Золото Хравна

— Это и есть миф, — кивнул Стурла. — Но Грош, видишь ли, был уверен в обратном. Не знаю, как получилось, что на его бред купились все остальные. У Стюрмира-то точно с мозгами не все в порядке. Может быть, столько крови пролили они вместе, что совсем потеряли от этого соображение? Да и немудрено.

— Какой крови? — Вальдимар в упор уставился на Стурлу.

— Так ведь ты сам про то говорил, Вальдимар. Поначалу это, возможно, была звериная кровь, ибо они и впрямь умелые охотники. Но настал момент, когда им зверья стало мало. Нилус из Гиске занимался преследованием людей вне закона. Он выслеживал и убивал их. Я думал, ты, Вальдимар, именно это имел в виду, когда говорил о свершенных им преступлениях.

— То не были преступления, — покачал головою Вальдимар. — Люди, лишенные мира, суть разбойники. Нилус из Гиске был умелый следопыт, от которого трудно скрыться. И его жестокость — а он, несомненно, был очень жесток, так что сам господин Харальд Лагман бледнел, когда ему докладывали о его деяниях, — искупалась той пользою, которую он приносил, выслеживая и уничтожая поселения этих разбойников, как уничтожают осиные гнезда. Да, он был беспощаден, и нередко гибли невинные. Но он же был и беспредельно храбр, и туда, куда шел он практически в одиночку — с двумя-тремя людьми, — не решился бы порой ступить и целый отряд вооруженных воинов. И Нилус Ягнятник стоил этого отряда, не постесняюсь сказать! В той местности, где он поработал, дороги на многие мили делались свободны от лихих людей. Так что в этом, Стурла, ты ошибся.

— Да, Стурла, — с горечью проговорил Никулас. — Да, Стурла, ты ошибся. Ты просто позабыл, Стурла, что убийство человека, стоящего вне закона, во все времена почиталось в этой стране за особую доблесть, а не преступление. А что же делать с женщинами и детьми, Вальдимар, сын Хельги? Нилус из Гиске полагал, что их надо уничтожать вместе с их отцами и мужьями. Он сам мне сказал: «Не станем же мы с вами затевать ссору из-за этих щенят». Это его слова, Вальдимар!

Стурла положил ему руку на плечо.

— Успокойся, Никулас, — сказал он. — Видишь, секретарь записывает на свой пергамен каждое твое слово.

— Пусть записывает! Я бы хотел, чтобы король это прочитал!.. Будто бедные крестьяне, лишенные по воле судьбы и прав, и имущества — всего того, что обеспечивает закон свободному землевладельцу, — сами собой, вместе с землею, потеряли и право считаться его подданными!

— Я же признал, что Нилус был жесток и беспощаден, — нахмурился Вальдимар. — Это никому из нас не нравилось. Я не раз докладывал лагману. Закон, разумеется, не предусматривает уничтожение жен и детей преступников, этого нет ни в каких сводах и ни в каких уложениях. Нилус из Гиске всегда говорил, что ему трудно сдержать своих людей, когда доходит до дела… Но преступление его было в другом.

Стурла вскинул глаза на Вальдимара.

— Да, преступление его, по-вашему, было в другом, — тихо произнес он. — И я знаю, в чем. Когда я лежал связанным в углу, я часто слышал их разговоры. Видимо, они считали, что так и так убьют меня и можно не страшиться моих ушей. Я понял, как они действовали и что сплачивало их всех. Стюрмир Грош, сын Борда, Альгот Весельчак, сын Скамкеля, Дидрик Боров — они давно перестали охотиться на зверье, их дичью стали живые люди. Бог знает, когда это случилось впервые. Нилус не брал с собою королевских стрелков, не брал тех дружинников, что получают жалованье из королевской казны и могут выдать его лагману. Он брал Альгота Весельчака, Стюрмира Гроша, Дидрика Борова, Халле и Андреса. Возможно, с ними был кто-то еще — иногда они при мне упоминали каких-то людей, с которыми еще должны рассчитаться за свои прошлые дела. У них все было учтено. Стюрмир говорил, что Нилус хранит где-то целую приходно-расходную книгу, в которой записаны и все деньги, и все те земли, что они сдавали внаем. Да только деньги-то эти принадлежали казне, а земли — короне. Где-то и сейчас на этих хуторах сидят издольщики Нилуса и Стюрмира и ведать не ведают, у кого они арендуют свою землю. Когда всё это выплывет наружу, Вальдимар, будь помягче с этими людьми, они ведь просто попали в беду.

