Заводная девушка
Часть 51 из 56 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Берье быстро принял меры. Это хорошо, – сказала Миетте Жанна.
Отныне Людовик шагу не ступит без присмотра.
Глава 32
Мадлен
За два дня Мадлен привыкла к мысли, что Вероника жива. Полиция так и не являлась в Лувр и не вызывала ее в Шатле. Мадлен ухаживала за медленно поправлявшимся доктором Рейнхартом, читала Эмилю и играла с ним. Луврские апартаменты превратились в своеобразную крепость, в уголок спокойствия среди непрекращавшихся уличных бунтов. К счастью, у Эдме имелся достаточный запас варенья разных сортов, фасоли, чечевицы и гороха. Иногда трехцветная кошка приносила пойманную мышь, показывая, что ее кормят не зря. Руководствуясь указаниями отца, Вероника сделала для Эмиля настойку от кашля. Мадлен отчетливо сознавала: эта спокойная жизнь долго не продлится, и потому наслаждалась каждым мгновением.
Почему же Вероника до сих пор не рассказала отцу и слугам о постыдной роли, которую Мадлен играла в их доме? Горничная терялась в догадках. Трудно было заподозрить девушку в мягкотелости. Стойкостью характера Вероника не отличалась от нее самой: под нежной кожей таились серебро и сталь. Наверное, Вероника понимала, каково иметь неосуществимые желания и каково действовать не по своей воле. Понимала она и то, что Мадлен, когда-то согласившаяся шпионить за ними, была совсем не похожа на Мадлен нынешнюю, стоявшую перед зеркалом в гостиной и смотревшую на след, оставленный веревкой на шее. За эти дни след уменьшился до тонкой красной полоски. Мадлен дотронулась до шеи, удивляясь чуду заживления кожи.
В зеркале что-то мелькнуло. Она обернулась, увидев в дверях Жозефа.
– Все еще болит? – спросил он.
Ее рука продолжала трогать заживающую шею. Глядя на Жозефа, Мадлен чувствовала, что больше не в силах врать ему. Особенно сейчас, когда времени осталось совсем мало.
– Жозеф, я должна кое-что тебе рассказать. – (Он молча смотрел на нее; лицо Жозефа было непроницаемым.) – Когда ты узнаешь, то возненавидишь меня, но я не стану тебя упрекать. Так и должно быть. Но я хочу, чтобы ты знал.
Он скрестил руки на груди:
– Мадлен, если ты хочешь рассказать, что тебя прислали шпионить за доктором Рейнхартом, я давно об этом знаю.
– Тебе Вероника рассказала?
Жозеф покачал головой:
– Однажды я видел, как тот человек обжег тебе руку и угрожал тюрьмой. Мне хотелось его убить.
– Почему ты мне сразу не сказал? Почему не сообщил хозяину?
– Потому что знал, чем это для тебя обернется. Я же понимал: у тебя нет выбора.
Как легко было бы согласиться со словами Жозефа, но Мадлен не хотела врать ему даже в малом.
– Нет, Жозеф, в самом начале у меня был выбор. Я согласилась шпионить ради денег, ради Эмиля. Меня никто не принуждал. Я могла отказаться. Сейчас я понимаю: надо было отказаться.
– Но тогда ты бы не попала в дом доктора Рейнхарта.
– Да.
Она по-прежнему жила бы на улице Тевено, держа сердце закрытым и каждый день понемногу умирая.
– И мы бы с тобой не встретились.
Мадлен посмотрела на Жозефа. Его лицо оставалось все таким же непроницаемым.
– Может, это было бы и к лучшему?
Жозеф молча шагнул к ней и вдруг поцеловал. Мадлен почувствовала его теплые сухие губы. Ноздри наполнил запах лавандовой воды, пудры и его тела. Она ответила на поцелуй. Впервые она целовалась с мужчиной, потому что ей этого хотелось. Жозеф крепко обнял ее. Мадлен обдало жаром. У нее зарделись щеки. Жозеф отодвинулся, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза. Его улыбка была словно глоток свежего воздуха.
* * *
В тот же день к ней явилась маман. Мадлен знала: рано или поздно та обязательно придет. Кожа на лице матери приобрела еще более землистый оттенок, мешки под глазами увеличились, а веки стали заметно бледнее. После подъема по луврской лестнице она шумно и тяжело дышала, словно гнила изнутри.
– Что привело тебя сюда, маман? Говори быстрее, поскольку я занята.
– Эмиль так и не возвращался домой. Я хотела проверить, с тобой ли он. Ты не ответила на мое письмо.
Глаза маман стреляли по сторонам, оценивая мебель и шпалеры на стенах.
