Заводная девушка

Все ее ухищрения оказались напрасными. Как она и опасалась, окно оказалось запертым. Передохнув, Мадлен пододвинулась ближе к стеклу. Поначалу она почти ничего не видела, кроме искаженного отражения ветвей и окрестных построек. И вдруг в темноте блеснул овал лица. Она уже приготовилась закричать, когда в последнее мгновение до нее дошло: это не лицо, а маска. Мадлен судорожно выдохнула. Должно быть, она увидела одну из масок, которую Рейнхарт зачем-то вынул из шкафа. Но зачем? Возможно, просто так, однако тягостное чувство не покидало ее всю ночь и весь следующий день. Мадлен считала часы до поездки в Версаль, где Рейнхарт наконец-то покажет свою диковинную машину.





Часть третья

Версаль




Глава 20





Мадлен


По дороге на Версаль в обе стороны тянулись богатые кареты и всадники на холеных лошадях. Дорога шла вдоль берега реки, сверкающей под солнцем, и полей, где пока еще не появились всходы. На полях трудились крестьяне, грязные, исхудавшие. Они вскапывали землю и иногда щурились на дорогу, провожая взглядом кареты. Но по большей части земля пустовала, и единственными звуками были цокот копыт и скрип колес.

Где-то через час кучер был вынужден немного замедлить ход. Лошади фыркали. Мадлен сдавило грудь от страха скорой встречи с Версальским дворцом. Должно быть, осталось совсем немного. Подумать только: она, увечная дочь торговца птицами, окажется во дворце, которому нет равных в Европе. Коралина рассказывала, что там свыше двух тысяч комнат и сотня лестниц, а зеркал… устанешь считать.

Карета въехала на холм, откуда, словно в горячечном сне, открывался вид на дворец. Его позолоченные крыши и карнизы сверкали на солнце. Мадлен будто ударили в сердце. Издали дворец казался сделанным из сахарной ваты и карамели и манил съесть его целиком.

– Mon dieu! – выдохнула она.

Рейнхарт, который почти всю дорогу молчал, посмотрел на нее:

– Ты видишь символ королевской власти. Версаль строили, чтобы изумлять и устрашать, чтобы напоминать подданным короля об их низком происхождении, о том, что они ничтожны и смертны.

Что ж, в этом королевская власть преуспела. Мадлен вновь охватило беспокойство. А вдруг там увидят, кто она есть на самом деле – щербатый осколок стекла, попавший во дворец, где все сияет драгоценными камнями?

Но затем Рейнхарт сказал:

– Скоро ты увидишь, что дворец далеко не столь блистателен, каким кажется издали. Там тоже есть нужда. И кстати, там тоже воняет.



Карета въехала в громадный внутренний двор, имевший овальную форму. Сам дворец располагался гораздо дальше и представлял собой внушительный замок вкусного медового цвета. Длинная дорожка вела к широкой террасе с фонтаном. За террасой на утреннем солнце серебрилось искусственное озеро. Все постройки поражали масштабностью, чтобы люди, снующие вокруг, казались скопищем ползающих муравьев, ничтожными и нелепыми на этих просторах достатка и роскоши. Карету Рейнхарта встретили драгуны, сопроводив к шлагбауму. Там у них проверили бумаги и пропустили на другой внутренний двор, где документы снова проверили. Наконец карета остановилась, дверца открылась, и Мадлен, утомленная поездкой, спрыгнула на землю.

Подошли солдаты в мундирах, чтобы помочь выгрузить машину, привезенную в двух ящиках, обитых парчой. Судя по напрягшимся лицам солдат, ящики оказались необычно тяжелыми. Миновав еще одни ворота, Мадлен с Рейнхартом очутились в самом дворце. Мадлен показалось, будто она попала в другую страну, а может, и в другой мир. Среди апельсиновых деревьев прогуливались придворные. Женщины ходили, держась за руки; их шаги были настолько маленькими и легкими, что казалось, они скользят на невидимых колесах. Их кринолины достигали ширины фиакра, а волосы, покрытые пудрой пастельных оттенков, были убраны в необычайно высокие прически, отчего придворные дамы казались на голову выше парижан. Их речь тоже отличалась. Обрывки разговоров, долетавших до ушей Мадлен, показались ей чуждыми. Таких слов она прежде не слышала. То и дело раздавались всплески смеха, звонкого и фальшивого.