— Разумеется, — сухо отвечал Вальдимар. — Однако все получат по заслугам. Ты, Стурла, сын Сёльви, уловил смысл верно. Нилус из Гиске отдавал короне лишь часть полученного дохода, а остальное делил со своими помощниками. Твое похищение, безусловно, тоже относится к совершенным ими злодеяниям. Есть также сведения, что по доносам Нилуса попали в число душегубов и нарушителей королевского права люди, повинные лишь в том, что Нилусу приглянулось что-то из их имущества. Плохо, когда служители закона, такие как он, ставят себя над законом, коему они служат.

— Нет, Вальдимар, — сказал Никулас. — Ты должен был раньше закончить свою высокопарную фразу: «Плохо, когда служители закона — такие, как он».

Торлейв посмотрел через стол в пергамен секретаря. Тот вновь не успел записать слова Никуласа.

«Наверное, он славный малый», — подумал Торлейв.

— Пожалуй, это всё, что я могу рассказать о Нилусе из Гиске, — вздохнул Стурла.

— А что же дальше-то с тобою было? — спросил Скаффти.

— Как-нибудь потом поведаю, — сказал Стурла. — Это к делу отношения не имеет. Вон тот мальчик, мой названый сын, пришел и вытащил меня. А потом вы спасли всех нас.

— Кто может добавить еще что-нибудь? — спросил Вальдимар. Играя тонкими бровями, он хмуро оглядел всех сидящих в горнице. Сквозь дымовую отдушину уже не проникало ни капли света, но факелы и свечи горели жарко.

Торлейв молчал.

— Хорошо, — сказал Вальдимар, обратившись прямо к нему и буравя его пристальным взглядом. — Тогда вопрос к тебе, Торлейв Резчик, сын Хольгера. Четыре дня назад в Нидарос прибыли и одновременно просили аудиенции у господина лагмана двое. Первый был Бьярни, сын Грима, явившийся по поручению господина барона Ботольва; а второй — священник, некто отец Магнус из вашего прихода, который, оставив свою паству и презрев свой сан, сел в седло и погонял коня до тех пор, пока не прибыл в Нидарос. Оба они говорили о тебе, Торлейв, сын Хольгера.

Из слов их и стало нам известно то, что Нилус из Гиске убит. Поскольку мы непосредственно и весьма детально занимались разработкой именно его дела, то факт этот не мог не заинтересовать нас, ибо в дело вовлечено, помимо Нилуса, еще множество людей. К тому же речь идет о нарушении права короля. Лагман повелел мне разыскать тебя как можно скорее. Священник показал, что найти тебя, вероятнее всего, можно будет именно здесь, на мысе Хравна. По дороге я расспрашивал о тебе кое-кого. Бонд Гицур Рябой с Края Фьорда показал, что ты ночевал в его доме и собирался далее остановиться на постоялом дворе. Я отправился сюда. Хозяйская дочка подтвердила, что ты был здесь и ушел вместе с ее отцом. Тогда я решил подождать до утра — и не ошибся. Отвечай же мне, Торлейв Резчик, сын Хольгера: как убил ты Нилуса из Гиске? Погоди: прежде чем говорить, поклянись на Библии.

— Я обещаю, что буду предельно правдив, — сказал Торлейв. Ему очень хотелось спать, к тому же его разморило от тепла и крепкого пива Ланглив. — Но я не могу клясться, ибо Господь наш запретил нам это.

— Кому это — нам? — повел бровью Вальдимар.

— Нам, христианам, — отвечал Торлейв. — Об этом сказано в Писании. Тем не менее, ежели таковы правила, я кладу руку на Библию и обещаю говорить правду. Этого достаточно?

— Достаточно, — сквозь зубы процедил Вальдимар. — И откуда это мужичье так хорошо знает Писание? Ты хочешь сказать, что грамотен?

Торлейв пожал плечами.

— Немного.

— Так я жду твоего ответа: как ты убил Нилуса из Гиске?

— Он приставил острие меча к лицу Вильгельмины, — тихо сказал Торлейв. — Он велел мне положить меч, иначе он изуродует ей лицо. Но я знал, что, если я положу меч, он просто убьет меня, и тогда ей тоже несдобровать. Тут прыгнула собака.

— Какая собака? — удивленно спросил Вальдимар.

— Буски, — подала голос со своего места Вильгельмина.

— А это еще кто? — вопросил Вальдимар. — Откуда здесь этот мальчишка?

— Я не мальчишка, — отвечала Вильгельмина. — Я Вильгельмина, дочь Стурлы и невеста Торлейва, сына Хольгера.

— Так вы, девица, также собрались свидетельствовать? — нахмурился Вальдимар. — Тогда расскажите, как было дело.

