Жена Тони

– Не бывает такого.

– Ты считаешь, что все это было предрешено судьбой? Гибель нашего сына?

– С того самого дня, когда он появился на свет.

– Не верю, не могу я поверить такому.

– Ты просто барахтаешься, Саверио. Тебе нравится думать, что ты держишь все под контролем, но даже когда твоя рука на руле, управляешь всем не ты.

– Я больше не хочу быть с тобой в разлуке, – сказал Тони. – Мы создали его вместе. Я помню ту ночь, а ты?

– Да, я ее тоже помню. Но мы не умеем быть счастливыми вместе. Мы просто вцепляемся друг в друга в горе, но разве это любовь?

– Это часть любви. Но вместе мы бывали и счастливы.

– Иногда. – Чичи отвела взгляд. – Но все всегда заканчивается одинаково. Ты думаешь, что тебе нужна я, мы с тобой, мы все, но тебе не нужна собственно жизнь с нами. Будь оно иначе, желай ты именно семейной жизни, ты бы ни за что с нами не расстался. Но ты так никогда и не принял самого главного решения.

– Решения быть дома?

– Ты так и не решил, что для тебя по-настоящему священно. А когда не можешь решить, в итоге оказывается, что не священно ничто.

Он сунул руки в карманы. Теперь он стал Тони – он был Тони уже столько лет, но рядом с Чичи смокинг сбрасывался, оркестр исчезал, софиты гасли, микрофон отключался и он превращался просто в Саверио, того мальчишку, с которым она когда-то познакомилась. Все, что с ним произошло после Кьяры Донателли, случилось для того, чтобы ее оттолкнуть. Он не хотел любить ее слишком сильно, потому что верил, что на самом деле он дурной, негодный человек.

– Ты обратно в Вегас? – спросила Чичи.

– У меня концерт, – кивнул Тони. – И слава богу. Так я хотя бы не сойду с ума.

– Ты любишь петь, в этом нет ничего плохого.

– Ты думаешь, я еще могу помириться с Дорой?

– Конечно.

– Она меня любит.

– Мы все тебя любим, Сав.

– Знаю.

– Возвращайся сейчас же в свою квартиру, скажи ей, что вел себя как старый дурак и что просишь ее дать тебе еще один шанс. Она же итальянка, мы сталкиваемся с такими вещами с тех пор, как армия Ганнибала перешла Альпы. Все у вас наладится.

– Думаешь, она останется?

– Перед тобой кто же устоит?

Тони рассмеялся.

– Ты всегда говоришь то, что надо!



Тони все никак не мог попасть ключом в замок.

– Дай сюда. Ты так волнуешься! – прошептала женщина. Она взяла у него ключ, отворила дверь и вошла в его номер. Тони последовал за ней.

Апартаменты были обставлены с лас-вегасским шиком в темно-синих и клюквенно-алых тонах. Гигантская кровать стояла перед огромным, во всю стену, окном, выходившим на знаменитый бульвар Лас-Вегас. Женщина дернула шнурок, и шторы раздвинулись, открывая ночную панораму с мельтешащими неоновыми огнями.

– Сколько у тебя времени? – спросил Тони, включив свет и притушив его до полумрака.

– Автобус через два часа, – ответила Черил. Она подошла к Тони и обняла его. – Я собиралась сыграть в блэкджек после концерта, но это куда лучше.

Она попыталась развязать его галстук-бабочку, но ничего не получалось. Он развязал его сам, затем снял смокинг.

– Я никогда не переставал думать о тебе, – сказал он.

– Тебя, наверное, удар хватил, когда ты увидел меня в переднем ряду, – усмехнулась она.

– Точнее будет сказать – чуть не захлебнулся. Меня захлестнули воспоминания.

– Ты всегда умел красиво говорить. – Черил Домброски отошла на шаг и изучила Тони, пытаясь соединить этого артиста с образом мальчика, которого она помнила с хоров в церкви Святого Семейства. – Неудивительно, что ты достиг такого успеха.

– Иди ко мне, – произнес Тони, беря ее руки в свои.

– А ты по-прежнему обо мне думаешь?


– Еще бы, Черил. Все эти годы. Ты же разбила мне сердце, когда мы были еще детьми. В ту ночь, когда ты обручилась, я был совершенно раздавлен.

Тони хорошо помнил Черил Домброски. Ее появление в Вегасе было знаком судьбы, не меньше. Тони часто встречались люди, с которыми он когда-то гастролировал, но детройтские знакомые редко приезжали на его концерты. Он часто гадал, как сложилась судьба у его первой любви.

