Железо и серебро
Часть 21 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Полный кубок вина из рябины. Я выпил его весь, до дна. Ты знаешь, чем стала для нас рябина?
— Мне рассказывали, — осторожно отозвалась Анна.
— Рассказывали! — Ясень вскинул брови презрительно и насмешливо. — Что могли тебе рассказать?
О том, как золотоволосая женщина выращивает рябину над могилой беспокойной пророчицы, как корни проникают в землю, как пьют из мёртвой силу, заставляя остаться там, на глубине. Об этом Анне не рассказывали, она видела сама. Но Ясень к этом не имел никакого отношения, и докладывать ему Греймур не собиралась.
— Я выпил его весь, — сид даже наклонился вперёд. — Полный кубок смерти. У этого вина был вкус земли с моей могилы, и смерть дышала мне в лицо, холодная, как зима. Я растворялся в ней, меня почти не существовало, но в то же время я вспомнил обо всех, кого уже потерял, и они касались меня неощутимыми руками. Так больно мне не было, даже когда много сотен лет назад я сражался на красном поле с фоморами и слуа, и был ранен холодным железом не единожды.
Наверное, будь на месте Анны кто-то другой, он сумел бы посочувствовать этому существу, так внезапно и мучительно осознавшему собственную смертность. Анне же потребовалось некоторое усилие, чтобы подобрать какие-то подходящие случаю слова. Ей последние месяцы, наоборот, приходилось мучительно осознавать то, что смерть не являлась окончательной точкой. Не всегда являлась.
— Ну ты, мужик, даёшь, — сказал за спиной Анны Марти Доннахью. — Все мы смертны, и вы тоже бываете.
Греймур обернулась через плечо. Охотник на фей вошел в круг стоячих камней, передвинул зубочистку из одного уголка рта в другой. На правом плече у него был свежий порез, чуть ниже края рукава, по крепкой руке и по пластику протеза текла красная кровь и капала на траву. Доннахью даже не пытался её останавливать. Он подмигнул Анне и встал рядом с ней.
— В моем холме не жалуют тех, кто открывает себе двери кровью и железом, — сказал Ясень жестко
— Ну, извини, — Доннахью пожал плечами. — Я обычно вежлив, как выпускница колледжа святой Катерины, но тут что-то не хочется.
— Расскажи мне, — сид глянул на него в упор. — Что ты чувствовал, когда глядел в глаза смерти. Что ты делал? Я вижу её тень у тебя на лице.
— Я орал, — Марти неприятно усмехнулся. — Мне ели руку, мою любимую правую руку, и я орал от боли. Я не думал о смерти, мне было слишком жаль остаться без руки.
— Беспомощным калекой, — Ясень вернул ему улыбку, — на которого даже не глянет та, которая спасла тебя.
Он почти брезгливо отвел от Доннахью взгляд, как будто охотник на фей разом перестал быть ему интересен, и посмотрел на Анну:
— Ну а ты? Что ты знаешь о смерти, ты, которая рискует говорить от имени мёртвой?
— Достаточно, — ей пришлось приложить усилие, чтобы не вывалить на Ясеня всё о том, насколько близки её взаимоотношения с мертвецами.
— Вы удивительно слепы, — Ясень покачал головой. — Ходите в тени смерти, и даже не задумываетесь о ней. Отравляете нас её дыханием. Между нами и вами пропасть, которую не исцелить. Гвелланен была права, когда над кровавым полем разделила миры. Мы жили её правотой долгие века.
Неожиданно он как-то ссутулился и сказал устало:
— А потом приходит кто-то из вас, и всё переворачивается с ног на голову. Король-Охотник встаёт с могильного ложа, и оказывается, что смерть лишь увеличила его могущество. Человеческая женщина каждое полнолуние садиться на его трон, а на Самайн вершит суд. А я помню, как пил рябиновое вино в том доме и теряю силы от этого воспоминания. Никто из вас никогда не пил такого вина и не пробовал на вкус свою смерть.
Анна подумала, что надо как-то заканчивать все это представление, пока у неё не начала ехать крыша. Она в самом деле не подряжалась работать здесь психотерапевтом. Она шагнула к каменному возвышению:
— Я выпью это вино. Если ты считаешь, что я не знаю ничего о смерти, дай мне выпить это вино.
8
— Пусть это будет вира, — быстро сказал Марти Доннахью. — Прими её и прости обиду женщине, которая напоила им тебя.
