Золотой жук мисс Бенсон

– Вы что, предлагаете мне дать взятку представителю французской полиции?

– Да, Мардж. Именно это я и предлагаю. Это ведь из-за вас нам пришлось остановиться. Я бы наверняка сумела от них оторваться, если бы не вы. – Она снова приятно улыбнулась полицейскому и как бы по рассеянности поправила вырез своего платья. И это сработало! Полицейский так и впился глазами в ее грудь.

А Марджери, вытащив кошелек, извлекла оттуда какую-то мелочь. Руки у нее тряслись, когда она протянута монеты полицейскому – как раз между бюстом Инид и его глазами. У нее было такое ощущение, словно она предлагает печенье хищному грифу.

– Вы это серьезно? – тихо спросила Инид. – Ему нужно дать взятку, а не купить билет на автобус, чтобы до дому доехать. – И она выхватила у Марджери кошелек.

Всего потребовалось десять банкнот. Полицейский торжественно пересчитал их, даже почему-то на язык попробовал и остался полностью удовлетворен. Затем он махнул им рукой, чтоб проезжали, и принялся командовать Инид, которая задним ходом выбиралась на дорогу – так ведь обычно и поступают мужчины, абсолютно уверенные в том, что женщина просто не способна как следует сманеврировать. Он ожесточенно жестикулировал, показывая, что именно ей нужно сделать, и при этом торчал на том самом месте, куда ей и полагалось выехать. Впрочем, теперь он мог жестикулировать сколько угодно: им больше уже ничто не угрожало. Они были совершенно свободны.

– Ну что ж, все прошло довольно гладко, – подвела итог Инид. – Следующая остановка – Пум.

Она, конечно, вела себя совершенно правильно, и теперь мы в безопасности, думала Марджери. Но ей все же потребовалось несколько минут, чтобы вновь обрести дар речи, однако и после этого слова сыпались у нее изо рта несколько бессвязно и в предложения выстраивались не совсем правильно. Это уж слишком, сказала она Инид: больше никаких краж и никаких попыток подкупа!

– Я коллекционер-любитель, Инид, я коллекционирую жуков, но из-за случившегося я совершенно потеряла почву под ногами.

В ответ Инид сказала, что ей ужасно жаль и больше она так поступать не будет, зато теперь они могут совершенно спокойно заняться поисками золотого жука. Потом она некоторое время молчала, вцепившись в руль и преодолевая очередной опасный поворот, но вскоре снова заговорила:

– Вот вы, Мардж, как-то сказали, что готовы сделать все, что угодно, всем готовы рискнуть, лишь бы найти жука, помните?

И это была чистая правда, хотя Марджери уже начинала понимать: ее понятие «все, что угодно» не совсем совпадает с тем, как это представляется Инид. И когда она решила перестать следовать книжным правилам и, в частности, указаниям преподобного Блейка, то отнюдь не предполагала, что ей придется вести жизнь преступницы.

– И между прочим, – продолжала Инид, – джип можно пока запросто спрятать. Ведь на севере, когда мы туда доберемся, он нам в общем-то не будет нужен. А вам, пожалуй, уже пора начинать высматривать эту вашу гору.

Марджери и без того глаз не сводила с далекой линии северного горизонта. Повсюду, куда ни глянь, вздымались горы, похожие на волны, с острыми вершинами и отвесными склонами, но среди них не было ни одной, похожей на зуб мудрости, ни на тупой, ни на острый. Потом солнце стало быстро садиться, вся горная гряда в последний раз вспыхнула ярким золотистым светом, и небо сразу потемнело, приобретя черничный оттенок, а через несколько мгновений тьма совсем сгустилась, словно кто-то, повернув выключатель, погасил свет. Теперь их джипу приходилось нащупывать путь фарами в кромешной темноте. Инид замедлила ход. Над головой у них раскинулся великолепный купол небес, усыпанный звездами и изредка освещаемый вспышками далеких зарниц. Это было такое потрясающее зрелище, что Марджери, сама взволнованная, даже в темноте чувствовала волнение Инид. А еще она постоянно чувствовала присутствие гор, хоть сейчас и не могла их видеть. Чувствовала величие их вершин, склонов и каменистых осыпей, куда более древних, чем сама жизнь.

