Жена Тони

– Тогда в чем дело?

– Я верю в нормальные помолвки.

– Но теперь ведь война!

– Это не имеет значения. Когда у девушки есть время, она может спокойно подумать. А размышление может спасти от будущих сердечных страданий.

– Разве ты все еще не знаешь, какие у тебя чувства? Не наразмышлялась достаточно?

– Будь это так, мне бы не требовалась нормальная помолвка.

– Просто ты не думала обо мне так, как я думал о тебе.

– Не знаю, Сав.

– Я неправильно прочел знаки.

– Я вообще никогда не хотела выходить замуж. А мне не раз предлагали.

– Ты делаешь только хуже.

– Ну да, меня звали замуж, а почему бы и нет? Думаешь, ты из нас единственный такой практичный? Я – рабочая лошадка в мире гарцующих пони. Но черты лица у меня неплохие, да и ноги приличные, такие не у каждой найдутся. Со мной весело, но, когда надо, я могу быть серьезной. И итальянец в данном случае в выигрышном положении, поскольку мать у него тоже итальянка, и он знает, что с женой-итальянкой ему обеспечена комфортная жизнь. Так что ты тут мало чем рискуешь. А вот я рискую всем, выходя за тебя замуж.

– Я ничего от тебя не скрывал, – сказал Тони. – Ты все обо мне знаешь. Ты была моим доверенным лицом.

– Что же удивляться, что я так устала.

– Ты меня любишь? – спросил он прямо.

Чичи подумала.

– Я понимаю то, что знаю, а если понимаю, то могу и полюбить. Но многого о тебе я не знаю.

– Это то, что узнаешь постепенно, с годами.

– Возможно. Но ты ведь то и дело исчезаешь.

– Ты же точно знаешь, где я. Я мичман в американском флоте.

– Я не имела в виду географически. Речь о тебе самом. Тебя периодически куда-то уносит мыслями. Я это заметила еще тогда, когда ты пришел к нам на обед в тот первый раз.

– Ты была одета в белый раздельный купальник, – присвистнул Тони, вспоминая. – Ну хорошо, я присвистнул, просто чтобы тебя рассмешить.

– Я помню, как мы ели макароны на заднем дворе, – продолжала Чичи. – Все болтали, ты тоже участвовал в разговоре – и вдруг исчез. Уставился вдаль и куда-то делся. И потом это не раз повторялось. И в компании, и когда мы были вдвоем. Сначала я думала, что тебе просто больше нечего сказать на определенную тему, но потом поняла, что дело в другом. На сцене с тобой такого не бывает. Только в жизни.

– То есть ты не выйдешь за меня замуж, потому что я иногда погружаюсь в мечтания?

– Нет. Я не выйду за тебя замуж, потому что… Ты не понимаешь, что такое серьезные отношения. Конечно, в браке важна любовь. Но требуется еще и смелость. А ты сидишь в своей подлодке, и тебе страшно. Ты знаешь, что в любое мгновение может произойти наихудшее, поэтому это твое предложение отчасти вызвано страхом, что все может вдруг закончиться, а еще – что ты вернешься домой, когда война завершится, и окажешься один. Ничто так не убеждает мужчину, как здорово ему будет с одной-единственной женщиной, как жизнь среди толпы мужчин. Только я, видишь ли, слушала все, что говорил мой отец, и была у него одна по-настоящему хорошая мысль, которой я всегда руководствуюсь.

– Какая же?

– Папа говорил: «Ты должна решить, что для тебя священно. Для каждого человека это разное. А когда решишь, надо посвятить свою жизнь служению тому, что для тебя важнее всего. Если ты так не сделаешь, твоя жизнь будет лишена смысла».

– На такое мне нетрудно ответить. Это ты. Ты для меня священна. Ты единственная женщина, на которой я хочу жениться. А если ты мне откажешь, я никогда не женюсь на другой.

Чичи посмотрела на Саверио. Он был такой худой, что даже затянутый на последнюю дырочку ремень на нем болтался. Такой тощий, что голубовато-зеленые вены на лбу вырисовывались, как дороги на карте. На флоте ему обрили голову, так что от роскошных кудрей и воспоминаний не осталось. Но без волос она будто бы впервые видела его по-настоящему. Она почти что проникала в его мысли до самой его сути и внезапно ощутила к нему глубокое сочувствие, какое прежде испытывала только к своему отцу.