Как Марти, который не слышал начало разговора, сумел так быстро сориентироваться, Анна понятия не имела, и даже не совсем поняла, что конкретно он имеет в виду, но Ясень кивнул согласно:
— Меня удовлетворит такая вира. Но если ты, о женщина, не выпьешь мой кубок до дна, ты останешься здесь, в моем сиде. Таково моё слово.
Анна поспешно оглянулась на Марти. Тот едва заметно подмигнул ей и сказал:
— Этот кубок должен быть не больше того, который выпил ты, и никаких чар не должно быть на нем. — И добавил уже тише: — А то я вас знаю, сейчас ведро притащите.
— Это честный уговор. И хоть Молли поступила со мной не так, я буду честен.
— Я не стану требовать с тебя клятв, — Марти усмехнулся. — Но ты знаешь, куда я пойду, если что. К кому.
— Я буду честен, — повторил Ясень и подал знак.
Ждать пришлось совсем недолго. Еще одна девушка, такая же невозможно красивая, вышла из-за менгира с кубком в руках. Походка у нее была настолько плавная, словно она не касалась травы босыми ногами. Анна невольно подумала, а какого вообще черта этот парень, окруженный такими неземными красотками, спутался с её несчастной тётушкой.
— Пей, — сказал Ясень.
Кубок сида на первый взгляд был немногим больше тех бокалов, из которых Анна пила дома. На той самой кухне с клетчатыми занавесками. Красное питьё в серебряном кубке было налито почти вровень с краями, даже удивительно, что не расплескалось ни капли. Оно казалось тёмным, словно венозная кровь.
Анна осторожно взяла кубок из рук девушки и пригубила.
У рябинового вина сидов был отвратительный привкус дезинфекции из секционного зала.
С трудом Греймур заставила себя сделать второй глоток, потом третий, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота. По телу медленно растекался холод. Хорошо знакомый холод морозильников и прозекторских столов. Когда-нибудь этот холод коснется её голой спины и затылка, а скальпель в чужой уверенной руке сделает Y-образный разрез, чтобы патолог мог начать работу. В этом было что-то успокаивающе привычное.
Анна как-то разом вспомнила обо всех тех, кто оказывался на столе перед ней. Их было… много. Гораздо больше, чем ей казалось. Женщины, дети, мужчины. Старые, больные, здоровые. Совсем младенцы. И единственное, что она могла дать им всем — свой профессионализм, такой же холодный, как железный стол, за которым работала.
Смерть никогда не была справедливой, даже когда приходила из-за стечения естественных обстоятельств. Она всегда забирала. Возможно, у тех, кто был жив, больше, чем у умершего.
Анна залпом выпила всё, что оставалось в серебряном кубке и швырнула его на землю. Пошатнулась, настолько отчётливо и мощно навалилось на неё это ощущение холодного стола под спиной и скальпеля, намечающего разрез на груди. Марти Доннахью подхватил её под руку. Греймур мотнула головой, отгоняя морок. Отстранилась от Марти, выпрямилась и неожиданно для себя самой хрипло рассмеялась:
— Ты спрашивал, что я знаю о смерти? Достаточно! Спорим, я встречалась с ней чаще, чем ты за все свои сотни лет? Каждый день, за исключением некоторых суббот и некоторых воскресений. Смерть из-за естественных причин, в результате патологий, насильственная смерть. Я вскрывала девчонок, которые годятся мне в дочери, старух, стариков, младенцев, сильных мужчин, здоровых женщин, и больных тоже. Это никогда не бывает справедливо, даже если причины логичны и естественны. Знаешь, что тяжелее всего? Возвращать родителям их детей. Говорить, что сделал всё, что смог, и остальное за полицией. Писать в заключении "несчастный случай" и уничтожать саму возможность найти облегчение в поиске виноватого.
Кажется, она говорила слишком сумбурно, чтобы быть понятной. Тем более понятной вот этим парнем, едва ощутившим себя смертным и так испугавшимся этого.
— Тебе вообще не стоило бы связываться с людьми, если тебе так пугает смерть. Наша — всегда с нами, — сказала она зло.
Протез охотника на фей тяжело опустился Анне на плечо. Доннахью проговорил спокойно:
— Она выполнила твоё условие. Тебя удовлетворит такая вира?
— Я сказал, что буду играть с вами честно. Я принимаю эту виру и даю свое прощение Молли, которая обманула и опоила меня.
— Она сказала мне вернуть тебе веточку, — перед глазами плыло, и Анна никак не могла разглядеть лицо Ясеня.
