Жена Тони

– Со мной не случится ничего плохого, пока ты меня любишь, – ответил он.

Чичи нежно поцеловала жениха.

– Когда ты вернешься?

– Мое следующее увольнение через восемь месяцев. А потом кто знает.

– Если только война не закончится.

Тони улыбнулся.

– Вот об этом помолись отдельно, – сказал он.

– А ты знаешь, куда тебя посылают?

– Дно океана, оно и есть дно, куда ни направляйся.

– А каково оно, на дне?

– Работа на подводной лодке очень похожа на заводской конвейер. Стараюсь много не думать. Но когда думаю, то все мысли только о тебе.

– А я буду думать о тебе. – Чичи опустила взгляд на свою руку. – Это самое прекрасное кольцо, что я видела в жизни. Спасибо.

– Оно тебе идет.

– Я его не заслуживаю.

– А я – тебя.

Тони поцеловал Чичи на прощанье. Он уже несколько месяцев не целовался и чуть было не позабыл, как необходимы для жизни поцелуи. Для него они были живительным воздухом и уж точно пищей – куда лучшей, чем еда. За столько лет знакомства с Чичи он узнал о ее губах все, ни разу до них не дотронувшись, он смотрел на них, когда она разговаривала, наблюдал, как она их закусывала, работая над новой песней, и поражался, как ей удавалось быстренько подкрасить их за кулисами, не глядя в зеркало, и все же не испортить рисунка. «Савви, у меня губы ровные?» – могла она спросить перед самым выходом на сцену. Иногда он большим пальцем подправлял контур – она любила форму бантика. В те времена все эти мелочи ничего не значили, но теперь он подумал, что вот они поженятся и однажды у них будут дети с такими же губами и улыбками.

– Завтра мне надо будет купить пачку благодарственных открыток, – сказала Чичи.

Тони привык к ее неожиданным заявлениям и решил ей подыграть.

– Зачем это?

– Разошлю их всем девушкам, которых ты целовал, пока не добрался для меня. Надо же их поблагодарить за тренировку.

– Оглянись, Чич.

Чичи поглядела сквозь лобовое стекло «паккарда». На улице мичманы прощались с женами и подругами. Пары рассеялись по дороге, как кусты перекати-поле, и много же их было! Они появлялись из-за углов и из переулков, выходили из автомобилей, сходили с автобусов и выходили из тени у ворот базы под лучи восходящего солнца. Совсем как Тони и Чичи, они пытались выжать каждую секунду из прощания.

– Нет повода для грусти, – сказала Чичи. – Скоро ты вернешься домой, а к тому времени я спланирую нашу свадьбу и война закончится.

– Ты разве знакома с президентом Рузвельтом?

– Не-а. Да и зачем? Я верю в тебя.

Тони поцеловал ее в последний раз, прежде чем выйти из машины. Дверь громко скрипнула, когда он ее открыл, – ржавые петли требовалось смазать. Тони и Чичи рассмеялись, когда все перестали целоваться и обернулись в поисках источника ужасного скрежета.

– Пока ты еще не ушел…

– Да? – Тони наклонился к окну.

– На свете столько девушек. Вот мне и интересно – почему я?

– На свете столько парней – почему я?

– Потому что ты хороший человек.

– А ты лучший человек, которого я когда-либо знал, Чич. Вот почему.

Чичи проследила глазами, как жених вошел на базу следом за товарищами. Перед тем как переступить порог казармы, он обернулся в последний раз, помахал рукой, поцеловал медальон и спрятал его под рубашку.

Когда он исчез, Чичи поняла, что ее бьет дрожь. Никогда еще ей не было настолько страшно.



На базе Тони встал в очередь за формой. Также ему предоставлялся выбор подарка от Ассоциации американских клубов жен моряков: книга, колода игральных карт или пачка писчей бумаги с конвертами и марками. Тони выбрал последнее.

Он собирался написать матери длинное письмо о Чичи. Мать наверняка помнит девушку из Си-Айла. Чичи ей тогда понравилась. Ему придется объяснить матери все, что он чувствует, а он нечасто это делал. Но на этот раз он понимал, как важно рассказать матери, что у него на сердце. Он объяснит ей, что хочет жениться на Чичи Донателли потому, что та его понимает.