– Вы только посмотрите на это, Мардж! – восклицала Инид. – Нет, вы только посмотрите! Разве вы когда-нибудь видели нечто, столь же прекрасное?





* * *


Был уже десятый час вечера, когда они наконец достигли Пума, очаровательного Пума, как о нем писал преподобный Хорас Блейк, где хижины туземцев стоят словно на ходулях, где люди из племени канак с копьем охотятся на крупных тропических рыб, а по вечерам весело танцуют у костра.

Марджери уже всерьез начинала задумываться: действительно ли преподобный Хорас Блейк побывал в Новой Каледонии? Ведь Пум даже городом назвать было трудно, настолько он был мал. Им удалось разглядеть всего несколько обветшалых хижин, немногочисленных стариков и великое множество коз. Поскольку кафе, где они должны были забрать ключ от своего бунгало, оказалось закрыто, ночевать им пришлось в джипе, накрыв его москитной сеткой, но даже во сне они слышали непрерывное жужжание москитов, шум океана и странный негромкий пьяный смех.

На рассвете они умылись прямо на местной площади из колонки, откуда шла вода цвета ржавчины, и понемногу вокруг них стала собираться безмолвная толпа стариков – среди канаков виднелись и одинокие европейцы, – и затем вся эта толпа последовала за Инид, которая решительно направилась в единственный здешний магазин, где на двух имеющихся полках был разложен весь ассортимент товаров: яйца, кукуруза, гуава, ямс, кокосы, маленькие сладкие ананасы, зеленые бананы, мешки с солью, кое-какие скобяные товары, батарейки и несколько старых консервных банок с изображенной на них рыбой.

Марджери купила фруктов, а потом, поскольку кафе было по-прежнему закрыто, они немного прогулялись по пляжу. У этих берегов Тихий океан встречался с Коралловым морем, и волны были самыми большими и мощными из всех, какие они до сих пор видели; ударяясь о скалы, эти волны вздымали целые башни пены. Сквозь пену и водяную пыль вдали виднелись островки меньшего размера, торчавшие среди океана, точно осколки скал, которые волны уносят куда-то за горизонт. Создавалось ощущение, что это действительно край света.

Инид взобралась на один из деревянных причалов и пробежалась по нему, перепрыгивая через дыры в настиле. Ее волосы трепал морской ветер. Марджери казалось, что Британия осталась в какой-то другой жизни и теперь они были не просто вдали от дома, в совершенно ином мире, но и сами стали совсем иными, не такими, какими были в первые дни знакомства.

Инид, должно быть, думала примерно о том же, потому что, спрыгнув с причала, вдруг радостно рассмеялась.

А потому они решили, что пора вернуться в Пум, и стоило им повернуться к океану спиной, как перед ними вдруг возникла та самая гора. Оказалось, что она совсем близко, и она была такой высокой, что на вершине ее совсем ничего не росло, там виднелись только голые красные скалы. А сама вершина – в полном соответствии с описанием преподобного Блейка – была действительно похожа на тупой или сточенный зуб мудрости. Инид даже руку к этой горе протянула, словно ее можно было коснуться, и воскликнула:

– Мардж, вы непременно найдете своего жука! А я непременно ребенка рожу! Я всем сердцем это чувствую!

И они поспешили к кафе, чтобы поскорей забрать ключ от своего бунгало.





24. Продолжая преследование




С каждым днем Мундик был все ближе к Новой Каледонии. На этот раз он не прятался. Почти все время он сидел на носу грузового судна, обхватив колени крупными руками и глядя куда-то за горизонт. Он настолько ожесточился за время этой погони, что каждый мускул в его теле, казалось, пребывал в постоянном напряжении. Ни с кем не разговаривая, Мундик просто сидел и ждал.

Иногда, водрузив на голову панаму, а на нос – темные очки, он что-то старательно записывал в свой блокнот. Например, какая была погода, что ел в течение дня, что интересного видел – скажем, каких-нибудь диковинных рыб. Иногда он наблюдал за другими людьми и старался выяснить их имена, а потом все это тоже заносил в свою «Книгу о мисс Бенсон». Сидя на носу в своей излюбленной позе, он слышал голоса людей, плеск волн о борта судна, чувствовал запах бензина из моторного отсека или кислый запах подсохших кокосов, но ничему этому в сознание проникать не позволял; звуки и запахи как бы омывали его и улетали прочь. В трюме у Мундика имелось спальное место, но его соседи оказались голландцами, торгующими сандаловым деревом, так что он предпочитал почти все время проводить на палубе, даже ночевал там, свернувшись клубком под банкой.