— Она мне без надобности, — сид пожал плечами. — Ты сделала то, за чем пришла. Теперь уходи. — И в самом деле, — хмыкнул Марти. — Пошли отсюда.
Анна кивнула, чувствуя на губах привкус дезинфекции из прозекторской.
Окончательно она пришла в себя уже вечером, когда Марти почти насильно напоил её сладким от отвращения кофе и скормил совершенно неприличное количество тёткиного печенья.
Они снова ужинали снаружи машины, на опушке старого леса, под деревьями, тянущими к далеким холмам чёрные руки ветвей. Помигивал огонёк горелки, на которой Доннахью грел кофе уже себе, от леса ползли темнота и сырость.
— Мерзкая история, конечно, — сказал охотник на фей. — Не стоило пить их вино, но тут даже я не знаю, что можно было придумать лучше.
— Дрянь, — коротко отозвалась Анна. Говорить о рябиновом вине, о привкусе смерти и холоде прозекторского стола под лопатками ей не хотелось.
— Никогда больше не бери ничего их, — Марти вздохнул. — Чем больше берёшь, тем больше принадлежишь этому миру.
— И ты? — Анна заставила себя думать о кофе, горелке, лесе, Доннахью и его внедорожнике, а не о тенях смерти. — А я пропащий человек, мисс, — Марти криво усмехнулся. — Да, я брал кое-что, давно. В пятнадцать, что ли, угодил на пирушку за день до летнего солнцестояния. Пил, и танцевал, только взял сначала слово, что они выведут меня обратно, к нам. Вывели, конечно, не вопрос, но от желания вернуться сюда я так и не избавился. Пробовал завязать, найти нормальную работу, нормальную девушку, потом плюнул. Сейчас, с одной рукой мне и работы хорошей не светит, так что дергаться нечего.
Он замолчал. Анна, к собственной досаде, вспомнила слова Ясеня про однорукого калеку. Ей потребовалось усилие, чтобы не выдать себя, глядя, как Доннахью переливает кофе в собственную кружку.
Он справлялся. Он просто отлично справлялся. Но никакой протез никогда не заменит живую руку.
Охотник на фей перехватил её взгляд:
— Плюнь. Я вру сам себе, и знаю, что вру. Я люблю женщину из сидов, я пил их вино, я сражался на их стороне в той долбанной бойне два года назад, так что про нормальную работу я могу только затирать девчонкам под пиво. Впрочем, нет, кажется, уже и с девчонками всё не так просто.
Он поставил чашку на землю и пожал плечами.
— Нагрей мне еще кофе, — Анна вымученно улыбнулась. — Только сахара половину от прошлой порции.
— Может, лучше виски?
— Можно и виски, — она пожала плечами. Очень хотелось спросить про женщину из сидов, о которой говорил охотник на фей, но Анна не была такой уж близкой подругой Марти Доннахью, чтобы лезть, куда не звали.
— Я, конечно, скажу кому надо про этого красавца, — охотник на фей плеснул виски себе в кофе, потом передал фляжку Анне. — Правда, не думаю, что из этого что-то выйдет. Он ведет себя как говнюк, но правил игры не нарушает.
— Пошли они в задницу с этими правилами, — Греймур надолго приложилась к фляжке, потом медленно выдохнула. Ей очень хотелось сказать Марти, что она не считает его беспомощным калекой, но, кажется, в этом не было необходимости.
Анна проснулась на рассвете снова от холода. Теплый вечер оказался обманчивым, за ночь машина успела выстыть. Доннахью опять спал снаружи, у него можно было спросить про ещё одно одеяло или что-то вроде того, но Анна представила себе, как ей придется сейчас ради этого вылезать, и осталась лежать.
Медленно серело бессолнечное небо. Покачивались ветки деревьев, над травой стелился туман. Посвистывала какая-то птица.
Женщину, вышедшую на поляну, Анна вначале не узнала. Только когда Доннахью встал ей навстречу, а женщина скинула с головы капюшон, Греймур вспомнила, где видела и золотую косу, и удивительное лицо, тонкое и суровое одновременно.
Марти неловко переступил с ноги на ногу, что-то сказал, Анна не услышала, что именно. Сида Заря легко дотронулась пальцами до его щеки, потом коснулась его лба поцелуем. Марти поймал ее пальцы живой рукой.
Греймур закрыла глаза и перевернулась на другой бок, чтобы не видеть больше ничего из того, что для её глаз точно не предназначалось.
