Золото Хравна

— Мина, я знаю, как мы близки к ней. Еще бы мне не знать. И все же я не отказался бы ни от чего. Даже от убийства Нилуса из Гиске. Мне кажется, до той страшной ночи я и половины не понимал об этой жизни. И теперь я готов к ответу за каждый свой шаг. Я так люблю тебя, что ты не должна ничего бояться. Потому что я крепко стою на ногах, еще крепче, чем раньше. Вот, я держу тебя, разве ты не чувствуешь?

Он обнял ее и поцеловал в лоб, прямо в заиндевевшую прядь, что выбилась из-под шапочки.

— Когда мы проходили по мосту над ущельем, — продолжала Вильгельмина, — я взглянула в реку и поняла, что вот так же, как она утягивает в свой черный поток сухие ветви и стволы и несет их в море, так и эта бездна может утянуть каждого из нас. Зачем мне все это, Торве? Получается, я на самом деле такая же, как Финн. «Из рода женщин-нойду» — это проклятие, Торве! Оно лежит на мне, просто раньше я этого не понимала. Поэтому меня так не любили в Городище. Простые люди — они знали, чувствовали, что на мне лежит проклятье!

— Они не любили тебя, потому что они вообще не знают, что такое любовь, — Торлейв прижал ее к себе еще крепче. — И ничего они не чувствовали, кроме желания почесать языки. Любовь Господа сильнее любого проклятия. Он отдал Свою жизнь за нас и выстроил лестницу из той бездны, о которой говоришь ты. Бездны больше нет, потому что даже там Его любовь. Она и есть эта лестница; каждая ступень ее построена из Его любви. Ни на земле, ни на небе нет ничего сильнее ее.

— Счастлив ты, что можешь думать так, Торве. Я бы тоже хотела верить, как ты! Это твоя матушка дала тебе такую веру. Стурла говорил мне, как набожна она была. И еще монахи и брат Мойзес… ах, если бы здесь сейчас был брат Мойзес, он бы мне всё объяснил!

— Да он же и объяснил, Мина. Вспомни его слова: «Господь столь милостив, что и зло обращает во благо». Брат Мойзес сказал это для тебя и для меня. Нет никакого проклятия, потому что Господь любит тебя. И потому что я люблю тебя. Мне плевать на всех нойду, на всех колдунов и ведьм. Нам нечего бояться.

— Ты и правда так любишь меня, Торве? — тихо спросила Вильгельмина.

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос отвечал он и взял ее маленькую руку в свою. — Мы вытащим Стурлу, и все встанет на свои места. Держись, не падай духом.

— Я постараюсь, Торве.

Она улыбнулась, но налетевший порыв ветра точно сдул улыбку с ее лица. Торлейву пришлось несколько раз поцеловать глаза, губы и щеки Вильгельмины, чтобы она вновь ему улыбнулась.



Казалось, конца не будет дороге сквозь вьюгу. Лыжники были облеплены снегом с головы до ног. Идти становилось всё тяжелее, но Вильгельмина даже радовалась своей усталости. Были моменты, когда ей хотелось лечь в ближайший сугроб и уснуть. И не было ни мыслей, ни чувств, ни прошлого, ни будущего. Ничего — только она и Торлейв, только его рука, за которую можно держаться, чтобы не упасть.



К вечеру ветер улегся, и снегопад стал понемногу стихать. Мир кругом был сказочно бел — Торлейв не мог им не любоваться. Деревья и скалы, коряги и кусты приобрели невиданную чистоту и плавность линий. Точно все кругом преобразилось в один искусно вырезанный узор.

«Я бы мог сделать это, — подумал Торлейв. — Если часто затачивать резец и он бы шел гладко, врезаясь в древесные волокна».

Внезапно впереди послышался веселый перезвон бубенцов. Он приближался; вот уже показались две пегие мохноногие лошадки, впряженные в ладные сани. Лопасть, приделанная наискось позади саней, сгребала снег на обочину.

Лошадьми правил плотный коренастый человек в мешковатом кафтане и меховой шапке.

— Мир тебе, добрый человек! — сказал Торлейв, когда упряжка подъехала ближе. — Далеко ли отсюда до постоялого двора?