Тони хотелось, чтобы после войны его определенно, наверняка ждало счастье. Он не знал, как справиться с мрачными мыслями, крутившимися у него в голове, единственный способ – мечтать о ком-то и чем-то. Он не мог ждать, пока это спасение снизойдет на него, ему нужно было быть уверенным в нем сейчас. Иногда на субмарине, когда он не мог уснуть, он воображал своих будущих детей и собственную семью. Но в то время сама мысль о том, что у него когда-нибудь будет своя семья, казалось нереальной, он часто ощущал себя забытым и потерянным, просто болтающимся без толку по погруженному в толщу океана судну.

И Чичи Тони тоже собирался написать. Он хотел объяснить ей разницу между тем, что значит для него любить и быть любимым по-настоящему, и развлечениями с девушками, просто чтобы на время забыть об одиночестве. Как выяснилось, секс, даже превосходный, лишь ненадолго помогал от тоски. Обычно это средство срабатывало, но теперь, когда он столкнулся с суровой правдой жизни, ему требовалось придать своим действиям более глубокий смысл. Тони не знал, переменил ли свое отношение ко всему из-за страха смерти или из страха кончить свои дни, как те престарелые исполнители, которые гастролируют до тех пор, пока уже не способны слышать оркестр и утешаться в объятиях готовых их приголубить женщин. Тони насмотрелся на подобную убогую жизнь и решил, что он до такого не дойдет.

Ему хотелось найти правильные слова, чтобы сказать Чичи, что та минута, когда он наконец-то сможет заняться с ней любовью, станет счастливейшей в его жизни. Чичи была единственной женщиной, которая постаралась его понять. Казалось странным признаваться в таком, учитывая, сколько связей с женщинами он имел в прошлом. Чичи не отвергала его, когда он делал глупости, она не заставляла его мучительно сгорать от стыда каждый раз, когда он проявлял человеческую слабость. Ее способность прощать была равной ее способности любить.

И вот поэтому Чичи Донателли досталось сверкающее сердечко.

23 декабря 1942

Сан-Диего, Калифорния



Дорогие мистер и миссис Армандонада,

Надеюсь, мое письмо застанет вас в добром здравии.

Пишу вам с большой радостью. Ваш сын Саверио попросил моей руки. Я приняла его предложение. Как вам известно, в настоящее время он служит на Тихоокеанском фронте мичманом американского военного флота. Нам удалось ненадолго увидеться, так как до конца войны я работаю в оркестре в Калифорнии.

Миссис Армандонада, я помню, как встретилась с Вами и Вашей кузиной Джузи дома у моих родителей. Вы показались мне очень милой, и я часто вспоминала Вас с тех пор. Мистер Армандонада, я с нетерпением ожидаю знакомства с Вами. Судя по тому, что Вы вырастили такого чудесного сына, я уверена, что у него был лучший в мире отец. Желаю вам обоим самого счастливого Рождества.

С любовью,

Чичи Донателли, невеста Саверио





P. S. Когда он возвращался на подводную лодку «Невада», я надела ему защитный медальон, освященный отцом Краузе из церкви Девы Марии Лоретанской.





8

1943–1944





Marziale[73]


Лейтенант Тони Арма отдал свой первый приказ наполнить морской водой балластные цистерны подводной лодки «Невада» и немедленно почувствовал, как нарастает давление в ушах. Послышался лязг открывающихся решеток. Жужжание гребных винтов стало затухать, затем и вовсе прекратилось. Уши Тони отслеживали этапы погружения субмарины с той же точностью, что и стрелки индикаторов, за которыми он наблюдал на центральном посту. Он полагался на свои пять чувств не меньше, чем на данные аппаратуры и собственную сообразительность, точно так же, как его командиры доверялись гидролокатору, когда вели подводную лодку сквозь густые черные водоросли над океанским дном.