– Он со мной, в полной безопасности, и ты это знала.
– Ну что ж, очень хорошо, – торопливо ответила мать, но уходить не собиралась; подойдя к дочери, она хрипло зашептала: – Нам нужно поговорить о деньгах. Я наведывалась к Камилю, но он как сквозь землю провалился. Дом заколочен.
Новость обрадовала Мадлен.
– Ты должна пойти к его начальству, – не унималась мать. – Ты должна им сказать, что он обещал тебе деньги.
– Так. Теперь понятно, почему ты пришла. Дело не в Эмиле, а в деньгах. Мне бесполезно идти к его начальству. В полиции скажут, что я не выполнила задание и не разузнала обо всех замыслах Рейнхарта. Думаю, они скоро и сами явятся сюда. Напрасно я не потребовала деньги вперед, прежде чем согласилась на эту работу.
Разговор о деньгах всегда оживлял маман.
– Откуда ты могла знать, что этот человек строит механического дьявола? Тогда я сама поговорю с начальством Камиля. Они должны понять…
– Маман, это бесполезная затея. Я не получу ни су, а если мне что-то и заплатят, делиться с тобой я не собираюсь.
– Вот и дождалась дочерней благодарности!
Внутри Мадлен поднялась волна обжигающей ярости.
– Благодарности за что? За то, что в двенадцать лет ты меня продала, за твою глухоту к нашим слезам, за то, что бросила Сюзетту умирать, а тому мерзавцу позволила издеваться надо мной, пока он не изуродовал мне лицо?
Подойдя к матери вплотную, Мадлен откинула волосы, показывая изуродованную правую сторону лица: клеймо, оставленное раскаленной кочергой.
Мать отвернулась:
– Маду, я представить не могла, что он посмеет это сделать… И ты же помнишь, я потребовала от него больше никогда не появляться в заведении.
– Да. Ты заставила его заплатить за испорченный товар.
– Мы должны были получить от него компенсацию.
– Компенсацию получила ты. И сколько он тебе заплатил, маман? Напомни мне: сколько стоило мое лицо?
Мадлен хорошо помнила день, когда сняла повязку и впервые увидела красный шрам, пролегший по щеке. Ее гладкая, шелковистая кожа была изуродована. Она без всяких врачей знала: этот шрам останется на всю жизнь как напоминание о злодее, которому позволили творить с ней все, что пожелает.
– Не понимаю, Мадлен, зачем ворошить прошлое? – спросила мать, поворачиваясь к двери. – Это ведь было давно.
– Ты права. Давно. Мне тогда было пятнадцать. Всего пятнадцать! Но ты почему-то не пошла в полицию и не пожаловалась. Ты обхаживала полицию. И мерзавец, искалечивший меня, не понес никакого наказания. За эти годы он возвысился и теперь имеет чин генерал-лейтенанта полиции.
– Думаешь, если бы я тогда подняла шум, это сказалось бы на его карьере? Думаешь, в полиции кого-то волновало, что он покалечил какую-то шлюху? Ты никак бредишь?
– Может, и брежу. Но как ты могла промолчать, сделать вид, что ничего не случилось? Наплевать на собственную дочь?
– Я же тебе сказала: я заставила его заплатить.
– И что сталось с теми деньгами, маман? С той суммой, которую ты получила за мое лицо?
– Я их давно потратила на твое содержание. На всех вас. На хлеб, чулки и свечи.
– Не верю. Ты их прячешь в укромном уголке и каждую ночь пересчитываешь. Этих денег хватило бы на врача для Сюзетты, но ты пожалела. И на врача для Эмиля ты тоже не захотела раскошеливаться. Так что не смей приходить сюда и требовать с меня деньги. Забудь дорогу в этот дом!
Маман повернулась к ней. Видя болезненное, одутловатое лицо, Мадлен не испытывала ни капли жалости.
– Не понимаю, Мадлен, что с тобой.
– Не понимаешь? Представь себе, я пробудилась. Поняла, что заслуживаю в жизни чего-то лучшего не только для Эмиля, но и для себя. Убедилась, что сто́ю дороже мотка кружев, за который ты продала меня тогда.
Слыша их голоса, в переднюю вышел Жозеф.
– Мадемуазель Мадлен, моя помощь не требуется? – подчеркнуто официальным тоном спросил он, сурово глядя на ее мать.
– Нет, Жозеф, спасибо. – Мадлен совладала с собой. – Мама ненадолго зашла меня проведать и уже уходит.
Жозеф, как идеально вышколенный лакей, невозмутимо прошел вперед и распахнул входную дверь. Видя, что маман не трогается с места, он сказал:
– Мадам, позвольте вас проводить.
