Заводная девушка

– Я бы не удивился, – кивнул мясник, наклоняясь вперед. – Богатеи годами выжимали соки из бедняков. Теперь они забирают наших детей – нашу плоть и кровь.

Мадлен вдруг стало не по себе.

– Пойдем отсюда, – тихо сказала она, пихнув Жозефа локтем. – Эти люди ничего не знают про Виктора, а такими речами лишь привлекают внимание полиции.

– Возвращайся одна, – ответил Жозеф. – Расскажи Эдме про случившееся. А я попробую поискать в других местах. Нельзя опускать руки.



Мадлен не сразу заметила, что ее дожидаются, а когда увидела, было поздно. Сердце болезненно сжалось. Камиль. Прислонившись к стене, полицейский посасывал длинную глиняную трубку.

– Живет себе здесь, а мне не пишет, – насмешливо бросил он.

Мадлен почувствовала, как все внутри ее наполняется желчью.

– Я ждала вестей от вас, – прошептала она.

Камиль изобразил удивление. Оттолкнувшись от стены, он подошел к ней:

– Ах, она ждала! По-моему, я высказался предельно ясно. Я велел писать мне донесения не меньше раза в неделю. Но прошло уже больше двух недель, и… – Он продемонстрировал пустую ладонь. – Ничего.

Мадлен пыталась успокоить дыхание.

– Рейнхарта сделали королевским часовщиком. Задание, которое вы мне давали, выполнено. Обещанных денег я так и не получила.

Камиль улыбнулся, вынул трубку изо рта и вдруг схватил Мадлен за руку, прижав чашечку с тлеющим табаком к ее запястью.

Вскрикнув, Мадлен схватилась за обожженную руку и попятилась. Ноздри уловили запах подпаленной кожи.

– Будешь работать до тех пор, пока не скажу, что хватит, – тихим хриплым голосом произнес он. – Пока не перестану поворачивать ключ.

Мадлен скрипнула зубами.

– Я сделала то, о чем вы просили. Собрала нужные вам сведения. И вдруг доктора Рейнхарта сделали королевским часовщиком. Я хочу получить заработанные деньги. Мне нужно возвращаться к племяннику. Я ему обещала, что через месяц вернусь.

– Деньги получишь, когда докажешь, что тебе стоит платить.

– Но вы говорили…

– Я тебе сейчас говорю: ты продолжишь слать мне донесения и будешь делать ровно то, что я тебе велю. А если откажешься… – Он пожал плечами. – Ты знаешь, чтó бывает со шпионами полиции, которые не выполняют приказов? Они отправляются в Бисетр. И как правило, оттуда не возвращаются.

Мадлен снова попятилась. Бисетр была самой страшной и отвратительной из всех парижских тюрем. Туда заключали убийц, безнадежно больных и буйнопомешанных.

– Вы не посмеете…

– Посмею, если понадобится, – пожал плечами он. – И что тогда случится с маленьким сорванцом Сюзетты? К кому он побежит, если тебя запрут на неопределенный срок? – Камиль продолжал смотреть на нее холодными глазами змеи. – Или же ты будешь делать то, что я велю.

Гнев охватывал Мадлен, словно пламя. У нее не оставалось сомнений: Камиль обманул ее, как до этого Агату. Помахал перед ней пятьюстами ливрами, как кульком с конфетами. Ей так хотелось покинуть дом маман и спасти Эмиля, что она поверила. Теперь он готов сделать мальчишку предметом торговли, способом заставить ее подчиняться. Ее глаза наполнились слезами ярости, и Мадлен мысленно отругала себя. Почему ярость заставляет ее плакать, а не кричать во все горло? Камиль подумает, что победил.

Судя по нему, он так и подумал. Достав фляжку, Камиль побрызгал водой на носовой платок и обвязал запястье Мадлен. Снова заговорил, уже мягче:

– Я ведь не так много и прошу. Пока столько парижан голодают, ты живешь здесь сытенько, как кошка на кухне. У тебя есть работа и добрая хозяйка. В ответ мне всего лишь нужно, чтобы ты сообщала мне обо всем важном и о том, чем сейчас занимается Рейнхарт. Это весьма серьезно.