— И тебе мир! — отозвался возница. — Не так уж и далеко. Я сейчас проеду вперед еще немного, а потом поверну и могу на обратном пути подвезти вас. Я Гамли, сын Торда с Зеленого Склона, хозяин «Двух лососей».

— Я Торлейв, сын Хольгера. Мы из Эйстридалира. Мне о тебе рассказывал Никулас Грейфи.

— Никулас! — воскликнул Гамли. — Его друзья мне все равно что братья! Ладно, увидимся! Гюрд Управитель, сын Симона, обязал каждого, кто имеет лошадей, расчищать в снегопад по четверти мили от своей усадьбы. Кто этого не делает — должен платить виру![147]

Гамли, сын Торда, гикнул на пегих лошадок, и сани скрылись за снежной пеленой, рассыпая кругом звон своих бубенцов.

По расчищенной дороге идти стало легче. Сумерки постепенно сгущались.

Вскоре издалека вновь раздался звон бубенцов, и упряжка Гамли догнала лыжников. Снег роился в желтом свете слюдяного фонаря, привешенного сбоку повозки.

— Садитесь! — пригласил возница.

Они забрались в сани, вытянули усталые ноги. Вильгельмина склонила голову на плечо Торлейву и сразу уснула.

— Был у меня сегодня один человек, Стюрмир Грош с Каменистого Склона. Знаешь его? — спросил Гамли. Его живые темные глаза с интересом глядели на Торлейва из-под меховой шапки. Средь жестких завитков его короткой темной бороды мерцали снежинки.

— Знаю, — хмуро отозвался Торлейв.

— Расспрашивал меня, не останавливались ли в «Двух лососях» парень и девушка из Эйстридалира. Этот парнишка она и есть?

Торлейв кивнул.

— Но сдается мне, парень, что ты вовсе не ищешь тут встречи со Стюрмиром.

Торлейв покачал головой:

— По крайней мере, не сейчас.

— Стюрмир — человек непростой. Здесь о нем говорят разное. По правде сказать, я не из тех, кто спешил бы помогать ему во всех его делах. А уж если ты, парень, от Никуласа, сына рыцаря Торкеля, так можешь во всем на меня рассчитывать. Хозяйка моя приготовит вам поесть, уложит спать. Если захочешь, расскажешь мне, что там у вас произошло, — авось что-нибудь и придумаем.



Они подъехали к гостинице, когда уже совсем стемнело. На порог вышла с фонарем в руках высокая молодая женщина. Два крупных лохматых пса подбежали вместе с ней к саням.

— Принимай гостей, Ланглив! — крикнул Гамли.


Ланглив посветила фонарем в глубину саней.

— Добро пожаловать! — улыбнулась она.

— Благодарствуйте! — отвечал Торлейв.

Он попытался разбудить Вильгельмину, но та лишь вздыхала в ответ. Тогда он взял ее на руки и отнес в дом.

— Где мы, Торве? — спросила она, не открывая глаз.

— В гостинице. Просыпайся, надо поесть.

— Завтра… Сегодня — только спать.

И Торлейв, точно ребенка, отнес ее в девичью спальню. Ланглив, жена Гамли, уже стелила постель на широкой лавке. В этой же горнице ночевали их дочери. Верткая девица лет тринадцати высунула нос из-под одеяла и с любопытством глазела на гостей, пока мать не цыкнула на нее и не загасила свечу. Две младшие тихо посапывали вдвоем в широкой кровати. В ногах у них свернулась маленькая белая собачка. Завидев Торлейва, она спрыгнула вниз, подбежала к нему, цокая коготками по дощатому полу, обнюхала его башмаки, вильнула крысиным хвостом и вернулась к девочкам.

Торлейв поужинал с хозяевами; горячее вино и ржаная каша с рыбой подкрепили его. Огонь в очаге горел жарко, в комнате было душно, и Ланглив — молодая круглолицая женщина с ясными светло-серыми глазами — отодвинула дымовой заслон, чтобы впустить в горницу свежего воздуха.

Гамли оказался живым, подвижным, говорливым человеком, но было в нем нечто столь располагающее, что Торлейву уже после полкружки вина стало казаться, будто он знает хозяина «Двух лососей» давным-давно.

