Жажда

– Выкуси.

– Необычное имя… Кстати, здесь тебе все-таки лучше быть поосторожнее с употреблением этого слова.

– Это еще почему? – Я вскидываю бровь. Мы идем по коридорам, и я замечаю, что сейчас, когда я иду не с Джексоном, а с Флинтом, никто не шарахается в стороны с нашего пути. Это очень похоже на старую видеоигру, которая так нравилась моему отцу и в которой тебе надо успеть добежать до пересекающей улицу лягушки до того, как ее раздавит одна из восьми миллионов машин.

Иными словами, ученики в коридоре ведут себя нормально. И с каждым новым столкновением я чувствую себя все менее и менее напряженной.

– Ты и правда станешь утверждать, что не знаешь?

– Не знаю чего?

Флинт пристально смотрит на меня, я на него, он качает головой и удивленно поднимает брови:

– Неважно. Я ошибся.

В том, как он это говорит, есть нечто такое, от чего мне становится не по себе. Так же я чувствовала себя, когда увидела, что Джексон и Лия находятся на морозе без курток.

И тогда, когда Флинт упал с дерева и отделался всего парой синяков.

И тогда, когда Лия читала в библиотеке речитатив на аккадском языке и не поняла, о чем я, когда я заговорила о языках коренных народов Аляски.

– Я не дура и понимаю, что здесь что-то не так, хотя пока и не знаю всей правды.

Сейчас я впервые признала, что у меня есть подозрения – прежде я не признавалась в этом даже самой себе, – и я рада, что могу облечь их в слова, не дав им и дальше отравлять себя.

– В самом деле понимаешь? – Флинт вдруг подходит ко мне вплотную, его тело оказывается всего в нескольких дюймах от моего. – В самом деле?

Я не отхожу назад, несмотря на отчаянность, внезапно зазвучавшую в его голосе.

– В самом деле. А теперь расскажи мне, в чем тут суть.

Проходит минута, и, когда он прерывает молчание, тревога в его голосе уже не звучит. Как и все остальное, что только что чувствовалось в его тоне, – впечатление такое, будто предостережения, которое я только что слышала своими ушами, не было вообще. Осталась только всегдашняя подчеркнутая медлительность его речи – такая же неотъемлемая черта Флинта, как крепкие мускулы и янтарные глаза.

– Тогда это будет неинтересно.

– Странное у тебя понятие об интересном.

– Настолько странное, что ты себе даже не представляешь. – Он шевелит бровями. – Ну, так что же у тебя на уме?

Я воззряюсь на него:

– Ты когда-нибудь заканчиваешь разговор, не начав тут же другого?

– Никогда. Это часть моего шарма.

– Да, повторяй это себе почаще.

– Само собой. – Он проходит со мной еще несколько футов, пританцовывая под какой-то мотивчик, звучащий только в его голове. – Куда ты сейчас? Если в класс, то все классы находятся с другой стороны.

– Мне надо подняться в мою комнату и одеться потеплее. Сейчас у меня изобразительное искусство, и если я выйду из замка, не утеплившись, то заледенею.

– Погоди. – Он останавливается как вкопанный. – Разве тебе не рассказали о туннелях?

– О каких туннелях? – Я смотрю на него с подозрением. – Ты что, опять разыгрываешь меня?

– Нет, клянусь. У нас тут есть целая сеть туннелей, идущих под школой и выводящих к флигелям, где проводятся уроки.

– Ты серьезно? Это же Аляска, вечная мерзлота, как тут смогли прокопать туннели?

– Не знаю. Как бурят вечную мерзлоту? К тому же кроме зимы есть еще и лето. – Он смотрит на меня честными глазами. – Даю слово. Туннели действительно существуют. Поверить не могу, что всемогущий Джексон Вега забыл рассказать тебе о них.

– Ты дурачишь меня? Теперь ты решил взяться за Джексона?

– Конечно, нет. Я просто хочу заметить, что это я рассказал тебе о туннелях и не дал отморозить какие-то из важных частей твоей анатомии. А он так ничего тебе и не сказал, послав тебя на жестокий-жестокий зимний мороз.

– Сейчас осень. Мы что, всегда будем скатываться к вот такому, когда речь пойдет о Джексоне?

Он с невинным видом всплескивает руками:

– По мне, так мы вообще можем не говорить о Джексоне.

– Забавное утверждение, если учесть, что ты сам то и дело заговариваешь о нем.


– Честное слово, это потому, что я беспокоюсь о тебе. У Джексона куча заморочек, Грейс. Тебе надо держаться от него подальше.