Мадлен и Рейнхарта вели мимо сияющих золотом гостиных, по таким же золоченым галереям. Все картины на стенах имели позолоченные рамы. Даже конура, где сидела лощеная гончая, была покрыта золотом. И куда ни глянь – везде придворные в нарядах с кружевными манжетами, увешанные золотом и драгоценностями. Одни куда-то спешили, другие сбивались в кучки, третьи охорашивались, словно павлины. В крытом дворике изысканно одетый мужчина (не иначе как принц) позировал художнику, застыв в величественной позе. Вокруг него теснились глазеющие придворные. В другом таком же дворике женщины в зеленых платьях из чистого шелка разучивали какой-то танец.

Все это выглядело красиво, но Рейнхарт оказался прав: везде воняло. Может, от реки или дворцовых сточных канав, а может, и от людей. Откуда именно – Мадлен не знала, но вонь ощущалась везде, пробиваясь сквозь аромат духов и цветов. Ее поразила еще одна странность, которую она толком не могла себе назвать. Казалось, во дворце отсутствует что-то важное.

Доктор Рейнхарт, как оказалось, хорошо знал расположение дворца. Он указывал путь солдатам, которые катили ящики, снабженные колесиками. Они миновали еще один двор, где в серебристых кадках росли лимонные деревья. Оттуда поднялись по каменной лестнице. Мадлен хотелось зажать нос от резкого запаха мочи. На площадке их ожидали двое лакеев в ливреях. Эти люди сопроводили Рейнхарта, Мадлен и груз на галерею. Там тоже прогуливались придворные. Некоторые сидели в креслах, попивали вино и закусывали марципанами и засахаренными лепестками роз. Лакомства находились в золотых и серебряных коробочках. К одному стулу была привязана козочка с шелковой лентой на шее. Животное лениво грызло ножку стула. В углу в кресле, откинувшись на спинку, сидела женщина, а ее пышные юбки раздувались перед ней. Закрыв глаза, женщина стонала от боли. Мадлен не сразу заметила красные каблуки мужских туфель, торчащие из-под подола, и поняла: стоны вызваны отнюдь не болью. С галереи они прошли в другой коридор и очутились в ярко освещенном зале с обилием зеркал. От впечатлений у Мадлен кружилась голова, и зал она проходила как во сне.

Путешествие закончилось у двустворчатых дверей, по обе стороны которых стояли лакеи в голубых ливреях. Они распахнули двери. Мадлен увидела просторную гостиную с высоким потолком. Здесь господствовали два цвета: белый и золотистый. С потолка свешивалась тяжелая хрустальная люстра со множеством подвесок. Стены украшали малиново-красные и золотистые гирлянды. В комнате сидела красивая девушка в шелковом платье мятного цвета. Попугай на ее плече напоминал королевского пирата.

– А я все думала, когда же вы появитесь, – сказала она. – Говорят, вы приготовили нам зрелище.

Сверху послышался птичий крик. Подняв голову, Мадлен увидела ярко-красного попугая ара, устроившегося на раме картины. Заметив, что Мадлен обратила внимание на птиц, девушка надменным тоном пояснила:

– Я позволяю им здесь летать. Выпускать опасно, иначе улетят. – Она повернулась к Рейнхарту. – Так что вы намерены показать? Что в этих ящиках?

– Этого, мадемуазель, я вам сказать не могу. Я приготовил королю сюрприз.

– Но я же его дочь.

– Это тем более заставляет меня молчать, ваше высочество, – с улыбкой ответил ей Рейнхарт.

Принцесса нахмурилась, встала и свистом подозвала ара. Обоих попугаев она усадила в золотую клетку, закрыла дверцу и пошла к дверям. По пути она обернулась, еще раз посмотрела на черные ящики, а затем – с подозрением – на Рейнхарта.

– Мадлен, оставь меня ненадолго, – попросил Рейнхарт, растирая ладони, словно те успели озябнуть. – Мне надо подготовиться.

– Разве вам не нужна моя помощь?

– Сейчас нет. Это могу сделать только я. Возвращайся через полчаса.


Мадлен прошла в крытый дворик с лимонными деревьями. Несколько мужчин, расположившись за столом, играли в кости. Лениво взглянув на нее, они продолжили игру. Не зная, чем себя занять, Мадлен села у фонтана, глядя, как в воде резвятся золотые рыбки, и прислушиваясь к возгласам игроков. Через дворик, парами и втроем, шли придворные. Скорее всего, они стекались к гостиной, где Рейнхарт готовил сюрприз. В центре фонтана была статуя нимфы. Глядя на нее, Мадлен вдруг поняла, чего не хватает во дворце, густо населенном фланирующими придворными: здесь не было ни одного ребенка.

