Заводная девушка

Мадлен


Она сооружала гнездо для механических животных, обкладывая их перьями и заворачивая в куски хлопчатобумажной ткани. Две мыши, летучая и обычная, механический павлин, несколько автоматов в шкатулках – все это было надежно упаковано и уложено в красно-коричневый кожаный саквояж. Вероника с Жозефом разбирали часы на части, которые тоже заворачивали в ткань. Несколько часов отправятся с ними, но бóльшая часть останется в Париже, на складе, дожидаясь возвращения хозяина.

– Эти оставьте! – крикнул доктор Рейнхарт. Костыли не мешали ему передвигаться на удивление быстро. Подойдя, он развернул золотые дорожные часы. – Их мы возьмем с собой. Хочу показать ему, как они устроены. А ты, Вероника, уложи все недоделанные куклы и чертежи. Ты ведь еще не начинала собираться.

– Потом уложу, – ответила Вероника, недовольная вмешательством отца. – Мы и так трудимся не покладая рук.

Завтра они отправятся в Пруссию, в королевство Фридриха Великого. Узнав о заводной девушке, показанной в Версале, прусский король помешался на автоматах. Он потребовал, чтобы Рейнхарт немедленно поехал к нему и сделал целую армию механических марширующих солдат. Всех подробностей Мадлен, естественно, не знала, но подозревала: тут не обошлось без мадам де Помпадур. Маркиза смазала колесики государственного механизма, постаравшись быстро и благополучно услать Рейнхарта и его окружение подальше от Версаля.

Мадлен ощущала ту же нервозность, что и в первый день появления у часовщика. Она еще никогда не покидала Париж, не говоря уже о Франции. Но ее возбужденность была радостной и чем-то похожей на серебряные крылышки птицы. Ничего общего с отчаянной надеждой, владевшей ею, когда она покинула материнский дом, и с ужасом, неделями терзавшим ее вплоть до смерти Лефевра. Она едет не одна. Там будет Вероника, Жозеф и, слава Богу, Эмиль – полезная машинка, – который стал помощником Эдме и главным дегустатором варений поварихи.

– Ладно, не буду мешать, – сказал дочери Рейнхарт. – Пойду в мастерскую, соберу все, что нужно. Мадлен, мне понадобится твоя помощь.

– Да, месье.

– Отец, ради всего святого, не дергай ее! Пусть доделает то, что начала. Вскоре я приду и помогу тебе. У нас достаточно времени. Хватит беспокоиться. Мы все успеем подготовить.

– Да-да, – примирительно махнул рукой отец. – Старик опять поднимает ненужный шум.

Когда он ушел, Вероника покачала головой. Они с Мадлен переглянулись и улыбнулись. Рейнхарт, оправлявшийся после тюрьмы, стал несколько иным. Сквозь металлический панцирь, в который он сам себя поместил, все чаще проглядывал более душевный человек.

– Мадлен, у тебя же было какое-то важное дело.

Мадлен закрыла чемодан:

– Да. Если можно, я пойду прямо сейчас и возьму Эмиля. Мы недолго.

Вероника кивнула:

– А потом ты поможешь нам с укладкой часов.

Жозеф вышел следом за Мадлен.

– Хочешь, я пойду с тобой? – спросил он, когда они очутились в передней.

– Нет, спасибо. Твои руки нужны здесь. Туда мы пойдем вдвоем с Эмилем.

Он нежно коснулся шрама на ее лице, и Мадлен прижалась щекой к его руке.



Эмиля, как и ожидалось, она нашла на кухне. Стоя на стуле, племянник облизывал деревянную ложку и смотрел, как Эдме наполняет тестом жестяные формы для булочек. Постояв на пороге, Мадлен спросила повариху:

– И как тебе твой новый помощник?

Эдме взглянула на его лицо, липкое от варенья.

– Все такой же тощий, – проворчала она. – Я уж начинаю подумывать, не глисты ли у него.

Мадлен улыбнулась, хотя ей сразу вспомнился другой мальчик, уплетавший корзиночки с вареньем. Жизнь того мальчишки была совсем не сладкой.

– Эмиль, ты помнишь, куда мы хотели сходить? Нужно еще цветов купить по дороге. Но сначала лицо умой. Посмотри, ты весь в варенье!

Эмиль слез со стула и подошел к ней. Ему так не хотелось расставаться с ложкой.

– Ты говорила, ей нравились розы.