— Я же говорю, собака прыгнула! — сказал Торлейв. — И он убрал меч от лица Мины.

— Он закрылся мною, как щитом, — объяснила Вильгельмина. — Я ничего не могла сделать, так крепко он держал меня.


Торлейв кивнул в подтверждение ее слов.

— Я был ранен. В голове моей плыл туман, я боялся, что сейчас потеряю сознание и тогда конец нам обоим — и ей, и мне. Мы с Нилусом скрестили мечи, и я убил его.

— Ничего не понимаю! Рассказывай все с самого начала. Почему ты был ранен? С самого начала! Не с того, как собака прыгнула.

— С самого? Ну, что ж, возможно в этом есть резон. Началось все с того, что в нашей округе в конце ноября появились волки.

И он рассказал обо всем том, что происходило в долине, о смерти Нилуса, о том, как им с Вильгельминой пришлось бежать, и как Йорейд вылечила его, и как они шли в Нур-Трёнделаг, и как они нашли Стурлу. Под конец этого рассказа Торлейв устал так, что был готов пойти хоть в острог, лишь бы ему дали прилечь там на какую-нибудь скамью и выспаться.

Секретарь, похоже, тоже устал скрипеть пером. Время от времени он отрывал голову от протокола и с удивлением смотрел на Торлейва. Тот сидел, ссутулившись и сцепив руки у коленей, говорил неспешно и негромко, подбирая слова и стараясь быть кратким.

— Это всё? — спросил Вальдимар, когда Торлейв закончил.

— Да, — сказал Торлейв, поднял голову и прямо взглянул в глаза помощника лагмана. Тот поджал губы.

— Что ж, не так плохо.

— Почему? — удивился Торлейв.

— Я веду это дело, и я вижу множество фактов, подтверждающих подозрения лагмана, — отвечал тот. — Я не понимаю лишь одного: как ты мог убить Нилуса из Гиске? Я хорошо знаю, каков был он — испытанный воин, закаленный во множестве боев. Мы с ним почти одновременно оказались на королевской службе и вместе ходили против разбойников — озверевших вконец негодяев, что лет пятнадцать назад засели в горах Гюдбрансдалира и грабили и резали богатых путников средь бела дня. Те, кто постарше, это помнят — ты, Стурла, да и Никулас тоже… хотя ты, наверное, скажешь, что мы и тогда должны были явить кротость и милосердие к ним.

— Насчет кротости не знаю, — проворчал Никулас. — А милосердие никогда не бывает лишним.

— Короче говоря, я видел, каков Нилус из Гиске в деле. И как ты, крестьянин, плотник, едва умеющий держать меч в руках, да еще и раненый, как ты говоришь, сумел справиться с ним в одиночку? Я не в силах такое представить!

— Я же говорю вам, собака прыгнула… — сказал Торлейв.

— Кто имеет добавить что-либо к этой истории? — сердито отмахнувшись от него, спросил Вальдимар.

— Я бы рассказал тебе два-три случая, Вальдимар, — проговорил Никулас, — но ты их не посчитаешь за преступления. Поэтому мне нечего добавить к сказанному этим молодым человеком. От этой истории у меня мороз по коже, хоть я и слышу ее во второй раз. Не знаю, как чувствуешь себя ты, Вальдимар. Не приводит ли тебя все это в трепет?

— Нам не до трепета, — сурово отрезал Вальдимар. — Наша обязанность — вершить судебные дела. Я должен вернуться в Нидарос и созвать тинг, дабы лагман мог объявить о поиске по всей Норвегии сообщников Нилуса из Гиске. Стюрмир, сын Борда, Дидрик, сын Друмба, Альгот, сын Скамкеля, и кто там еще?.. Надеюсь, Мартейн, вы успели записать их имена. До утра мы остаемся на постоялом дворе, и я попрошу, чтобы лошади наши были напоены и накормлены и готовы выехать с рассветом.

Он обернулся к Торлейву и ткнул в его сторону прямым, как палка, указательным пальцем.

— Что до тебя, Торлейв, сын Хольгера, то имею я предписание господина Харальда, лагмана Нидароса, обязать тебя явиться на тинг по этому делу, что состоится, как я уже говорил, на другой день после мессы Паля, двадцать шестого января грядущего года. Должно будет тебе повторить там все сказанное тобою на сем предварительном дознании. Участие собаки, впрочем, желательно подвергнуть умолчанию и не испытывать терпение наших тингманов. Ежели ты, в ослушание предписания лагмана, не явишься на тинг, то подлежишь суровому наказанию, вплоть до лишения прав. Ибо дело сие — государственной важности, и речь идет о великом ущербе королевской казне. Теперь касательно тебя, Стурла, сын Сёльви. Несмотря на твою немощь, я вынужден призвать и тебя явиться на тинг как одного из самых важных свидетелей.