Время тянулось еле-еле. Число придворных, направлявшихся к гостиной, возрастало. По коридору торопливо прошли лакеи в голубых ливреях, неся серебряные блюда с едой и серебряные кувшины с напитками. Чуть позже в том же направлении проследовал квартет музыкантов с отполированными до блеска инструментами. Сердце Мадлен забилось быстрее. Она знала: ее время приближается, равно как и время сюрприза доктора Рейнхарта.

К половине четвертого Мадлен вернулась в гостиную и еще на подходе услышала гул голосов. Гостиная успела наполниться мужчинами в богатых камзолах и женщинами в изысканных одеждах из шелка и кружев. Повсюду сверкали драгоценные камни: в качестве пуговиц, на пряжках, в волосах и на груди, выставляемой напоказ. Запах дорогих духов смешивался с ароматом пищи и общим зловонием дворца. Столы ломились от угощения: жареные куры, утки в карамельном соусе, пирамиды засахаренных фруктов, горы пирожных и кексов. Входили и выходили юркие подавальщики, принося бокалы с вином, графины, наполненные ликерами, и серебряные кофейники. В углу собачка задрала ногу и помочилась на мраморную нимфу.

Доктор Рейнхарт стоял посередине гостиной, заложив руки за спину. Рядом находилась его таинственная машина. Скрытая бархатной накидкой, она была на целую голову выше своего создателя. Мадлен заметила, что машина стоит на массивном пьедестале. Рядом с Рейнхартом она увидела Лефевра, и это придало ей уверенности. Заметив Мадлен, Рейнхарт лишь кивнул ей. Его лоб блестел от пота. Значит, Мадлен была не единственной, кто нервничал.

– Если я подам тебе знак, ты должна подойти и в точности выполнить то, что я тебе скажу. Понимаешь?

– Да, месье, понимаю, – ответила она, чувствуя отвратительную сухость во рту.

Через несколько минут по гостиной пронесся шепот. Толпа придворных расступилась. Вошел король. Его камзол наискось перепоясывала синяя атласная лента. Король улыбался. Рядом шла мадам де Помпадур, с густо нарумяненным лицом, сверкая бриллиантами на шее и в волосах. Ее глаза пристально следили за всем и всеми. Людовик уселся на позолоченный диванчик напротив Рейнхарта. Помпадур села слева от него. Король взглянул на Рейнхарта, чуть наморщил лоб и слегка улыбнулся:

– Все готово?

– Да, ваше величество. Все готово.





Глава 21





Жанна


Что бы ни являла собой эта инфернальная машина, вряд ли она превзойдет худшие предчувствия Жанны. Хотя откуда ей знать, до каких пределов простираются способности часовщика? «Странный тип», – думала она, разглядывая Рейнхарта, рослого, неестественно бледного, с нездоровым блеском лица. Поначалу Жанна решила, что он чем-то болен. Впрочем, может, он просто нервничал. Кто-кто, а она хорошо знала, сколько болезней приносят человеку расшалившиеся нервы.

– Дамы и господа, – начал Рейнхарт с заметным швейцарским акцентом, – впервые я представляю здесь плод своих трудов, который создавал несколько месяцев под благосклонным покровительством его величества короля. Мое изобретение – первое в своем роде, и оно, смею смиренно предположить, идет дальше автоматов Жака де Вокансона, поскольку здесь представлены не только внешние органы, способные двигаться. Вокансон создал для вашего величества механического флейтиста. Я дарю вам… Посланницу.

Говоря, Рейнхарт потянул за веревку. Покрывало сползло. По толпе придворных пронесся возглас удивления. С пьедестала на них смотрела красивая девушка в светло-серебристом платье. Ее голову венчала золотая корона. Она сидела за небольшим позолоченным письменным столом, держа в руке гусиное перо. Свет множества свечей плясал на ее фарфоровом лице. Казалось, она дышит… Боже милостивый, она действительно дышала! Ее грудь двигалась. От ее движений, которые были едва заметны, кровь Жанны похолодела.