– Да. Вот их мы и купим.



Держась за руки, они пошли на кладбище Невинных. Придя туда, Мадлен вынула надушенный платок, чтобы хоть немного заглушить зловоние смерти. Ни она, ни тем более Эмиль не знали, где именно покоится Сюзетта. Сестру похоронили где-то посередине участка, отведенного для нищих. Но теперь Мадлен создала уголок для младшей сестры. На часть денег, полученных от полиции, она купила клочок земли и поставила… нет, не памятник. Скромное надгробие с надписью «Soeur et mère bien-amée»[34], чтобы хоть так сохранить память о Сюзетте в потоке неумолимо текущего времени. Часть роз, купленных на рынке, Мадлен положила к основанию надгробия.

– Согласен, что теперь этот камень выглядит красивее? Пусть знает, что и вдали мы будем думать о ней, пока не вернемся.

Эмиль водил пальцем по буквам, выбитым на камне:

– А мы правда вернемся?


– Думаю, да. Ты же помнишь, как мы хотели открыть свой магазин?

Денег, полученных Мадлен, вполне хватит, чтобы открыть магазин и продавать там птиц и прочую живность. Пока мечта о своем магазине отодвигалась в пространстве и во времени. Но главное – она уже не была недостижимой.

– Там будут попугаи? – спросил Эмиль.

– Конечно будут. Почему бы нет?

– Говорящие?

– Тебе придется самому учить их говорить.

Они прошли еще к одному надгробию на другом конце кладбища, у стены. Этот камень был побольше. На нем уже лежали цветы, ветряная мельница, сделанная из бумаги, и рамка с портретом серьезного темноглазого мальчика. Надписи на камне не было, но каждый и так знал, что это памятник похищенным парижским детям: мальчикам и девочкам, которых Лефевр умерщвлял для своих отвратительных опытов. Часть имен была известна, однако Мадлен подозревала, что детей, пострадавших от рук Лефевра, насчитывалось гораздо больше. Ей вспомнились нищая девочка, жившая в подъезде дома на улице Тевено, и продавец кроликов, внезапно исчезнувший с рынка. Она уже никогда не узнает обстоятельств гибели этих двоих, а также всех остальных жертв хирурга-изувера.

Мадлен положила розы на надгробный камень и отошла. Ее мысли вновь вернулись к недавним событиям. Причастность короля тщательно скрывалась. Всю вину свалили на Лефевра, чей труп обезглавили на Гревской площади, пытаясь успокоить парижских простолюдинов. Но гнев парижан не утихал. Тогда власти повесили трех бунтовщиков, одному из которых было всего шестнадцать. После казней беспорядки прекратились. С улиц убрали мусор, отчеты спрятали под сукно, и жизнь, казалось бы, пошла прежним чередом. Но огонь недовольства ушел вглубь, где продолжал тлеть, готовый вспыхнуть снова, когда наступит подходящее время.

Убедившись, что король не понес никакого наказания, Вероника пришла в бешенство. Как же так? Ведь Людовик знал о похищениях детей, но предпочитал закрывать глаза. Более того, он отпускал деньги на «исследования» Лефевра. Мадлен это ничуть не удивило. Наказать могли какого-нибудь пекаря, но не богачей, не говоря уже о короле. И когда это парижская знать и придворные, разгуливающие по роскошным залам Версаля, ценили жизнь простых людей, будь то дети или их родители? Мадлен давно поняла: нужно дорожить собственной жизнью, никому не доверять и не надеяться, что власть тебя защитит. Так она всегда и поступала, хотя ее прозябание в доме маман едва ли можно было назвать жизнью.



Вернувшись с кладбища, Мадлен зашла в будуар Вероники. Та собирала свои вещи: куклу, книгу об автоматах и портрет матери. Вид у нее был утомленный, двигалась она медленнее обычного. Даже губы побледнели. Как бы Вероника ни скрывала, она все еще не оправилась после всех потрясений. Она осталась жива, но теперь всегда будет ходить прихрамывая.

– Мадемуазель Вероника, давайте я вам помогу. Мы завернем все это в тряпки.

– Спасибо, Мадлен. – Вероника тяжело опустилась на стул. – Кто бы мог подумать, что сборы в дорогу – такое хлопотное дело?