– Как интересно! Он то же самое говорит о тебе.

– Тебе вовсе не обязательно его слушать. – Он состраивает гадливую гримасу.

– А мне не обязательно слушать тебя. – Я хитро улыбаюсь. – Ты же понимаешь, какая передо мной встала дилемма, не так ли?

– О-о. Оказывается, у Новенькой есть острые коготки. Мне это нравится.

Я закатываю глаза:

– Ты тот еще фрукт. Ты же знаешь это, верно?

– Знаю ли я? Еще бы.

Я не могу удержаться от смеха, когда он скорчивает дурацкую гримасу, скосив глаза к носу и высунув язык.

– Ну так как, ты покажешь эти туннели или мне изобразить снежного человека?

– Конечно, покажу. Пойдем.

Он берет меня за руку и вдруг поворачивает налево в узкий коридор, который я бы вряд ли заметила, если бы он меня туда не втащил.

Коридор длинен, извилист и идет вниз так полого, что я только через минуту замечаю, что мы спускаемся. Флинт крепко держит меня за руку; по дороге мы встречаем двух других учеников, идущих нам навстречу.

Проход так узок, что и мы, и они вынуждены пройти мимо друг друга боком.

– Сколько нам еще идти? – спрашиваю я, когда мы перестаем спускаться и начинаем снова идти нормально. Если не считать того, что потолок становится все ниже. Если эта тенденция продолжится, то скоро нам придется идти согнувшись, как внутри египетских пирамид.

– Еще минуту до входа в туннель и пять минут до изостудии.

– А, ну хорошо. – Я достаю телефон, чтобы посмотреть, как у нас дела со временем – осталось семь минут, – и вижу, что Джексон прислал мне два сообщения. Первое – это просто цепочка вопросительных знаков, видимо, призванная напомнить мне о моем расписании. А второе – это начало анекдота.

Джексон: Что сказал пират, когда ему исполнилось 80 лет?

О боже! Я создала чудовище. И мне это нравится.

Я отправляю ему смеющийся смайлик и цепочку моих собственных вопросительных знаков. А также копию моего расписания – не потому, что Джексон просил меня прислать ее, а для того, чтобы посмотреть, найдет ли он меня опять. Увидев, что оба мои сообщения отправлены, я сую телефон обратно в карман и пытаюсь убедить себя в том, что мне все равно, появится он или нет. Но это неправда, и я это понимаю.

Свет становится все более и более тусклым, и если бы сейчас рядом со мной был кто-нибудь, кроме Флинта (а также Джексона или Мэйси), мне бы стало не по себе. Не потому, что, на мой взгляд, здесь что-то не так, а потому, что я не могу не спрашивать себя: если такой жутью веет даже от коридора, который ведет к туннелям, то как же выглядят они сами?

– Ну, вот мы и пришли, – говорит наконец Флинт, когда мы доходим до старой деревянной двери. На ней установлена кнопочная панель, и при виде нее мои брови ползут вверх. За всю мою жизнь я не видела ничего несуразнее, чем эта кнопочная панель посреди этого затхлого пыльного коридора, да еще на двери, которой на вид не менее ста лет.

Флинт набирает пятизначный код, причем делает это так быстро, что я успеваю разглядеть только первые три цифры. Проходит секунда – и над дверью вспыхивает зеленый свет, а замок отпирается.

Флинт оборачивается, смотрит на меня и открывает дверь.

– Ну что, ты готова?

– Да, конечно. – Еще раз взглянув на телефон, я вижу, что надо поспешить, не то я опоздаю.

Флинт придерживает передо мной дверь, я благодарно улыбаюсь ему, но стоит мне переступить порог, как мой внутренний голос кричит, чтобы я бежала отсюда прочь.

Со всех ног и без оглядки.

Но Флинт ждет, когда я пройду. К тому же если я сейчас не потороплюсь, то здорово опоздаю на урок изобразительного искусства. Нет, не такое первое впечатление мне хочется произвести на учителя, преподающего мой любимый предмет.

И ведь рядом со мной находится Флинт, тот самый парень, который спас меня от самых худших последствий падения с высоты. Так что нелепо думать, что мне надо бежать от него, что бы там ни говорил Джексон.

А потому я заставляю себя засунуть свои идиотские опасения куда подальше и делаю шаг вперед.





Глава 29

С такими друзьями без касок не обойтись




Флинт переступает порог вслед за мной, затем с громким стуком захлопывает за нами дверь.