лицо, и вообще вся минувшая ночь, наполненная жуткими криками и шорохами. Затем последней соломинкой ей показался завтрак в виде «Спама» и последовавший за этим понос. Однако все это меркло по сравнению с самой последней соломинкой – предложением Инид оставить при себе револьвер. Марджери показалось, что воздух вдруг стал настолько плотным, что его невозможно вдохнуть. И она дрожащим голосом заявила:
– Инид, я повторяю: я не хочу, чтобы этот револьвер находился где-то поблизости от нас. Револьвер – это самая ужасная вещь на свете. Я даже думать о нем не хочу. Я не хочу его видеть. Неужели вы не понимаете такой простой вещи? Я не желаю, чтобы в моей жизни присутствовало хоть какое-то оружие!
Инид выпрямилась и очень внимательно посмотрела на Марджери. Казалось, она видит ее насквозь. Ее взгляд проникал прямо под распухшую от слез и укусов кожу Марджери. Проникал в самые глубины ее души. Затем Инид медленно проговорила:
– Я поняла, Мардж. Вы потеряли кого-то очень вам дорогого. И его убили из револьвера. Вот почему вы и вида крови не выносите.
– Пожалуйста, Инид, давайте оставим эту тему! И прекратим разговор об оружии. И, пожалуйста, давайте продолжим наши поиски!
Инид молча кивнула. Выплеснула на землю кофейную гущу. Потом тихо сказала:
– Да, Мардж, конечно. Я все понимаю. А револьвер я сейчас закопаю.
И закопала. Прямо сразу. Во всяком случае, когда она вернулась, в руках у нее ничего не было.
– Вот и нет никакого револьвера! – весело сказала она. – Ну что, теперь все в порядке, Мардж?
* * *
И они продолжили подъем. Марджери залепила распухшие укусы листьями лещины, а ноги растерла так сильно, что они словно собственное электричество начали вырабатывать. На голову она водрузила свой шлем. И они с Инид стали дальше прорубать тропу в девственном дождевом лесу. Начался их день номер два.
– Возможно, сегодня мы его найдем! – пела неугомонная Инид.
Час за часом – расчистить кусочек тропы, подтащить оставленные позади вещи, передохнуть и все начать сначала. Марджери обливалась потом; с нее текло так, словно она весь день простояла под душем. Ей казалось, что ее бедренный сустав пронзительно вопит от боли. К тому же один ботинок ужасно натер ей ногу. И голова была какой-то страшно тяжелой и горячей. И кишки то и дело скручивали болезненные спазмы, а уж анальный проход и вовсе напоминал сломанный водопроводный кран. Руки были сплошь покрыты водяными мозолями и порезами. А вокруг, насколько мог видеть глаз, высились деревья-великаны, и корни их были похожи на гигантские ступни, покрытые переплетением вздутых вен, а мощные ветви казались еще толще от обвивавших их бесчисленных лиан. Влажная жара окутывала тело, как мантия.
Между тем Инид, похоже, даже насекомые не кусали и не жалили. Она даже не особенно потела. И вообще вовсю наслаждалась жизнью. Даже когда она в своей бейсбольной кепке, сопровождаемая собакой, прорубалась сквозь заросли где-то далеко впереди, Марджери казалось, что там, в густой листве, скачет и скользит веселый яркий солнечный лучик, то взбирающийся на скалы, то перепрыгивающий через овражки, то с плеском пересекающий ручей. «Сюда, Мардж! Скорей! Скорей идите сюда!» Инид была прямо-таки одержима идеей с ходу найти золотого жука. Она то и дело их «обнаруживала», и в итоге они оказывались всего лишь игрой света. А если Инид не охотилась на жуков, которые в принципе должны были в этом густом лесу отсутствовать, и не здоровалась с каждой бабочкой, то развлекалась иначе: перепрыгивала через ручьи, качалась на лианах и, ловко срубая верхушки кокосовых орехов, выпивала их содержимое. Марджери едва поспевала за ней, но тоже не сдавалась и упорно ползла все выше, стараясь приподнять каждый камень рядом с тропой, заглянуть под каждый лист. К сожалению, с каждым шагом боль в бедре становилась все сильнее, но Марджери старалась от нее отгораживаться, концентрируясь на всяких мелочах, как это было утром, когда она заставила себя сосредоточиться на петлях и пуговицах, застегивая рубашку, и это помогало ей идти дальше.
