Жало белого города

1 августа, понедельник



Подозреваемый, уже в наручниках, ждал в кабинете для допросов отделения Лакуа. Эстибалис пристально смотрела на него через окошко в коридоре, хмуря брови. Антонио Фернандес де Бетоньо был ошеломлен арестом, но все еще сохранял свою странную безмятежность, которая так раздражала мою напарницу.

Он с любопытством рассматривал наручники, как разновидность хирургических инструментов XIX века, будто пытаясь взглядом отпереть защелкивающийся механизм и покинуть это место все с тем же выводящим из себя спокойствием.

– Оставь нас один на один, Эстибалис.

– Нет. Он мой. Ты не уверен, что это он, и будешь с ним слишком мягок.

– Ты разговариваешь со мной, Эстибалис. Со мной. Если парень виновен, уверяю тебя, он у меня еще попоет. Но ты не оставишь ему ни единого шанса. Ты слишком одержима мыслью, что это он, признайся.

Эстибалис бессильно махнула рукой и уставилась на меня своими темными глазами. Да, случались тяжелые дни, и это был явно один из них.

– Он не имеет никакого отношения к тому, что ты собираешься предъявить моему брату, если ты об этом сейчас думаешь.

Я покачал головой, прижался лбом к стеклу и не отры-ваясь смотрел на оптика.

– То, о чем мы с тобой думаем, ничего не изменит. А сейчас… позволь мне побыть с ним наедине в кабинете для допросов. С тобой он запрется на все замки – ты была слишком резка с ним с самого начала. Он выглядит апатичным, и выведать у него что-либо будет непросто…

«Да уж, непросто», – мысленно повторил я.

Эсти молча кивнула, и я вошел в кабинет для допросов.

– Мы здесь для того, чтобы выяснить некоторые подробности, поэтому давайте прямо к делу, – сказал я, усаживаясь напротив него. – Понять не могу: зачем вам понадобилась эта глупость? Если вы хотели отделаться от обыкновенных бумажек, почему не сожгли?

– Это было частью замысла, – отозвался он, пристально глядя мне в глаза. Странно, убийцы смотрят в глаза, лишь когда угрожают, но это был явно не тот случай. – Первая остановка – Гарделеги, чтобы выбросить вещи, скверные воспоминания о моей дочери. Для меня это просто мусор. Затем собрался в Тревиньо; я знаю место, где можно разжечь костер для барбекю. Я полагал, что утром в понедельник там никого не будет, но, так как сейчас август, не был уверен, что поблизости не разбили кемпинг, и, честно сказать… я очень устал от всего, к тому же не хотел отлучаться надолго, семья или служащие меня бы хватились. Вот и решил отделаться побыстрее от всех этих бумажек. Я знал, что, если дома устроят обыск и их найдут, будет сложно объяснить их появление у отца одной из жертв.

– И все-таки попытайтесь. Зачем вы их собирали?

Антонио поднял к глазам закованные в наручники руки и принялся внимательно рассматривать ногти, словно ожидая найти в них что-то необычное. Видимо, обдумывал ответ: собирался солгать, или же события остались в слишком удаленном прошлом, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы их вспомнить.

– Я заинтересовался этим делом двадцать лет назад, – наконец начал он. – Один из новорожденных, убитых в дольмене Деревни Ведьм, был сыном моего давнего приятеля. Его похитили из клиники в Витории. Для всех это было ужасно. Через некоторое время на свет появилась моя дочь. У нас была одна и та же страховка и один и тот же врач, дочь родилась в той же клинике. Я с ужасом думал, что и ее украдут и сделают с ней то же самое. Все родители переживали тогда одно и то же. Я вместе со всеми читал газеты, черт подери. Сам не знаю, зачем я все это хранил… Подозреваю, что в душе я немного Диоген: мне трудно расстаться с тем, что я собираю.

– Вы должны назвать имя своего приятеля, чтобы мы могли проверить эту информацию.

– Пожалуйста, когда угодно. Он не любит говорить на эту тему – вы же знаете, как мы, мужики, устроены… Сейчас он в разводе: он и его жена не вынесли утраты ребенка.

– Предположим, я вам поверю, – продолжил я. – В первую очередь мне от вас необходимо надежное алиби. Где вы были двадцать четвертого июля? Парень вашей дочери утверждает, что в последний раз говорил с ней примерно в час дня.

– Я был со своей старой компанией блуз. Мы приготовили обед, поели, немного выпили, поиграли в бриску[36] и около восьми вечера отправились прогуляться по городу.

– Можете составить список всех людей, которые были с вами в тот день? Это крайне важные сведения, от них зависит, задержим мы вас или отпустим домой.

– Дайте мне ручку, и покончим с этим как можно скорее. Завтра похороны дочери. Никто не должен знать, что меня задержали. Вы же знаете наш город.