Глава 33
Отныне Людовик шагу не ступит без присмотра.
Глава 32
Мадлен
За два дня Мадлен привыкла к мысли, что Вероника жива. Полиция так и не являлась в Лувр и не вызывала ее в Шатле. Мадлен ухаживала за медленно поправлявшимся доктором Рейнхартом, читала Эмилю и играла с ним. Луврские апартаменты превратились в своеобразную крепость, в уголок спокойствия среди непрекращавшихся уличных бунтов. К счастью, у Эдме имелся достаточный запас варенья разных сортов, фасоли, чечевицы и гороха. Иногда трехцветная кошка приносила пойманную мышь, показывая, что ее кормят не зря. Руководствуясь указаниями отца, Вероника сделала для Эмиля настойку от кашля. Мадлен отчетливо сознавала: эта спокойная жизнь долго не продлится, и потому наслаждалась каждым мгновением.
Почему же Вероника до сих пор не рассказала отцу и слугам о постыдной роли, которую Мадлен играла в их доме? Горничная терялась в догадках. Трудно было заподозрить девушку в мягкотелости. Стойкостью характера Вероника не отличалась от нее самой: под нежной кожей таились серебро и сталь. Наверное, Вероника понимала, каково иметь неосуществимые желания и каково действовать не по своей воле. Понимала она и то, что Мадлен, когда-то согласившаяся шпионить за ними, была совсем не похожа на Мадлен нынешнюю, стоявшую перед зеркалом в гостиной и смотревшую на след, оставленный веревкой на шее. За эти дни след уменьшился до тонкой красной полоски. Мадлен дотронулась до шеи, удивляясь чуду заживления кожи.
В зеркале что-то мелькнуло. Она обернулась, увидев в дверях Жозефа.
– Все еще болит? – спросил он.
Ее рука продолжала трогать заживающую шею. Глядя на Жозефа, Мадлен чувствовала, что больше не в силах врать ему. Особенно сейчас, когда времени осталось совсем мало.
– Жозеф, я должна кое-что тебе рассказать. – (Он молча смотрел на нее; лицо Жозефа было непроницаемым.) – Когда ты узнаешь, то возненавидишь меня, но я не стану тебя упрекать. Так и должно быть. Но я хочу, чтобы ты знал.
Он скрестил руки на груди:
– Мадлен, если ты хочешь рассказать, что тебя прислали шпионить за доктором Рейнхартом, я давно об этом знаю.
– Тебе Вероника рассказала?
Жозеф покачал головой:
– Однажды я видел, как тот человек обжег тебе руку и угрожал тюрьмой. Мне хотелось его убить.
– Почему ты мне сразу не сказал? Почему не сообщил хозяину?
– Потому что знал, чем это для тебя обернется. Я же понимал: у тебя нет выбора.
Как легко было бы согласиться со словами Жозефа, но Мадлен не хотела врать ему даже в малом.
– Нет, Жозеф, в самом начале у меня был выбор. Я согласилась шпионить ради денег, ради Эмиля. Меня никто не принуждал. Я могла отказаться. Сейчас я понимаю: надо было отказаться.
– Но тогда ты бы не попала в дом доктора Рейнхарта.
– Да.
Она по-прежнему жила бы на улице Тевено, держа сердце закрытым и каждый день понемногу умирая.
– И мы бы с тобой не встретились.
Мадлен посмотрела на Жозефа. Его лицо оставалось все таким же непроницаемым.
– Может, это было бы и к лучшему?
Жозеф молча шагнул к ней и вдруг поцеловал. Мадлен почувствовала его теплые сухие губы. Ноздри наполнил запах лавандовой воды, пудры и его тела. Она ответила на поцелуй. Впервые она целовалась с мужчиной, потому что ей этого хотелось. Жозеф крепко обнял ее. Мадлен обдало жаром. У нее зарделись щеки. Жозеф отодвинулся, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза. Его улыбка была словно глоток свежего воздуха.
* * *
В тот же день к ней явилась маман. Мадлен знала: рано или поздно та обязательно придет. Кожа на лице матери приобрела еще более землистый оттенок, мешки под глазами увеличились, а веки стали заметно бледнее. После подъема по луврской лестнице она шумно и тяжело дышала, словно гнила изнутри.
– Что привело тебя сюда, маман? Говори быстрее, поскольку я занята.
– Эмиль так и не возвращался домой. Я хотела проверить, с тобой ли он. Ты не ответила на мое письмо.
Глаза маман стреляли по сторонам, оценивая мебель и шпалеры на стенах.
– Он со мной, в полной безопасности, и ты это знала.