Инид первая предложила повесить гамаки еще до того, как начнет темнеть. На этот раз она и вечером ухитрилась разжечь костер, и пламя в нем вполне занялось. Она также притащила плоский обломок скалы и предложила его Марджери в качестве письменного стола, чтобы той удобней было делать записи в дневнике. Инид сумела даже немного просушить блокнот, размахивая им в воздухе, и разлепила его странички, старательно дуя на каждую. Из-за чрезмерной влажности странички блокнота казались почти прозрачными, как та бумага, которую используют для карманного издания Библии. А после ужина Инид настояла на том, чтобы подсадить Марджери в гамак. И сама расправила над ней противомоскитную сетку. И потом еще долго ее развлекала – говорила и говорила обо всем подряд, что ей в голову придет, и Марджери в итоге не выдержала и крепко уснула.
И проспала всю ночь как убитая. По ней, наверное, даже крысы могли бы бегать. Или летучие мыши садиться. А уж москиты могли бы выпить из нее сколько угодно крови, хоть целую высокую пивную кружку. Марджери ничего бы не почувствовала. В этот раз она понятия не имела, что там вокруг нее ночью происходило. А утром Инид отыскала себе новое местечко для купания, а когда вернулась, то снова сварила черный кофе такой невероятной крепости, что он запросто мог бы вернуть к жизни даже палую лошадь. И о револьвере она практически не упоминала, разве что туманно заметила:
– Я понимаю, Мардж, у каждого своя жизнь и свои секреты. Это совершенно нормально. Но я считаю, что нам в любом случае никак нельзя прекращать поиски этого жука. Вы же себе никогда такого предательства не простите. Не простите, что отказались от собственного призвания.
* * *
И они пошли дальше. День за днем они поднимались все выше и выше в гору. Покрытые коркой из пота и красной пыли. Постоянно в мокрой насквозь одежде. Страшно искусанные и ужаленные разнообразными насекомыми. Преследуемые дикими свиньями и полчищами наглых ящериц и крыс. Измученные спазмами в кишечнике и диареей, а также нарывами на ступнях. Если уж здесь шел дождь, то лил как из ведра. Если уж наплывал туман, то невозможно было сдвинуться с места. Инид любила повторять, что им, чтобы найти золотого жука, нужно научиться думать, как жук. А Марджери отвечала, что им, чтобы найти жука, нужно прежде всего держать глаза открытыми, а рот – закрытым и постараться не болтать слишком много.
Впрочем, и у них бывали мгновения радости и даже веселья. Ведь жизнь готова подарить такую минутку даже в самые худшие времена. Например, после четвертого дня восхождения они отлично переночевали на поляне, а утром сумели вскипятить целый котелок воды и вдоволь напиться горячего кофе, после чего некоторое время блаженно отдыхали, тихо беседуя и любуясь первыми проблесками зари.
Их беседа была примерно такой:
– Мардж, вы какой цвет лака для ногтей любите больше всего?
– Я не пользуюсь лаком для ногтей, Инид.
– А если б пользовались, то какой бы цвет выбрали?
– Не знаю. Я как-то не думала…
– Может, красный?
– Нет.
– Правильно! Вам красный и не пойдет. Вам скорее уж подойдет розовый.
– Розовый? Не думаю. Вряд ли.
– Я же не бледно-розовый имею в виду! Не похожий на бланманже. Вам, по-моему, хорошо будет примерно такой. – И она указала на разгоравшуюся в небе зарю – ее оттенки были сейчас очень близки к цвету ее собственного дорожного костюма.