Я наблюдал за оптиком, стараясь проникнуть в его мысли благодаря тем немногим сведениям, которые сообщал язык тела. Но не заметил и следа уловок или хитрости. Он наверняка не думал о том, что задержан официально; он пребывал в другом мире, его волновали другие заботы. Тот факт, что полиция его подозревает, не слишком его волновал. В нем чувствовалась сбивающая с толку уверенность, что мы не призна́ем его убийцей.

В этот момент вошла Эстибалис. Она бросила на меня хорошо мне знакомый быстрый взгляд, я извинился и покинул кабинет.

– Комиссар в ярости. Он хочет нас видеть, – шепнула она мне на ухо, словно подозреваемый мог нас услышать.

– Прямо сейчас, в разгар допроса? – уточнил я.

– Срочно!

Мы поднялись на третий этаж. Из кабинета начальства открывались лучшие виды на город. Нас ожидали комиссар Медина и его заместитель. Оба мрачнее тучи. Я не понимал, что означает выражение их лиц.

– Можно узнать, какого черта вы допрашиваете этого Антонио Фернандеса де Бетоньо? – обратился комиссар ко мне.

– Это наша работа, сеньор. Сегодня утром к нам явился парень погибшей и выразил свои опасения, что ее отец виновен в совершении убийств. Мы с инспектором Гауной отправились к нему домой и выслушали его версию происшествия, а главное, заметили странное поведение. Подозрения парня подтвердились. Затем мы отправились следом за ним на городскую свалку, где он пытался отделаться от личных вещей убитой дочери, а также внушительного количества газетных вырезок, где сообщалось об убийствах двадцатилетней давности.

– И это делает его виновным? Да вы спятили! – Комиссар поморщился, расстегнул верхнюю пуговицу и ослабил галстук.

– Мы всего лишь хотим проверить его алиби: он утверждает, что начиная с полудня и до самой ночи был с компанией блуз-ветеранов. Как только он назовет имена…

– Разумеется, он был у нас дома! Это один из моих ближайших друзей; мы не разлучались с того момента, как он вошел в кухню и мы повязали фартуки, чтобы запечь морского окуня. Пожалуйста, немедленно отпустите его и будьте повежливее! Этот человек не заслуживает тех испытаний, которым вы его подвергли; не прошло и нескольких часов, как мы сообщили ему о похоронах Энары, его дочери. Безусловно, я за инициативу, но прошу вас, воздержитесь от подобных ошибок и займитесь подозреваемыми, которые действительно стоят нашего внимания. И прекратите дергать семьи погибших! Мы не имеем права совершать подобные ошибки. Мы под прицелом международной прессы, любой промах мгновенно украсит обложки в половине стран мира. Наш коммуникативный отдел осаждают «Ле Монд», «Вашингтон пост» и даже австралийский «Санди телеграф». Мне нужны реальные успехи, инспекторы, а не такие ляпы, как сегодня. Можете идти.

Мы молча покинули его кабинет. Эсти взглянула на меня с отчаянием.

– Пойду сообщу оптику, что он свободен и может идти домой.


Я кивнул.

– Инспектор Айяла, проводите меня в мой кабинет, – обратилась ко мне заместитель комиссара Сальватьерра, которая вышла следом за нами.

Я зашагал по коридорам следом за ней, не проронив ни слова. Мне казалось, что все смотрят на меня косо: офицеры, другие инспекторы… Я чувствовал себя золотой рыбкой в аквариуме. Диковинной зверюшкой, от которой невозможно оторвать взгляд.

– Закройте дверь.

– С удовольствием, – ответил я, загораживая обзор нескольким коллегам, которые, проходя мимо, рассматривали меня с плохо скрываемым любопытством.

– Нет необходимости повторять, что такие ошибки не должны повторяться. Вы не имеете права приводить сюда подозреваемых без веского повода. – Она повторила слова комиссара, усаживаясь в кресло. – Более веского, чем нынешний.

В этот день ее темные волосы были распущены. Ей это шло, делало моложе, и мне она показалась гораздо более привлекательной, чем я мог себе в том признаться. Но я мигом отогнал от себя суетные мысли.

– Полностью согласен. – Я кивнул заставляя себя сосредоточиться.

– Вы меня за дурочку принимаете? – спросила она, удивленная тем, каким я вдруг стал послушным.

– Ни в коем случае. Просто я не допускаю мысли, что преступления случайны, поэтому оптик никак не подходил на роль убийцы. Настаиваю, что во главе угла стоят близнецы. Мы должны перестать отвлекаться на мелочи и заняться ими.

– Именно об этом я и хотела с вами поговорить. Я лично звонила директору пенитенциарного центра; она настаивает, что Тасио не пользуется привилегиями и не имеет доступа к интернету, как и остальные заключенные. Когда я заявила, что он поддерживает контакт с кем-то извне и пишет твиты под своим именем, она возразила, что ограничить посещения имеет право только по специальному распоряжению судьи. Ограничивать посещения без приказа противозаконно и нарушает права узников тюрьмы.

– Какое впечатление она на вас произвела?