Он видел, что один из членов команды каждое утро выходит на палубу и читает какое-то письмо. Вытащит из кармана и долго-долго читает, утирая слезы, а потом аккуратно свернет листок и снова спрячет в карман куртки.

Наблюдая за ним, Мундик вспоминал, с какими лицами парни у них в лагере читали письма из дома, когда доводилось получить их вместе с посылками от Красного Креста. И все сразу начинали рассказывать о своих возлюбленных, о женах, о детишках, и Мундик даже радовался, что никаких писем не получает. Всякие мысли о Британии казались ему тогда совершенно бессмысленными, ведь в хижине, где он спал, даже нормальной крыши не было, и крысы ночью шныряли прямо по лицу, и вокруг него вповалку спали люди, которых, как скот, загнали в эту тесную клетушку и оставили умирать.

Иногда один из палубных матросов играл на губной гармонике, и это тоже вызывало у Мундика воспоминания о лагере и о тех парнях, которые все еще старались сохранить какие-то остатки образования. Играли на музыкальных инструментах, читали книжки – словом, делали вид, будто они очень умные. Только в лагере не имело значения, умный ты или нет, поскольку каждого японцы в любой момент могли избить палками.

Но когда Мундик слишком сильно погружался в воспоминания, с ним опять начинало происходить то, что бывало уже не раз: он напрочь забывал, где находится. И уже не был уверен, то ли он на палубе судна, то ли снова в лагере и лишь мечтает оказаться на каком-нибудь корабле. И уже не понимал, кто эти смеющиеся мужчины – те жестокие японцы или его нынешние знакомые, голландцы, торгующие сандаловым деревом. И в таких случаях ему приходилось, стукнув себя по лбу, вытаскивать из кармана паспорт и несколько раз повторять: «Я свободный человек. Свободный. Свободный», пока внутри него не вспыхивало знакомое пламя. Только после этого он чувствовал, что его наконец-то спустили с поводка.

А потом он еще долго сидел в полной неподвижности на носу корабля и ждал, когда те воспоминания окончательно его покинут. Их он никогда не записывал. Он записывал только то, что касалось его нынешней жизни. Только факты. Записывал, например, что море вокруг синее, а прямо у него над головой парит какая-то белая птица. Мундик понимал: с ним все будет в порядке, если и сам он будет оставаться в настоящем времени.






25. Последний Приют




Чтобы найти нового жука, объяснял Марджери профессор Смит, нужно три вещи. Во-первых, знания. Вам понадобятся все знания, говорил он, до каких вы только сможете дотянуться. Во-вторых, вам необходимо попасть туда, где, согласно вашим предположениям, этот жук может обитать. И в‑третьих, вам необходимо мужество.

Глядя на бунгало, где им предстояло жить, Марджери поняла, что все ее мужество испарилось до последней капли.

– Ох, Инид… – только и сумела вымолвить она.

– Ну ни фига себе! – откликнулась Инид.

Отгадка отчасти заключалась в самом названии бунгало: «Последний Приют». Это был не просто самый последний дом на улице и не самая удаленная от остальной деревни хижина. Это было самое распоследнее место на свете, где любому захотелось бы поселиться. Ключи от «Последнего Приюта» им выдал хозяин кафе в Пуме – это был, наверное, самый крупный и самый волосатый мужчина из всех, кого Марджери когда-либо встречала. Он заключил Инид и Марджери в объятия, стиснув их своими ручищами так, словно они его давно утраченные дочери, и что-то проревел на пиджин-френч, чего ни та, ни другая, естественно, не поняли, и оказалось, что это настойчивая просьба непременно поесть. И он принес гигантское блюдо с креветками и лобстером, а затем объяснил, как добраться до снятого Марджери бунгало. Они довольно долго тащились по совершенно разбитой дороге мимо шанти-тауна, состоявшего из каких-то немыслимых лачуг, откуда сразу выбежала целая банда мальчишек, одетых в лохмотья. Мальчишки бежали рядом с их джипом, крича и размахивая руками как безумные, и все старались поднять повыше и показать им самых разнообразных домашних животных – в основном кур, яростно хлопавших крыльями; как потом выяснилось, все это они просто хотели продать. Через несколько миль дорога совсем кончилась, и они увидели свое бунгало, утонувшее в густых зарослях слоновьей травы, среди которой башнями возвышались деревья каури. Гора с раздвоенной вершиной, похожая на зуб мудрости, нависала прямо над хижиной.