– Да, Инид, пожалуй, такой розовый мне бы действительно понравился.
– Вот видите! Я же говорила! И ногти красить вам вполне может понравиться! Просто вы никогда этого не делали, но это вовсе не означает, что вам уже поздно начать. И когда-нибудь мы непременно раздобудем вам именно такой розовый лак!
* * *
А однажды они видели, как сотни, тысячи прекрасных синих птиц с оглушительным шумом, похожим на взрыв, вылетели из леса, переливаясь в воздухе, точно кусок шелка. Обе женщины просто насмотреться на это чудо не могли. Потом Марджери нашла одно синее перышко и подарила его Инид, а та воткнула его в кармашек блузки и сказала:
– Ой, Мардж, вы и вправду мне его дарите? Это же самое счастливое перо в мире! Я всю жизнь буду его хранить.
Как-то ночью, когда они обе уже лежали в своих гамаках и смотрели в небо, прямо над ними пролетела комета, стремительно выбирая путь между созвездиями, и Инид серьезно сказала:
– Это предзнаменование, Мардж. Нам подают знак, что мы вскоре найдем золотого жука.
Но в конце недели им пришлось вернуться в бунгало с пустыми руками. Обе были совершенно обессолены и отчаянно мечтали поесть простой соли. От Марджери потребовалось все ее мужество, чтобы заставить себя вернуться. Но как бы ни было ей ненавистно это вынужденное возвращение, она не сдавалась. Сильно прихрамывая, она упорно следовала за Инид и ее псом, хотя теперь у нее крайне редко выпадали такие моменты, которые она могла бы назвать приятными. Но, как оказалось, она обладала таким запасом терпения и выносливости, о каком даже не подозревала. Как они и предполагали с самого начала, за время их отсутствия трущобные мальчишки не только влезли к ним в дом, но и весь его обследовали; впрочем, украдено ничего не было, но все оказалось слегка переставлено и переложено, а в некоторых случаях попросту приведено в порядок. В полной сохранности были даже паспорт Марджери и деньги, которые она хранила в шкатулке. Наконец-то женщины перестирали всю свою одежду и пополнили запасы продовольствия. Но для начала Марджери пятнадцать часов подряд проспала. А Инид быстренько съездила в Пум и привезла оттуда соль, яйца, ямс, арбузы и французское печенье. Обе так наелись, что уснули прямо на солнце, на веранде.
А потом снова:
– Вы готовы, Мардж?
– Да, Инид.
– Шлем свой не забыли? А сачок?
– Нет, Инид, я ничего не забыла.
И началась еще одна неделя в горах.
На этот раз они вели себя более осмотрительно. Они не только прорубали тропу, но и ставили ловушки для насекомых, осматривали каждый подозрительный сухой листок, упавшие ветки, гнилые стволы и даже свиной кал. Марджери показала Инид, как пользоваться «путером», предупредив, что воздух в трубочку следует втягивать очень осторожно, но от избытка энтузиазма Инид то и дело нечаянно глотала насекомых, а потом, засунув пальцы прямо себе в глотку, пыталась их извлечь. Частенько, выделив рядом с тропой какой-нибудь подходящий участок, обе опускались на четвереньки и принимались искать. Они также трясли ветки и ловили то, что оттуда падало, на заранее подстеленную парусину. А в сгустившихся сумерках специально поднимали лампу-«молнию» повыше, чтобы на ее свет, жужжа и хлопая крылышками, устремлялось как можно больше всяких насекомых; и некоторых они тоже ловили. У них уже имелось с десяток разновидностей жука-клоуна и прекрасный экземпляр весьма редкого Rhantus alutaceus размером с черный боб с бледно-красными отметинами. Всех жуков Марджери умело умертвила и распределила по баночкам; тем временем Инид, закрыв глаза, что-то напевала себе под нос. Вернувшись в конце второй недели в свое бунгало, они обнаружили, что мальчишки снова там побывали и снова ничего не взяли, кроме жвачки. Марджери погрузила собранные образцы в консервирующую жидкость, чтобы впоследствии их можно было наколоть, а также сделала необходимые зарисовки и записи в экспедиционном дневнике. Инид выстирала и высушила москитные сетки, а потом съездила в Пум за продуктами. Передохнув денек, они продолжили восхождение.