– Брось, Чич. Я просто не принимаю твой отказ. Это безумие какое-то. Давай договоримся. Ты получишь свою помолвку, сколько бы тебе ни потребовалось времени. Я ухожу в море, у тебя гастроли, а когда я вернусь, можем подождать еще, если тебе будет нужно. Хоть двадцать лет, мне все равно. Хочешь пышную свадьбу, хочешь скромную – я согласен на любую. Правда, если мы подождем двадцать лет, добрая часть твоих кузин постарше уже умрет, так что придется устроить свадьбу поскромнее. Без павильона, втиснем всех на ваш задний двор. Все, что хочешь, только бы в конце концов у алтаря меня ждала ты, готовая сказать «да».

Чичи почувствовала, что у нее закружилась голова.

– Я тебя слушаю, – сказала она.

– Я думаю, что для того, чтобы узнать тебя, все твои грани, понадобится время. Нам нужно больше времени. Но мне не нужно время, чтобы понять, что я люблю тебя больше, чем кого-либо еще, и что при одной мысли о том, чтобы прожить жизнь без тебя, я погружаюсь в такое отчаяние, какое даже описать не могу. Ты не можешь прожить свою жизнь одна или с другим мужчиной, потому что я не могу жить без тебя. Моя семья – это ты.



Для Чичи Донателли семья воплощала все самое главное. Именно сила семьи высвободила ее мечты, целеустремленность и самосознание. Семья всегда будет для нее священна. Поддержка, которую отец оказал ее таланту, была настолько тесно сплетена с ее собственной верой в свои способности, что в сознании и сердце Чичи они были неразделимы. Семья означала, что Чичи никогда не остается одна, даже вдали от дома, на гастролях; что каменная стена защищает ее от беды и что та же стена удерживает в узком кругу радость, о которой узнают только те, кому Чичи доверяет и с кем ее объединяет общее прошлое. Следовательно, став для Тони его семьей, она может без колебаний согласиться на таинство брака, если поверит, что он чувствует то же самое.

– Не торопись, подумай хорошенько, – добавил Тони. – Если бы я мог, я ждал бы до скончания времен. – Он не шутил.

– Ладно, Сав. Ладно.


– Ты серьезно?

– Да.

– Ты не сдаешься, не просто сломалась, ты действительно хочешь, чтобы мы поженились?

– Да, я выйду за тебя замуж.

Тони достал из кармана коробочку, встал на колени перед Чичи и откинул крышку. В складках темно-синего бархата покоилось платиновое кольцо с сердечком, выложенным из мелких бриллиантов. Сердечко посверкивало в розовом свете лунных лучей.

– Если оно слишком броское, я могу его вернуть в магазин, – неуверенно сказал Тони.

Чичи сузила глаза.

– Давай сюда, – скомандовала она.

– Ох уж эти итальянские девушки! – вздохнул Саверио, поднимаясь с колен и надевая ей на палец кольцо.

– Это самое изысканное кольцо, которое я видела в жизни, – прошептала Чичи и процитировала слова песни: «В золотом кольце бриллиант блестит», обняла и поцеловала Саверио.

Тот закончил цитату:

– «Нас с тобой ничто уж не разлучит».

– Хорошие стихи, – сказала Чичи.

– Шуточная песня, – поддразнил ее Тони.

– Юмореска, – поправила она его.

Тони не выпускал ее из объятий. От ее кожи веяло первым днем лета.

– Ты так собираешься делать всю жизнь? – поинтересовался он. – Поправлять меня?

– Всего лишь когда ты будешь ошибаться. – Она поцеловала его руки. – Сав?

– Да?

– А ты будешь мне верен?

– Всего лишь вечно.



Чичи выпрямилась на водительском сиденье, осторожно и медленно ведя «паккард» по улицам Сан-Диего.

– Мне нельзя опаздывать, – волновался Тони.

Она прищурилась:

– Кажется, мне нужны очки.

– Нашла когда мне об этом говорить!

– Успокойся, мы уже почти доехали, – сказала она.

– До базы-то мы доедем, но как ты потом попадешь в тот свой монастырь?

Автомобиль дернулся.

– Как кенгуру, – беззаботно ответила Чичи. – Твою машину я верну на место, а за мной Шейла прислала нашего водителя. Все будет отлично.

Фары осветили табличку на сетчатом заборе, сообщавшую, что перед ними Ремонтная военно-морская база Сан-Диего.

– У нас получилось! – Чичи выжимала тормоза, пока автомобиль не остановился. Она повернула ключ в стояночное положение и выключила зажигание.

– Все еще хочешь «паккард»? – спросила она.

– Ход неплохой, но были и перебои. По-моему, тормозные колодки стерлись, – предположил Тони.

– Скажу автомеханикам, когда буду возвращать.

Чичи повернулась к Тони и оттянула у себя на шее золотую цепочку с медальоном. Она разомкнула замочек, надела цепочку на шею Тони и застегнула.

– Это чудодейственный медальон. Освященный. Пока ты его носишь, с тобой не случится ничего плохого.