ЖЕРТВУЮЩИЙ
— Мне рассказывали, — осторожно отозвалась Анна.
— Рассказывали! — Ясень вскинул брови презрительно и насмешливо. — Что могли тебе рассказать?
О том, как золотоволосая женщина выращивает рябину над могилой беспокойной пророчицы, как корни проникают в землю, как пьют из мёртвой силу, заставляя остаться там, на глубине. Об этом Анне не рассказывали, она видела сама. Но Ясень к этом не имел никакого отношения, и докладывать ему Греймур не собиралась.
— Я выпил его весь, — сид даже наклонился вперёд. — Полный кубок смерти. У этого вина был вкус земли с моей могилы, и смерть дышала мне в лицо, холодная, как зима. Я растворялся в ней, меня почти не существовало, но в то же время я вспомнил обо всех, кого уже потерял, и они касались меня неощутимыми руками. Так больно мне не было, даже когда много сотен лет назад я сражался на красном поле с фоморами и слуа, и был ранен холодным железом не единожды.
Наверное, будь на месте Анны кто-то другой, он сумел бы посочувствовать этому существу, так внезапно и мучительно осознавшему собственную смертность. Анне же потребовалось некоторое усилие, чтобы подобрать какие-то подходящие случаю слова. Ей последние месяцы, наоборот, приходилось мучительно осознавать то, что смерть не являлась окончательной точкой. Не всегда являлась.
— Ну ты, мужик, даёшь, — сказал за спиной Анны Марти Доннахью. — Все мы смертны, и вы тоже бываете.
Греймур обернулась через плечо. Охотник на фей вошел в круг стоячих камней, передвинул зубочистку из одного уголка рта в другой. На правом плече у него был свежий порез, чуть ниже края рукава, по крепкой руке и по пластику протеза текла красная кровь и капала на траву. Доннахью даже не пытался её останавливать. Он подмигнул Анне и встал рядом с ней.
— В моем холме не жалуют тех, кто открывает себе двери кровью и железом, — сказал Ясень жестко
— Ну, извини, — Доннахью пожал плечами. — Я обычно вежлив, как выпускница колледжа святой Катерины, но тут что-то не хочется.
— Расскажи мне, — сид глянул на него в упор. — Что ты чувствовал, когда глядел в глаза смерти. Что ты делал? Я вижу её тень у тебя на лице.
— Я орал, — Марти неприятно усмехнулся. — Мне ели руку, мою любимую правую руку, и я орал от боли. Я не думал о смерти, мне было слишком жаль остаться без руки.
— Беспомощным калекой, — Ясень вернул ему улыбку, — на которого даже не глянет та, которая спасла тебя.
Он почти брезгливо отвел от Доннахью взгляд, как будто охотник на фей разом перестал быть ему интересен, и посмотрел на Анну:
— Ну а ты? Что ты знаешь о смерти, ты, которая рискует говорить от имени мёртвой?
— Достаточно, — ей пришлось приложить усилие, чтобы не вывалить на Ясеня всё о том, насколько близки её взаимоотношения с мертвецами.
— Вы удивительно слепы, — Ясень покачал головой. — Ходите в тени смерти, и даже не задумываетесь о ней. Отравляете нас её дыханием. Между нами и вами пропасть, которую не исцелить. Гвелланен была права, когда над кровавым полем разделила миры. Мы жили её правотой долгие века.
Неожиданно он как-то ссутулился и сказал устало:
— А потом приходит кто-то из вас, и всё переворачивается с ног на голову. Король-Охотник встаёт с могильного ложа, и оказывается, что смерть лишь увеличила его могущество. Человеческая женщина каждое полнолуние садиться на его трон, а на Самайн вершит суд. А я помню, как пил рябиновое вино в том доме и теряю силы от этого воспоминания. Никто из вас никогда не пил такого вина и не пробовал на вкус свою смерть.
Анна подумала, что надо как-то заканчивать все это представление, пока у неё не начала ехать крыша. Она в самом деле не подряжалась работать здесь психотерапевтом. Она шагнула к каменному возвышению:
— Я выпью это вино. Если ты считаешь, что я не знаю ничего о смерти, дай мне выпить это вино.
8
— Пусть это будет вира, — быстро сказал Марти Доннахью. — Прими её и прости обиду женщине, которая напоила им тебя.