С рассвета до заката они прорубали тропу на склоне горы, питаясь почти исключительно мясными консервами «Спам» и кофе, но все же старались разнообразить свои трапезы за счет кокосов и свежих фруктов, которые брали с собой в таком количестве, какое могли унести. В ход шли также всякие съедобные растения, которые Инид вечно пробовала и в итоге отыскала нечто весьма приятное со вкусом меда (во всяком случае, сама она утверждала, что это именно так). Им удалось найти одну весьма редкую разновидность жука-клоуна, а также парочку жуков Uloma isoceroides, похожих на блестящие коричневые орехи. Опознали они и три разных типа розовых орхидей.
Время совершенно произвольно меняло форму и скорость течения, не спрашивая на то ничьего разрешения. Марджери сутки порой казались неделями, а порой – часами. Она, например, вряд ли могла сказать, когда в последний раз ходила купаться на озеро. На прошлой неделе? Или на позапрошлой? Ее наручные часы вообще встали, как только она сюда приехала. Марджери ничто больше не воспринимала в настоящем времени, кроме того конкретного места, где в данный момент находилась – понимая, впрочем, что и это конкретное место, как только они еще продвинутся вверх по склону, станет казаться ей нереальным. Единственными константами в ее мире оставались Инид и поиски золотого жука.
Инид всегда шла впереди с сеткой для ловли насекомых. Ее пес Мистер Роулингз следовал за ней по пятам и не смотрел ни направо, ни налево. А Марджери тащилась за ними, испытывая мучительную боль в покрытых нарывами ступнях. Ее кожа была настолько обожжена солнцем, что слезала клочьями, хотя она старательно смазывала ее кольдкремом «Пондз», надеясь хоть как-то снова эти клочья прилепить. Но хуже всего приходилось ее блокнотам, обложки которых насквозь пропитались влагой, а страницы приближались к состоянию мягкой пульпы, так что их приходилось разлеплять с превеликой осторожностью, точно отделяя шкурку от перезрелого плода. Хотя, с другой стороны, ей и карандаш-то трудно было держать распухшими пальцами. А еще жара, а еще дожди, а еще укусы бесчисленных насекомых. Единственная радость – циклон пока что ни разу не приходил. И Марджери, сдвинув сурово брови, продолжала идти вперед.
Инид часто говорила о будущем – о том, как Марджери получит место в Музее естественной истории и прославится, став знаменитым коллекционером жуков. Или вдруг спрашивала: «Мардж, а вы уверены, что вам захочется убить этого золотого жука, когда вы его найдете? Нет, я понимаю, как это важно для науки, но просто не представляю, как вы сумеете заставить себя это сделать!»
К концу третьей недели в их коллекции уже имелось три экземпляра редкой разновидности долгоносиков и еще два прыгающих жука, каких Марджери никогда раньше не видела, а также несколько щитоносок. На этот раз мальчишки в дом не влезли, а ждали их снаружи, выстроившись в удивительно ровную шеренгу, и сразу стали предлагать Марджери целую корзину живых пресноводных угрей. От угрей она тут же отказалась. Но мальчишки все равно оставили их в бунгало в качестве подарка. Инид отнесла угрей в ручей, но они все время приползали обратно – их приманивал по вечерам свет лампы-«молнии». Особенно плохо было после дождя: угри заползали в водосточные трубы и застревали там, а потом расползались по всему бунгало. В итоге Инид пришлось поставить в передней комнате ведро, в которое она их собирала и таким образом спасала.