Мадлен принялась вынимать из шкафа и складывать наряды хозяйки. Вероника сидела, уперев подбородок в ладони. Потом встала, открыла ящик комода и достала овальную золотую шкатулку. Трижды повернув золотой ключик, она стала смотреть, как ожила фигурка канатной плясуньи. Мадлен подошла и встала за стулом хозяйки. Обе молча смотрели и слушали музыку, доносящуюся из шкатулки. Постепенно звуки утратили слаженность, и плясунья, подпрыгнув в последний раз, замерла, готовая повторить свой танец.





Историческая справка




Сюжет «Заводной девушки» почти целиком является плодом моей фантазии, хотя взяться за этот роман меня в какой-то мере вдохновили и реальные события, в частности скандал с исчезновением детей, разразившийся в Париже в 1750 году. Когда на парижских улицах стали пропадать дети, появились разные гипотезы о возможных похитителях. Так, в мае некий адвокат по фамилии Барбье записал у себя в дневнике: «Вот уже целую неделю только и разговоров о переодетых полицейских, которые рыщут по разным частям Парижа и похищают детей обоего пола, начиная с пяти-шестилетних и до десятилетних и старше, заталкивая их в поджидающие кареты». Кто-то считал, что этих детей отправляют в заморские колонии или на войну. По мнению других, полиция похищала детей ради получения выкупа. Находились и те, кто называл более зловещую причину. Барбье отмечал настойчивые слухи о том, что похитителями детей являлись подручные «принца, который болен проказой и которому для лечения требовалось купаться в человеческой крови, а как известно, нет крови чище, чем детская; и потому детей хватали, чтобы выпустить из них всю кровь». Кто-то даже говорил, что «принц» – не кто иной, как сам король. «Злобные людишки… называют меня Иродом», – сетовал Людовик XV. К тому времени народ уже не называл короля Возлюбленным.

Исчезновение детей породило многочисленные беспорядки. Люди требовали назвать причину. Власти сошлись во мнении, что настоящей причиной стал королевский эдикт, выпущенный в ноябре 1749 года, где говорилось: «всех попрошаек и бродяг, обнаруженных на улицах Парижа… независимо от возраста и пола, арестовывать, помещать в тюрьму и держать там столько, сколько понадобится». Исполнение эдикта возложили на генерал-лейтенанта полиции Берье, решившего добиться быстрых и ощутимых результатов. Его жесткие меры привели к тому, что полиция хватала не только бродяг, но и детей ремесленников, отправленных с поручением, а то и просто детей, игравших на улице. Их загоняли в кареты с плотно зашторенными окнами и развозили по жутким парижским тюрьмам.

Насколько я знаю, у Людовика XV не было придворного хирурга, проводящего жестокие эксперименты, но король отличался навязчивым интересом к смерти, от которого Помпадур пыталась его отвлечь, и любовью к заводным автоматам. Известно, что он поручил создателю автоматов Жаку де Вокансону изготовить для научных целей механического человека, способного двигаться и имеющего действующую систему кровообращения. Вокансон так и не сумел исполнить королевский заказ, который я решила «перепоручить» придуманному мной доктору Рейнхарту.

Рейнхарт отчасти списан с гениального Вокансона и отчасти – с философа Рене Декарта, якобы воссоздавшего свою умершую дочь Франсину в виде двигающейся куклы. Согласно истории, возможно апокрифической, конец у куклы был весьма трагическим. Когда Декарт плыл на корабле, капитан судна вместе с матросами учинили обыск в его каюте. Найдя шкатулку с механической куклой, они посчитали ее колдовским творением и выбросили в море.

Мадам де Помпадур сохранила свое место при дворе, оставаясь влиятельной советницей короля и покровительницей искусств, пока в возрасте сорока двух лет не умерла от туберкулеза.





Словарь исторических терминов и жаргонных выражений




Academie des sciences – Академия наук

d’affranchir – спасти определенную карту за счет другой (в игре)

le bas people – чернь, низшие классы

beurre demi-sel – девушка или женщина, становящаяся проституткой

Le Bien-Aimé – Возлюбленный (прозвище Людовика XV до того, как его популярность стремительно упала)

belle mignonne – «прекрасный малыш»; украшенный лентами череп, якобы хранившийся у Марии Лещинской

bon sang – Боже милостивый (восклицание)

bonne affaire – сделка, торг

cabinet noir – «черный кабинет»; правительственная служба разведки

chambre ardente – «огненная комната»; особый трибунал, учрежденный для суда над еретиками