Как Марти, который не слышал начало разговора, сумел так быстро сориентироваться, Анна понятия не имела, и даже не совсем поняла, что конкретно он имеет в виду, но Ясень кивнул согласно:
— Меня удовлетворит такая вира. Но если ты, о женщина, не выпьешь мой кубок до дна, ты останешься здесь, в моем сиде. Таково моё слово.
Анна поспешно оглянулась на Марти. Тот едва заметно подмигнул ей и сказал:
— Этот кубок должен быть не больше того, который выпил ты, и никаких чар не должно быть на нем. — И добавил уже тише: — А то я вас знаю, сейчас ведро притащите.
— Это честный уговор. И хоть Молли поступила со мной не так, я буду честен.
— Я не стану требовать с тебя клятв, — Марти усмехнулся. — Но ты знаешь, куда я пойду, если что. К кому.
— Я буду честен, — повторил Ясень и подал знак.
Ждать пришлось совсем недолго. Еще одна девушка, такая же невозможно красивая, вышла из-за менгира с кубком в руках. Походка у нее была настолько плавная, словно она не касалась травы босыми ногами. Анна невольно подумала, а какого вообще черта этот парень, окруженный такими неземными красотками, спутался с её несчастной тётушкой.
— Пей, — сказал Ясень.
Кубок сида на первый взгляд был немногим больше тех бокалов, из которых Анна пила дома. На той самой кухне с клетчатыми занавесками. Красное питьё в серебряном кубке было налито почти вровень с краями, даже удивительно, что не расплескалось ни капли. Оно казалось тёмным, словно венозная кровь.
Анна осторожно взяла кубок из рук девушки и пригубила.
У рябинового вина сидов был отвратительный привкус дезинфекции из секционного зала.
С трудом Греймур заставила себя сделать второй глоток, потом третий, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота. По телу медленно растекался холод. Хорошо знакомый холод морозильников и прозекторских столов. Когда-нибудь этот холод коснется её голой спины и затылка, а скальпель в чужой уверенной руке сделает Y-образный разрез, чтобы патолог мог начать работу. В этом было что-то успокаивающе привычное.
Анна как-то разом вспомнила обо всех тех, кто оказывался на столе перед ней. Их было… много. Гораздо больше, чем ей казалось. Женщины, дети, мужчины. Старые, больные, здоровые. Совсем младенцы. И единственное, что она могла дать им всем — свой профессионализм, такой же холодный, как железный стол, за которым работала.
Смерть никогда не была справедливой, даже когда приходила из-за стечения естественных обстоятельств. Она всегда забирала. Возможно, у тех, кто был жив, больше, чем у умершего.
Анна залпом выпила всё, что оставалось в серебряном кубке и швырнула его на землю. Пошатнулась, настолько отчётливо и мощно навалилось на неё это ощущение холодного стола под спиной и скальпеля, намечающего разрез на груди. Марти Доннахью подхватил её под руку. Греймур мотнула головой, отгоняя морок. Отстранилась от Марти, выпрямилась и неожиданно для себя самой хрипло рассмеялась:
— Ты спрашивал, что я знаю о смерти? Достаточно! Спорим, я встречалась с ней чаще, чем ты за все свои сотни лет? Каждый день, за исключением некоторых суббот и некоторых воскресений. Смерть из-за естественных причин, в результате патологий, насильственная смерть. Я вскрывала девчонок, которые годятся мне в дочери, старух, стариков, младенцев, сильных мужчин, здоровых женщин, и больных тоже. Это никогда не бывает справедливо, даже если причины логичны и естественны. Знаешь, что тяжелее всего? Возвращать родителям их детей. Говорить, что сделал всё, что смог, и остальное за полицией. Писать в заключении "несчастный случай" и уничтожать саму возможность найти облегчение в поиске виноватого.
Кажется, она говорила слишком сумбурно, чтобы быть понятной. Тем более понятной вот этим парнем, едва ощутившим себя смертным и так испугавшимся этого.
— Тебе вообще не стоило бы связываться с людьми, если тебе так пугает смерть. Наша — всегда с нами, — сказала она зло.
Протез охотника на фей тяжело опустился Анне на плечо. Доннахью проговорил спокойно:
— Она выполнила твоё условие. Тебя удовлетворит такая вира?
— Я сказал, что буду играть с вами честно. Я принимаю эту виру и даю свое прощение Молли, которая обманула и опоила меня.
— Она сказала мне вернуть тебе веточку, — перед глазами плыло, и Анна никак не могла разглядеть лицо Ясеня.