– Она была очень любезна, но мне показалось, что по какой-то причине она покровительствует Тасио. Как бы то ни было, мы ничего на этом пути не добьемся. Надо действовать иными способами. Несколько дней назад мы потребовали Центральный отдел по информационным технологиям нашего подразделения закрыть аккаунт @scripttipsfromjail. Служба поддержки «Твиттера» ответила положительно, сообщив о судебных документах, предоставляемых в подобных случаях, но предупредила, что процесс может растянуться на недели.

– Пустая трата времени, – возразил я. – Даже если аккаунт закроют, это никак нам не поможет.

– Почему вы так думаете, инспектор?

Боже, как намекнуть ей, чтобы она перестала называть меня «инспектор»?

– Потому что Тасио или его сообщник используют хэш-тег #Кракен, и идея родилась в социальных сетях. Его использует всякий, кто хочет оставить свой комментарий по поводу недавних двойных убийств. Остановить это невозможно. Нельзя убедить «Твиттер» аннулировать все статусы, которые содержат этот хэштег. Если закроют популярный аккаунт, Тасио свяжется со своими подписчиками, открыв другой и используя тот же хэштег. В нескольких твитах он убедил бы их, что это по-прежнему пишет он лично. Мы можем аннулировать второй аккаунт, затем третий, но, как мы уже говорили, процесс займет не одну неделю. Тасио всегда будет впереди. Как говорит мой дед, нельзя поставить ни дамбу в море, ни двери в поле. Поверьте, если кому-то не нравится, что имя Кракен высвечивается на всех экранах виторианских и национальных телефонов, то этот человек – я. Но я сразу понял его игру. На просторах социальных сетей мы попросту не можем победить. Кстати, как насчет IP-адреса, с которого мне отправили электронное письмо?

– Плохие новости. Информатики все еще разбираются, но говорят, что отследить его невозможно.

«Ладно, пусть невозможно, – подумал я. – Раз другого средства нет, придется прибегнуть к последнему».

– Похоже, в распоряжении Тасио имеется отличный хакер.

– Да, вы правильно понимаете. Вы всё понимаете правильно, – сказала она, глядя на меня своими темными глазами. Может, она хотела сказать мне что-то еще? А что, если Альба, или Бланка, изо всех сил сдерживает себя, чтобы не сообщить мне что-то другое за закрытыми дверями кабинета?

Я покосился на ее обручальное кольцо, которое было ей велико. По крайней мере, это кольцо явно было лишним.

– Вы должны разрешить мне еще раз поговорить с Тасио Ортисом де Сарате. У этого дела есть множество ключей, которыми он, кажется, готов поделиться. Мы не должны пренебрегать этой линией расследования.

– Боюсь, он начнет вами манипулировать.

– Этого не произойдет, а если и произойдет, я предоставлю детальный отчет обо всех наших беседах во время моих визитов. Инспектор Руис де Гауна хорошо меня знает, и я бы хотел, чтобы вы обе меня контролировали. Если что-то в моем поведении наведет вас на мысль, что осужденный завлекает меня в свои сети или у меня внезапно появились признаки стокгольмского синдрома, просто отдайте приказ, чтобы я прекратил с ним общение. Обещаю ему последовать.

Никогда прежде я не выставлял себя в таком свете перед начальником. По какой-то причине я был уверен, что плечи Альбы достаточно крепки и вынесут свой и мой вес.

Принимая решение, Альба вся подобралась и сжала пальцы так, что щелкнули костяшки.

– Договорились. Свяжитесь с тюрьмой и сегодня же просите о свидании. Надеюсь, вы раздобудете данные, которые хоть как-то продвинут расследование.

– Думаю, данные появятся прямо сегодня. – Я посмотрел на часы. – А сейчас я с вашего позволения пойду: договорился встретиться с одним из людей из окружения близнецов двадцатилетней давности. Игнасио сам назвал мне имена, поэтому, надеюсь, сюрпризов не будет. Я всего лишь хочу построить как можно более точный психологический профиль, которому они соответствовали раньше. Потому что в нынешнем виде… – Я вздохнул. – Кажется, кое-какие идеи у меня есть.

– А что насчет нынешнего вида, Айяла? Поделитесь со мной.

– Сейчас это двое сильных людей, преодолевших испытания, которые выпали на их долю двадцать лет назад и стали для них посильнее цунами. Чрезвычайно умные и очень оборотистые. Помните слова из «Ущерба», фильма с Джереми Айронсом?

– Раненые люди опасны. Они знают, что могут выжить, – произнесли мы в один голос.

– Надо же, не знал, что… – пробормотал я, почесывая затылок.

– Что я смотрела этот фильм? Вы не встречали заместителей комиссара, которые любят кино?

– Да, как-то не посчастливилось. – Я встал, чтобы разрушить опутавшие меня чары. – Мне пора.

В кабинете было жарко. Обжигающе жарко.

– Идите. Удачи вам, инспектор.