– Ну что ж, очень хорошо, – торопливо ответила мать, но уходить не собиралась; подойдя к дочери, она хрипло зашептала: – Нам нужно поговорить о деньгах. Я наведывалась к Камилю, но он как сквозь землю провалился. Дом заколочен.
Новость обрадовала Мадлен.
– Ты должна пойти к его начальству, – не унималась мать. – Ты должна им сказать, что он обещал тебе деньги.
– Так. Теперь понятно, почему ты пришла. Дело не в Эмиле, а в деньгах. Мне бесполезно идти к его начальству. В полиции скажут, что я не выполнила задание и не разузнала обо всех замыслах Рейнхарта. Думаю, они скоро и сами явятся сюда. Напрасно я не потребовала деньги вперед, прежде чем согласилась на эту работу.
Разговор о деньгах всегда оживлял маман.
– Откуда ты могла знать, что этот человек строит механического дьявола? Тогда я сама поговорю с начальством Камиля. Они должны понять…
– Маман, это бесполезная затея. Я не получу ни су, а если мне что-то и заплатят, делиться с тобой я не собираюсь.
– Вот и дождалась дочерней благодарности!
Внутри Мадлен поднялась волна обжигающей ярости.
– Благодарности за что? За то, что в двенадцать лет ты меня продала, за твою глухоту к нашим слезам, за то, что бросила Сюзетту умирать, а тому мерзавцу позволила издеваться надо мной, пока он не изуродовал мне лицо?
Подойдя к матери вплотную, Мадлен откинула волосы, показывая изуродованную правую сторону лица: клеймо, оставленное раскаленной кочергой.
Мать отвернулась:
– Маду, я представить не могла, что он посмеет это сделать… И ты же помнишь, я потребовала от него больше никогда не появляться в заведении.
– Да. Ты заставила его заплатить за испорченный товар.
– Мы должны были получить от него компенсацию.
– Компенсацию получила ты. И сколько он тебе заплатил, маман? Напомни мне: сколько стоило мое лицо?
Мадлен хорошо помнила день, когда сняла повязку и впервые увидела красный шрам, пролегший по щеке. Ее гладкая, шелковистая кожа была изуродована. Она без всяких врачей знала: этот шрам останется на всю жизнь как напоминание о злодее, которому позволили творить с ней все, что пожелает.
– Не понимаю, Мадлен, зачем ворошить прошлое? – спросила мать, поворачиваясь к двери. – Это ведь было давно.
– Ты права. Давно. Мне тогда было пятнадцать. Всего пятнадцать! Но ты почему-то не пошла в полицию и не пожаловалась. Ты обхаживала полицию. И мерзавец, искалечивший меня, не понес никакого наказания. За эти годы он возвысился и теперь имеет чин генерал-лейтенанта полиции.
– Думаешь, если бы я тогда подняла шум, это сказалось бы на его карьере? Думаешь, в полиции кого-то волновало, что он покалечил какую-то шлюху? Ты никак бредишь?
– Может, и брежу. Но как ты могла промолчать, сделать вид, что ничего не случилось? Наплевать на собственную дочь?
– Я же тебе сказала: я заставила его заплатить.
– И что сталось с теми деньгами, маман? С той суммой, которую ты получила за мое лицо?
– Я их давно потратила на твое содержание. На всех вас. На хлеб, чулки и свечи.
– Не верю. Ты их прячешь в укромном уголке и каждую ночь пересчитываешь. Этих денег хватило бы на врача для Сюзетты, но ты пожалела. И на врача для Эмиля ты тоже не захотела раскошеливаться. Так что не смей приходить сюда и требовать с меня деньги. Забудь дорогу в этот дом!
Маман повернулась к ней. Видя болезненное, одутловатое лицо, Мадлен не испытывала ни капли жалости.
– Не понимаю, Мадлен, что с тобой.
– Не понимаешь? Представь себе, я пробудилась. Поняла, что заслуживаю в жизни чего-то лучшего не только для Эмиля, но и для себя. Убедилась, что сто́ю дороже мотка кружев, за который ты продала меня тогда.
Слыша их голоса, в переднюю вышел Жозеф.
– Мадемуазель Мадлен, моя помощь не требуется? – подчеркнуто официальным тоном спросил он, сурово глядя на ее мать.
– Нет, Жозеф, спасибо. – Мадлен совладала с собой. – Мама ненадолго зашла меня проведать и уже уходит.
Жозеф, как идеально вышколенный лакей, невозмутимо прошел вперед и распахнул входную дверь. Видя, что маман не трогается с места, он сказал:
– Мадам, позвольте вас проводить.
Глава 33