— А что, Гамли, — спросил он, — у тебя много бывает постояльцев?

— Да какое там много! — махнул рукой Гамли. — Если б не королевский указ, кому вообще моя гостиница была бы нужна? Но без нее с округи взимали бы каждый год по сорок марок виры. Поэтому Гюрд Управитель освободил меня от уплаты некоторых налогов. Фуражом я торгую, это да, сено и ячмень для лошадей у меня вся округа покупает. Но на постояльцах мне явно не разбогатеть. Летом да по осени — бывает, кто из местных едет на торги и переночует у меня. Но в основном живем своим хозяйством.

Он сидел на лавке напротив Торлейва: смуглый и плотный, но скроенный на диво ладно. Во время разговора Гамли то и дело вскакивал, будто не мог усидеть на месте. У него была славная улыбка — видно было, что человек любит посмеяться. Маленькие темные глаза его поблескивали от выпитого вина.

— Отец мой ходил в Святую Землю с крестоносцами Тибо, великого ярла французов, — сказал он, заметив взгляд Торлейва. — Оттуда он привез мою мать. Она была мессианская еврейка из Сирии. Я пошел в нее.

— Интересная история.

— У нас на Вороновом мысе чернявых не любят, — пояснил Гамли.

Торлейв усмехнулся:

— Ну, мне-то все равно. Я и сам не слишком светловолос, как видишь.

— У нас говорят: если волосом темен, значит, черен душой, и течет в тебе кровь троллей или альвов. Я всем сразу рассказываю о себе, чтобы лишних мыслей ни у кого не возникало.

— Это всё вздор.

— Да и я так думаю. Давай еще по одной?

Торлейв покачал головой.

— Я так устал, что уже пьян от полкружки разбавленного вина. Думаю, с меня довольно.

— А что у тебя, Торлейв, сын Хольгера, со Стюрмиром-то вышло? Не хочешь — не говори. Просто вдруг сумею тебе помочь. Давно я знаю Стюрмира. Когда-то ходили мы с ним вместе в одну приходскую школу при церкви Святой Сюннивы[148]. Он старше меня на пару лет, и в детстве я натерпелся от него всякого. Поэтому сразу вижу, когда он что-то замышляет. Глаза его так и бегали, когда он спрашивал о тебе, и подумалось мне, будто он боится кого. Уж не тебя ли?

— Может, и меня, — пожал плечами Торлейв. — Никулас Грейфи сказал, чтобы я во всем доверял тебе, да и нет у меня причин скрывать правду. Ты наверняка ведь слышал о сокровище Хравна?

Гамли вскинул черные брови.

— Кто ж о нем не слышал? Орм Лодмунд получил в свои руки сокровище, достойное королей. А потом припрятал его неведомо где. Даже я ребенком попытал счастья, да ничего не нашел. А Стюрмир — тот всегда был помешан на золоте.

— У Орма Лодмунда есть потомки в Эйстридалире. Знаешь ли ты Стурлу Купца, сына Сёльви? Они вместе с Никуласом Грейфи воевали в ту кампанию против датчан, еще при короле Хаконе Старом.

— Тогда и я должен бы его знать, хоть и не припомню. Мы с Никуласом в те времена были неразлучны.

— Стурла — единственный наследник Орма Лодмунда.

— Коли так, то и все золото должно было достаться ему.

— Если только оно вообще существовало, это проклятое золото! — вздохнул Торлейв.

И он рассказал Гамли о том, что привело его на Воронов мыс.

Гамли слушал не перебивая.

— Темная история, — сказал он, когда Торлейв закончил. — Темная и грязная. И плохо, что тут замешан Нилу с Ягнятник. В наших местах он появлялся редко, но я наслышан о нем. Когда происходит такое — мечу не лежится в ножнах. А кто в наше время может быть уверен, что не окажется вдруг человеком, лишенным мира, вот так, как ты теперь?

— Я не стану просить тебя о помощи для себя, Гамли, сын Торда. Помогать мне — навлекать неприятности на свою голову. Но если мне удастся вызволить Стурлу, сможешь ли ты помочь ему и его дочери?

Гамли прижал руку к груди.

— Даю слово, что сделаю это!