Переданная по цепочке команда многоголосым эхом раскатилась по главному корпусу субмарины. Заглох негромкий рокот двигателей, и наступила полная тишина. Субмарина погружалась на глубину. Это были уже третьи за день подобные учения. Изучив индикаторы давления, Тони начал заносить данные в бортовой журнал, когда лампочки на потолке внезапно моргнули и погасли. Обычно аварийное электроснабжение включалось через несколько секунд после отрубания электричества; Тони схватился обеими руками за ведущий наверх трап и стал ждать, когда снова зажжется свет, прислушиваясь, не будет ли нового приказа. Судя по звукам, отсеки главного корпуса начали автоматически запираться. Пока волноваться не стоило – все шло согласно стандартному алгоритму действий. Никаких сообщений не последовало, а вскоре пульт управления снова зажегся. Тони выдохнул с облегчением. Датчики на панели засветились, стрелки указателей начали крутиться. Не получив нового приказа, лейтенант продолжал следить за датчиками и ждать.

Судно немного покачнулось, затем как будто начало давать крен. Тони был уверен, что причиной не стал заданный ранее командиром подводной лодки самый малый ход. С утра морякам сообщили, что на этот день намечена учебная тревога, но в плане действий не упоминалась проверка защитных маневров во время операций с цистернами балласта.

Над головой послышались быстрые шаги. Хлопнул люк боевой рубки. Видимо, командир субмарины созвал к себе оперативную группу из главного корпуса, подумал Тони. Судя по лязгу, люк закрыли и задраили. На трапе внутри рубки зашуршали шаги поднимавшихся по нему людей.

Тони смахнул со лба пот. Сделалось невыносимо душно. Он так вспотел, что ничего не мог различить вокруг. Охлаждавшие аппаратуру вентиляторы отключились, когда вырубился свет, но так и не включились заново. Субмарина раскалилась, как печка, – еще бы, это ведь была стальная коробка, заключенная в железный панцирь. Без вентиляторов и циркуляции воздуха температура быстро поднималась.

Тони достал из-за пояса карманный фонарик и вгляделся в странно подергивающиеся стрелки на датчиках. Наверху снова послышался топот, и вдруг подводная лодка резко наклонилась вперед. Тони уронил фонарик.

Корпус резко накренился, и державшегося за трап Тони крутануло так, что он распластался спиной на пульте управления. Субмарина выровнялась. Тони упал на колени. Он пошарил по полу в поисках фонарика. К счастью, тот покатился к нему сам. Тони схватил фонарик и принялся светить вокруг себя. Если бы был сигнал бедствия, замигали бы аварийные лампы. Но ничего не мигало. Он решил, что надо бы, наверное, подняться в рубку, присоединиться к остальным ребятам. Но вместо этого принялся действовать по протоколу: еще раз изучил все индикаторы, продсвечивая себе фонариком, сравнил их показания с записями в бортовом журнале, после чего стал ждать дальнейших приказаний.

Тони выглянул в коридор, и сердце у него екнуло. Там маячила одинокая фигура – неподвижная и чем-то напоминавшая призрак. Тони пошарил по ней фонариком. Это был его приятель Барни, очень бледный, на лице застыл ужас.

– Они нас достали, – тихо проговорил Барни.

Сокрушительный удар отдался гулом в ушах обоих моряков. Субмарина закачалась из стороны в сторону. За скрежетом раздираемой стали послышался глухой рокот – это железная оболочка лодки пришла в соприкосновение с огненным шаром. Последовала серия толчков, как при землетрясении, – казалось, океанское дно раскрылось и заглатывает субмарину. А когда тряска прекратилась, через дыру во внешнем корпусе хлынула вода. Мигнула и погасла панель управления – короткое замыкание. Тотчас зашипела аварийная система, потом перешла на негромкий гул, поддерживаемая запасным генератором. Судно погрузилось в полную тьму, лишь выходы из отсеков подсвечивались помаргивающими аварийными лампочками.

И тогда в самом сердце подводной лодки раздался оглушительный взрыв. Корпус судна крутанулся вдоль оси. Взрывная волна от вражеской торпеды швырнула Тони и Барни через центральный отсек в кромешную бездну.



Дома в Си-Айле Чичи свернулась калачиком на диване под боком у матери. Барбара сидела неподалеку за швейной машиной, а малышка Нэнси ползала в манеже.

– Ты здесь хочешь сыграть свадьбу? – спросила Барбара.