— Она мне без надобности, — сид пожал плечами. — Ты сделала то, за чем пришла. Теперь уходи. — И в самом деле, — хмыкнул Марти. — Пошли отсюда.
Анна кивнула, чувствуя на губах привкус дезинфекции из прозекторской.
Окончательно она пришла в себя уже вечером, когда Марти почти насильно напоил её сладким от отвращения кофе и скормил совершенно неприличное количество тёткиного печенья.
Они снова ужинали снаружи машины, на опушке старого леса, под деревьями, тянущими к далеким холмам чёрные руки ветвей. Помигивал огонёк горелки, на которой Доннахью грел кофе уже себе, от леса ползли темнота и сырость.
— Мерзкая история, конечно, — сказал охотник на фей. — Не стоило пить их вино, но тут даже я не знаю, что можно было придумать лучше.
— Дрянь, — коротко отозвалась Анна. Говорить о рябиновом вине, о привкусе смерти и холоде прозекторского стола под лопатками ей не хотелось.
— Никогда больше не бери ничего их, — Марти вздохнул. — Чем больше берёшь, тем больше принадлежишь этому миру.
— И ты? — Анна заставила себя думать о кофе, горелке, лесе, Доннахью и его внедорожнике, а не о тенях смерти. — А я пропащий человек, мисс, — Марти криво усмехнулся. — Да, я брал кое-что, давно. В пятнадцать, что ли, угодил на пирушку за день до летнего солнцестояния. Пил, и танцевал, только взял сначала слово, что они выведут меня обратно, к нам. Вывели, конечно, не вопрос, но от желания вернуться сюда я так и не избавился. Пробовал завязать, найти нормальную работу, нормальную девушку, потом плюнул. Сейчас, с одной рукой мне и работы хорошей не светит, так что дергаться нечего.
Он замолчал. Анна, к собственной досаде, вспомнила слова Ясеня про однорукого калеку. Ей потребовалось усилие, чтобы не выдать себя, глядя, как Доннахью переливает кофе в собственную кружку.
Он справлялся. Он просто отлично справлялся. Но никакой протез никогда не заменит живую руку.
Охотник на фей перехватил её взгляд:
— Плюнь. Я вру сам себе, и знаю, что вру. Я люблю женщину из сидов, я пил их вино, я сражался на их стороне в той долбанной бойне два года назад, так что про нормальную работу я могу только затирать девчонкам под пиво. Впрочем, нет, кажется, уже и с девчонками всё не так просто.
Он поставил чашку на землю и пожал плечами.
— Нагрей мне еще кофе, — Анна вымученно улыбнулась. — Только сахара половину от прошлой порции.
— Может, лучше виски?
— Можно и виски, — она пожала плечами. Очень хотелось спросить про женщину из сидов, о которой говорил охотник на фей, но Анна не была такой уж близкой подругой Марти Доннахью, чтобы лезть, куда не звали.
— Я, конечно, скажу кому надо про этого красавца, — охотник на фей плеснул виски себе в кофе, потом передал фляжку Анне. — Правда, не думаю, что из этого что-то выйдет. Он ведет себя как говнюк, но правил игры не нарушает.
— Пошли они в задницу с этими правилами, — Греймур надолго приложилась к фляжке, потом медленно выдохнула. Ей очень хотелось сказать Марти, что она не считает его беспомощным калекой, но, кажется, в этом не было необходимости.
Анна проснулась на рассвете снова от холода. Теплый вечер оказался обманчивым, за ночь машина успела выстыть. Доннахью опять спал снаружи, у него можно было спросить про ещё одно одеяло или что-то вроде того, но Анна представила себе, как ей придется сейчас ради этого вылезать, и осталась лежать.
Медленно серело бессолнечное небо. Покачивались ветки деревьев, над травой стелился туман. Посвистывала какая-то птица.
Женщину, вышедшую на поляну, Анна вначале не узнала. Только когда Доннахью встал ей навстречу, а женщина скинула с головы капюшон, Греймур вспомнила, где видела и золотую косу, и удивительное лицо, тонкое и суровое одновременно.
Марти неловко переступил с ноги на ногу, что-то сказал, Анна не услышала, что именно. Сида Заря легко дотронулась пальцами до его щеки, потом коснулась его лба поцелуем. Марти поймал ее пальцы живой рукой.
Греймур закрыла глаза и перевернулась на другой бок, чтобы не видеть больше ничего из того, что для её глаз точно не предназначалось.
ЖЕРТВУЮЩИЙ