Инид выключила двигатель, и сразу их окутала тишина, в которой слышался лишь треск великого множества насекомых.

Это жилище, разумеется, ничуть не походило на то, что имеют в виду англичане, говоря: «Какое очаровательное бунгало!» Доставшаяся им хижина даже на понятие «коттедж» не тянула. Это было деревянное строение на сваях, пол которого находился примерно в шести футах от поверхности земли, так что подниматься туда нужно было по лестнице, но большая часть ступенек была сломана. Вокруг дома тянулась ветхая веранда, а его кровля представляла собой невероятную мешанину из разбитой черепицы, толя и банановых листьев. Дверь в дом была закрыта и держалась лишь за счет сломанного висячего замка, так что полученный ключ, который Марджери спрятала в сумочку, оказался, так сказать, вишенкой на торте.

Инид выпрыгнула из джипа и решительно двинулась вперед, одной рукой цепляясь за перила сломанной лестницы, а во второй прижимая к себе Мистера Роулингза. Марджери тащилась сзади.

Внутри бунгало выглядело несколько лучше, хотя было буквально завалено мусором, и запах там стоял отвратительный. С веранды они попали в довольно просторную комнату продолговатой формы, к которой примыкала крохотная комнатушка размером со стенной шкаф; дальше они обнаружили еще три небольшие комнаты, тоже выходившие на веранду; в каждой из комнат имелось окно и старомодная, покрытая плесенью кровать. Водоснабжение в доме носило, можно сказать, буквальный характер: осуществлялось сквозь дыры в крыше, с легкостью пропускавшие дождевую воду, хотя крайне ненадежный и примитивный водопровод там тоже имелся, даже к уборной была подведена труба, через которую все сливалось в яму, выкопанную в саду.

– Я видела жилища и гораздо хуже этого, – заметила Инид. – Да-да. Гораздо хуже.

– Когда, Инид? Когда вы могли видеть что-то «гораздо хуже этого»?

– Во время войны, Мардж. И много раз. И намного хуже. А здесь, по крайней мере, тихо, никого нет и вообще очень мило. И мы в стороне от людей и дорог.

– В стороне от людей? Да в такой глуши даже отшельник жить бы не стал! Судя по всему, здесь никто уже много лет и не жил.

А вот это было неправдой. Было совершенно очевидно, что здесь давно уже проживает множество самых разнообразных существ. Просто ни одно из них не относилось к роду человеческому. Когда Марджери споткнулась о какую-то консервную банку, оттуда буквально хлынули тараканы. Везде кучками лежали мертвые насекомые, успевшие превратиться в пыль; обои, повисшие завитками, были кем-то наполовину объедены. Целый угол занимала невероятно густая паутина, нагруженная дохлыми мухами, как кладовая серийного убийцы из паучьего племени. В паутине застряла даже нижняя часть тушки какой-то птички.

– Но, Мардж, для нас-то какое это имеет значение? Мы ведь не собираемся навсегда здесь оставаться. Да и жить мы, наверное, будем в основном на горе, в палатке.

– Но здесь должен был быть наш базовый лагерь! Именно здесь я рассчитывала хранить свою коллекцию. Именно сюда нам придется возвращаться каждую неделю, чтобы привести себя в порядок, хорошенько вымыться и пополнить запас продуктов.