— Как? — опешил Торлейв. — Разве вы не арестуете меня за убийство государева человека?

— Я бы сделал сие с превеликим удовольствием, — с раздражением сказал Вальдимар, жестко взглянув на Торлейва. — Заковал бы тебя в кандалы, и отправил в Нидарос, в острог, и представил бы на тинг как одного из обвиняемых. Ибо, Торлейв, сын Хольгера, негоже, чтобы такие зеленые юнцы, как ты, убивали таких славных воинов и хёвдингов, каким был Нилус из Гиске. Посланный господина Ботольва, Бьярни, сын Грима, также настаивал на твоей виновности. Но господин наш лагман, выслушав священника, клирика Магнуса, распорядился иначе. По всей совокупности своих деяний Нилус, сын Сигхвата Кривого из местности Гиске, подлежал так или иначе смертной казни, и речь тут, несмотря на все его заслуги перед короною, не могла идти даже об изгнании — столь велик был ущерб, причиненный имуществу короля. К тому же господин лагман со слов вышеназванного клирика заключил, что ты действовал, защищая собственную жизнь и жизнь своей невесты. Посему смерть Нилуса из Гиске, сына Сигхвата Кривого, будет признана законной так, как если бы пал он от королевского меча. Господин лагман также повелел передать тебе грамоту, подтверждающую сие, дабы ты прибыл на тинг без всяких опасений.

Вальдимар кивнул секретарю, тот открыл второй ларчик, с собакой на крышке, и подал Торлейву свернутый пергамен с печатью. Торлейв стоял недвижно, изумленный и бледный, и Никуласу пришлось вместо него принять документ из рук Мартейна.

— Бьярни, сын Грима, говорил также о похищении какой-то девицы, — продолжал Вальдимар. — Я так понимаю, что она присутствует среди нас.

— Я ее отец, — сказал Стурла. — И могу заверить тебя, Вальдимар, что никакого похищения не было.

— Так или иначе, это вне моих полномочий. Если иск о похищении будет подан на тинг — тинг займется его рассмотрением. Бартоломеус, верните меч этому молодому человеку. А сейчас, хозяин, я попросил бы вас предоставить мне и моим людям лучшие помещения, какие найдутся здесь для ночлега. Мартейн, пусть свидетели поставят свои подписи и, у кого есть, приложат печати, дабы я мог представить протокол господину лагману. Кто неграмотен, пусть поставит крест.

— У меня есть прекрасная горница! — сказал Гамли и встал. Черные глаза его сияли радостью.

— Представляю, — брезгливо пробормотал Вальдимар. Он забрал со стола лисью шапку, подхватил пелиссон и удалился следом за Гамли.

На некоторое время воцарилась тишина; было слышно лишь, как трещат поленья в огне. Факелы и свечи освещали длинные полки со стоявшей на них посудой, ковры и шкуры на стенах, лица сидящих за столом людей. Все взгляды обращены были к Торлейву, но Торлейв молчал, не произнес ни слова. Вильгельмина подошла и взяла его за руку.

— Торве! — Голос ее пресекся.

— Торлейв! — сказал также и Стурла. Он поднялся и поковылял к Торлейву, опираясь о край столешницы.

— Торве! — снова позвала Вильгельмина, но он не отвечал. Видно было, что его глубоко что-то потрясло. Его исхудавшее за последнее время лицо, казалось, осунулось еще сильнее, темные брови были сведены к переносице.

— Что с тобою? — спросил Никулас и крепко стукнул его по плечу.

Торлейв, точно опомнившись, посмотрел ему в глаза:

— Никулас, скажите, что же, я теперь вроде как королевский палач?

— Я, пожалуй, накрою на стол и принесу еще свечей, — сказала Ланглив. — Здесь все голодны, а одним пивом сыт не будешь…

— Нет! — глядя на Торлейва, возразил Никулас. — Это просто так говорится. Если ко мне в дом проникнет враг, и нападет на меня, и я его убью, я не буду подлежать ни ответственности, ни выплате виры, потому что смерть его произошла как бы от королевского меча. Понимаешь? Это всего лишь слова.

— Торве, — жалобно позвала Вильгельмина. — Пожалуйста, скажи что-нибудь!

— Стурла, — мрачно спросил Торлейв, — ты по-прежнему считаешь меня достойным своей дочери?