– Прости меня. – От ее духов веяло лилиями, но стоило ей сбросить туфли, как Тони ударил в нос запах бальзама «Бенгэй». – За то, что произошло в тот вечер, много лет назад, и за «Бенгэй» тоже прости. Мы ходили в зоопарк, и я прошагала миль десять, не меньше. Ноги просто отваливаются, икры тяжелые, как кирпичи. А с бальзамом я, похоже, переборщила. – Она потерла ступни.

– Да уж, маршрут длинный. – Тони смешал для Черил коктейль. – А ты посмотрела на экзотических животных?

– Когда разболелись ноги, животные перестали меня интересовать.

Тони протянул ей стакан с ромом и кока-колой.

– Забавно, как складывается жизнь, – сказала она. – Ты еще бываешь в Детройте?

– Не особо, – ответил Тони. – Иногда приезжаю, даю концерт-другой. Но все уже не то. А как тебе жилось в Саут-Бенде?

Черил задумалась.

– Ну, Рикки выдержал на заводе «паккардов» лет пять, а потом мы переехали на запад. Он восемнадцать лет проработал на производстве «боингов» в Калифорнии, а потом заболел.

– Сочувствую.

– У них в семье рак – частое дело. Все мальчики заболевают. Девочки живут до упора, а вот парни попадают к нему в клешни. У моего Рикки был рак легких. Умирал медленно. Это было чудовищно. Я ухаживала за ним до самого конца. Прошло лет пять, и дети сказали: «Ма, ну посмотри на себя. Фигура у тебя все еще ого-го, общаться ты любишь, чего же сидишь одна дома?» И тогда я познакомилась с Филом.

– А чем занимается Фил?

– Гольфом. Он на пенсии. Много лет проработал на складе запчастей в авиакомпании TWA. Я с ним познакомилась на вечеринке для одиноких католиков.

– А ты все еще поешь?

– После рюмки-другой. – Она поиграла кубиками льда в своем стакане. – Я следила за твоей карьерой все эти годы. Увидела тебя в «Шоу Майкла Дугласа», а я ведь понятия не имела, что ты там будешь, занималась домашними делами – у меня была большая стопка глажки, – и вот я глажу, вдруг вижу – в телевизоре ты! Так я себе руку припечатала утюгом. Страшно обрадовалась, прямо вне себя была от восторга.

– Могу себе представить. – Тони уселся на край кровати и похлопал рядом с собой, приглашая Черил присоединиться. Она села.

– Правда? – спросила она.

– Могу себе представить твой восторг. Именно это я чувствовал, думая о тебе в свои шестнадцать. Было Рождество. Я купил тебе золотую цепочку.

– А ведь ты мне ее так и не подарил, – застенчиво прошептала она.

– В тот сочельник ты сказала мне, что помолвлена.

– Это был потрясающий вечер.

– Не для меня.

– Нет, я хочу сказать – в том смысле, что моя жизнь изменилась навсегда.

– Ну, если посмотреть так, то и для меня это был вечер потрясений. Отец выгнал меня из дома, и все это, – он очертил рукой комнату, – началось. Эта карьера. Да нет, не карьера, нечто иное. То, что делаешь, потому что надо, а не потому что хочется.

– Из зала кажется, что тебе это нравится.

– На сцене да, я развлекаюсь от души. А вот все прочее время – нет. Мне ведь так одиноко.

– Ах ты мой малыш, – сказала Черил, потирая ту сторону бедра Тони, которая затекала чаще всего.

Он понял намек и поцеловал Черил. Он почти пятьдесят лет хотел ее поцеловать и сейчас поверить не мог, что утекло столько времени. Иногда казалось, что его детройтская жизнь промелькнула всего десять минут назад, а в иные разы – что все произошедшее до его пятидесятого дня рождения было с кем-то другим. Целовалась она недурно, но вдруг отстранилась. Может, вспомнила Фила, подумал Тони.

– А что с ней случилось? – спросила Черил, целуя его в щеку.

– С кем?

– С моей цепочкой. Той, которую ты мне так и не подарил. Ты заложил ее в ломбард?

– Я еще долго носил ее с собой.

– Ты, должно быть, по-настоящему меня любил. – Черил сняла жакет.

– Той любовью, которая бывает в шестнадцать лет. – Тони заметил, что грудь у Черил высокая и упругая, как у танцовщицы из кордебалета.

– Ну да, ну да. – Теперь Черил массировала его плечи.

– А много лет спустя я отдал ее горничной в одной гостинице в Бемиджи, штат Миннесота.