Со временем Марджери полюбит это жилище; она полюбит и вид с веранды, где они с Инид будут сидеть после очередной недели тяжкого труда; полюбит закаты, полыхающие в небе, как цветы герани; полюбит следить за сменой мозаичного рисунка света и тени на стволах деревьев; полюбит ярких бабочек, которые порой дождем будут сыпаться с небес. Приготовив для Инид что-нибудь несложное из яиц, она принесет из ручья ведро холодной воды, чтобы та могла опустить туда опухшие ноги, и они долго будут сидеть рядышком на веранде, глядя, как меняются краски закатного неба, постепенно становясь пурпурными. А чуть позднее, когда сквозь кружева облаков уже будет просвечивать луна, Инид крикнет: «Смотри, Мардж! Вон звезда, в точности похожая на жука! Загадывай скорее желание!»

Но в данный момент это жилище вызывало у Марджери только отвращение. И она страшно злилась на себя за то, что все неправильно поняла, заочно арендуя это «бунгало», которое оказалось не нормальным, приспособленным для жизни домом, а вонючей развалюхой. Со злости она даже ногой топнула, что было крайне непредусмотрительно и даже глупо, ибо сгнивший пол не выдержал, и нога ее мгновенно провалилась сквозь него. В итоге в полу образовалась немаленькая дыра, под которой виднелась пустота, а до земли, как уже говорилось, было целых шесть футов. Таким образом, возникла еще одна проблема, которую нужно было срочно решать.

Снаружи хрипло каркнула какая-то птица – словно человек, которого подвергли медленному удушению.





* * *


И тут буквально произошло чудо: в несколько минут Инид стала совсем другим человеком. Она моментально скинула с себя платьишко, облачилась в бикини леопардовой расцветки, повязала передничек, слегка прикрывавший среднюю часть ее тела, и стала действительно похожа на Мисс Хорошенькие Ножки, только снабженную турбореактивным двигателем. («Вам не кажется, что лучше было бы хоть немного одеться?» – осторожно спросила Марджери. «Мардж, – ответила Инид, – расслабьтесь же наконец! Никто ведь на нас не смотрит».) Затем, по пятам сопровождаемая Мистером Роулингзом, Инид, прихватив кастрюлю, наносила в дом воды – ручей с прозрачной водой бежал неподалеку, чуть ниже бунгало, – и вытащила из джипа все, что требовалось для чистки и мытья помещения. К полудню она уже отскребла пол во всех комнатах, пользуясь всего лишь водой и розовым мылом и ни разу не остановившись, чтобы прилечь и передохнуть; она даже болтала не особенно много. Затем она выволокла из дома целую кучу какого-то ржавого железа и все это столкнула с веранды вместе со старым катком для белья. Затем, собрав по углам невероятное количество окурков и порножурналов, она разожгла в саду костер и все это благополучно спалила. После чего еще раз вымыла пол, и в бунгало надолго воцарился запах розового мыла. С помощью сачка для бабочек Инид выловила огромное количество разнообразных ящериц, поселившихся в доме, которых заботливо переносила через дорогу и выпускала на волю; она была убеждена, что ящерицы либо поймут, что здесь селиться нельзя, либо окажутся слишком напуганными, чтобы решиться на возвращение. (Но ящерицы, разумеется, почти сразу вернулись в обжитый ими дом.)

В саду Инид обнаружила два старых тростниковых кресла, втащила их на веранду и сказала: «Вот здесь мы с вами, Мардж, будем сидеть, наслаждаться окрестными видами и тихонько покачиваться», – но не потому, что это были кресла-качалки, а потому что ножки у кресел качались от старости. Затем она выволокла на веранду оба матраса, мокрой тряпкой стерла с них плесень, выколотила пыль, а потом застелила их чистыми простынями, привезенными с собой, и повесила над кроватями москитные сетки. Теперь, когда в бунгало стало почти чисто, оно уже не вызывало у Марджери такого ужаса. Она даже стала давать советы – стол можно поставить вот здесь, а лампу-«молнию» повесить вон там, и хорошо бы еще несколько полок для книг… Короче, Инид, учинив в бунгало разгром и подвергнув его глобальной чистке и мытью, словно вернула этот дом к жизни. А Марджери, большую часть дня бессмысленно таскавшаяся следом за Инид с бесполезной шваброй в руках, попыталась было приготовить нечто съедобное из ямса, но кушанье получилось столь ужасное, что от него шарахались даже насекомые. После чего Марджери, сознавая свою никчемность, действительно занялась делом: принялась перетаскивать в дом из джипа всякие тяжелые предметы. Как-то само собой произошло то, что она на время как бы превратилась в помощницу Инид. И довольно-таки неумелую помощницу. Стала, так сказать, ассистенткой собственной ассистентки.