Закончив говорить, часовщик встал на табурет позади автомата, вставил золотой ключ и несколько раз повернул. Раздался щелчок, негромкое жужжание. Потом все смолкло, и кукла начала двигаться. «Какая мерзость!» – подумала Жанна. Кукла Рейнхарта наклонила голову, словно раздумывая, затем подняла руку, обмакнула перо в чернильницу и поднесла перо к лежащему перед ней листу бумаги. Зрители зашептались, раздались удивленные смешки. Но перо заскрипело, и искусственная девушка начала писать. Пока она работала, ее глаза двигались, будто она следила за появляющимися словами. Чем-то кукла напоминала жуткий подарок дочери Рейнхарта, от которого Жанна благополучно избавилась. Только у нее механизм был доведен до совершенства, и сверкающие зеленые глаза казались более живыми. Прошла минута или две. Кукла замерла, склонила голову в другую сторону и снова начала писать. Дописав последнее слово, она отложила перо и взглянула на зрителей.

Доктор Рейнхарт вышел вперед, держа лист со строчками, написанными автоматом. Показав их зрителям, он подал бумагу Людовику. Король встал:

– Вот что она написала:

Пусть выгляжу куклою заводной,

Не торопитесь судить свысока.

Себя ощущаю я живой,

И правду пишет моя рука.





В гуще придворных послышались восхищенные возгласы, поначалу робкие и немногочисленные, но с каждой секундой их становилось все больше. Людовик улыбнулся, а затем и рассмеялся. Жанна почувствовала жуткую тошноту. Горло жгло кислотой, поднимавшейся изнутри. Должен же Людовик увидеть то, что видела она и о чем догадывалась с самого начала. Эта кукла с безупречным фарфоровым лицом, длинными светлыми волосами и в серебристом платье выглядела совсем как девушка, которую Жанна видела в доме часовщика. Это была Вероника – дочь Рейнхарта, воскрешенная из мертвых.



Постепенно сердце Жанны вернулось к обычному ритму. Она решила попристальнее рассмотреть диковину Рейнхарта. Это была Вероника и в то же время не Вероника. То же лицо, покрытое белилами и румянами, похожее на безупречно гладкое лицо живой девушки с ее природным румянцем. Те же лучистые изумрудные глаза, которым Жанна позавидовала, едва увидев Веронику, но сделанные из стекла и лишенные осмысленности живых глаз.

Доктор Рейнхарт повернул подиум и приподнял платье куклы, имевшее вырез на спине. Там находилась полость. Часовщик сунул туда руку и показал механизм, благодаря которому кукла могла писать: хитросплетение штырьков, пружинок, а в середине – несколько медных дисков разного диаметра. Поблизости от Рейнхарта стояла его служанка (она же тайная шпионка Жанны) и смотрела на куклу. Жанна была так поглощена человекоподобной машиной, что только сейчас заметила присутствие Мадлен. Для Версаля служанку одели поприличнее: в полотняное платье с кружевными манжетами. Лицо Мадлен закрывала вуаль, и все равно Жанна разглядела ее бледное от страха лицо.

– Я могу управлять письмом, – продолжал Рейнхарт. – Она способна написать все, что вы пожелаете. – Он улыбнулся. – Думаю, до меня таких автоматов никто не делал.

Когда Жанна заговорила, ее голос звучал слишком хрипло и напряженно:

– Тогда заставьте вашу куклу написать послание королю, нашему дорогому Людовику.

Встав, она подошла к доктору Рейнхарту, намереваясь прошептать ему на ухо. От часовщика пахло мускусом, пудрой и каким-то лекарством. Рейнхарт нахмурился, затем кивнул. Он вернул куклу в прежнее положение, чтобы настроить механизм, но не показывать свои манипуляции зрителям, и провел рукой по лбу. Его губы шевелились. Возможно, часовщик напоминал себе последовательность обращения с механизмом, а может, разговаривал с куклой. Через какое-то время, показавшееся Жанне неимоверно долгим, он удовлетворенно кивнул и снова поднялся на табурет, дабы завести куклу.

Несколько секунд та оставалась неподвижной. Потом, как и в прошлый раз, наклонила голову, подняла перо и начала писать. Придворные замерли, следя, как перо движется по бумаге, выводя буквы. Его скрип был единственным звуком. Закончив писать, кукла отложила перо, склонив голову на другую сторону. От игры света на фарфоровом лице казалось, что она улыбается.

Рейнхарт кивнул Жанне. Та подошла к подиуму и взяла бумагу. По мере чтения рот Жанны кривился в холодной улыбке, потом она запрокинула голову и рассмеялась.