Затем Инид решила съездить в Пум за гвоздями и спичками и привезла с собой целый выводок трущобных мальчишек – «Им просто прокатиться хотелось!» – и чей-то старый ковер. Мальчишки, едва войдя в бунгало, принялись придирчиво рассматривать сложенное на полу лагерное снаряжение, опасливо касаясь палатки, гамаков, примуса, кастрюль и сковородок. Инид одарила их жевательной резинкой и велела возвращаться домой; они ушли, но через некоторое время вернулись и попытались продать ей козу. Инид покупать козу решительно отказалась, однако, не удержавшись, все же исполнила с помощью мимики целый спектакль на тему «Мы ищем золотого жука», и мальчишкам это представление так понравилось, что они еще раз вернулись и привели с собой толпу приятелей, а также притащили множество жуков-клоунов и гигантскую кокосовую саранчу размером с ладонь. Инид пришлось снова одарить всех жевательной резинкой, чтобы они наконец ушли. Затем она выставила на самое видное место свой приз за победу в конкурсе «Мисс Хорошенькие Ножки», а на стену повесила картину «Младенец Иисус», чтобы постоянно любоваться его толстеньким тельцем, пухлыми ступнями и выражением такого сладостного удовлетворения на лице, словно он только что вдоволь напился материнского молока.

В общем, получилось, что та самая Инид, которая на борту «Ориона» была дико неряшливой и сопливо-сентиментальной, оказавшись на острове, не только проявила невероятную деловитость, но и прямо-таки страстно полюбила ту жалкую развалюху, в которой им с Марджери отныне предстояло жить. К концу дня в задней части дома уже имелись две наполовину пригодные для жизни спальни, наспех обустроенная, но относительно чистая кухня, а в саду даже была натянута веревка для сушки белья. Отыскав под домом кусок плотной старой фанеры, Инид с грехом пополам залатала дыру в полу, которую нечаянно проделала Марджери, но было ясно, что отныне это место таит потенциальную опасность, и, желая его отметить во избежание фатальных случайностей, Инид положила сверху еще и привезенный ею старый коврик.

– Вы только посмотрите! – крикнула она. Марджери посмотрела на нее и увидела, что ее голая спина вся покрыта красными пятнами от укусов насекомых. Но Инид, не обращая на это внимания и спотыкаясь о лежавшие на полу вещи, потащила ее в маленькую комнатку, похожую на стенной шкаф. – Посмотрите-ка, что я вам приготовила! Настоящий кабинет!

Впервые в жизни Марджери стояла посреди собственного кабинета. За окном кивали, точно приветствуя ее, папоротники величиной с деревья, а в воздухе отчетливо пахло сосновой хвоей. Инид между тем уже успела распаковать и запасы нафталина, и деревянные подносы для хранения образцов, и книги. Она даже пожертвовала для будущей коллекции кое-какие из собственных пустых бутылочек и баночек.

– Нравится вам? – спросила она.

Марджери настолько переполняли чувства, что она не находила слов. Это был, наверное, самый добрый поступок по отношению к ней за всю ее жизнь. И она понятия не имела, чем заслужила столь доброе отношение. У нее даже мелькнула мысль: может, это потому, что я одета в шорты, как мужчина? Но сейчас она была готова принять и это. Ее вдруг охватило невероятно странное чувство уверенности в том, что все у нее еще впереди, все вполне осуществимо, если у нее хватит мужества и храбрости не отступая идти к своей цели. А потом она поняла: нет, все это происходит не потому, что я одета как мужчина, а потому, что я – женщина, готовая к приключениям. Я оказалась здесь не потому, что я чья-то жена или сестра. А потому, что именно я этого хотела. И вот теперь у меня есть даже собственный кабинет для работы!

И она, с трудом сдерживая волнение, воскликнула:

– Очень нравится! Я просто в восторге. Спасибо вам, Инид. Я действительно просто в восторге!