– Откуда вы знаете? – сдавленно спросила Мадлен.

– Я знаю, откуда к нему поступали заказы.

Камиль по-прежнему держал ее за руку.

– Тогда почему бы не обратиться к тому человеку?

– Потому что я получаю приказы не от этого человека.

Значит, Помпадур по-прежнему давала Камилю распоряжения, и даже она не знала, какой заказ сделал Рейнхарту Людовик. Странно, очень странно.

Убедившись, что Мадлен поняла его слова, Камиль наклонился к ней. От него пахло табаком и винным перегаром.

– У нашего короля странные пристрастия. Диковинные вкусы. Трудно полагаться на его суждения, ибо порой он сам не знает, чтó является для него наилучшим… Раз уж мы заговорили об этом, скажи: как твоя хозяйка?

– В полном здравии и ясном уме, – ответила Мадлен, пытаясь отодвинуться от Камиля.

– Неужели? Ты в этом уверена?


– А почему вы спрашиваете?

– Почему – тебя это не касается. Твое дело – рассказать мне.

– О чем?

– Куда она ходит, что делает, с кем видится, о чем говорит.

– Ходит она только на уроки, а видится с отцом и месье Лефевром.

– Ты вполне в этом уверена? – Камиль вопросительно поднял брови. – А я вот сомневаюсь в твоей уверенности.

Мадлен вспомнила, как в последние дни изменилось поведение Вероники. Девушка стала молчаливой и часто отсутствовала дома.

– Следи за ней попристальнее. Ходи по пятам. Читай все ее письма. Ройся в одежде. Ничего не упускай из виду и записывай каждую мелочь.

Мадлен не понравился этот приказ. С чего бы этот внезапный интерес к Веронике?

– Зачем это надо? И кому?

– Зачем и кому – не столь важно. Делай то, что я велел. Через неделю напишешь мне отчет.

– Месье, мне будет нечего вам сообщить. Вы же сами говорили: она наивная неопытная девушка. Так оно и есть.

– И ты ей все больше нравишься, так? Думаешь, ее отношение к тебе останется прежним, если я ей расскажу, кем ты была прежде? – (У Мадлен похолодела кровь.) – Да. Думаешь, после этого она останется твоей подружкой? А что скажет ее отец, узнав, как ты обманывала его и всех остальных? Наконец, каким будет отношение слуг, если они обнаружат в Лувре паразитку? Думаешь, поймав полицейскую «муху», парижане станут сдерживаться?

Мадлен вспомнила толпу, собравшуюся утром вокруг крикливого мясника. Все сходились во мнении, что полиция виновна в бездействии. И никто не захочет разбираться, почему она пошла в услужение к Рейнхарту и почему вела себя так, а не по-другому. Учитывая настроение парижан, ей и рта раскрыть не дадут. Попросту растерзают на куски.

– И потому, я думаю, ты будешь делать так, как я сказал. Да? – Камиль не мигая смотрел на нее; Мадлен поняла, что снова очутилась у него в ловушке, словно паук, накрытый стеклянной банкой. – Кстати, где ты была?

– Когда?

– Сейчас. Куда тебя носило?

Гнев пульсировал по жилам Мадлен, но она не подавала виду и спокойно ответила:

– Жозеф, лакей Рейнхарта, разыскивает своего приятеля. Мальчишку-раба, который находился в услужении у скорняка. Я ему помогала.

Камиль отпустил ее руку.

– Надо же, завела себе дружка. Как мило. Шлюха, ставшая шпионкой, и раб, произведенный в лакеи. Кстати, для черномазого он очень даже ничего.

Гнев придал ей смелости.

– Так кто похищает детей? Почему полиция не ищет похитителей?

Поведение Камиля изменилось. Он сам попятился от нее.

– Какое отношение пропавшие дети имеют к тому, что я тебе поручил? Выполняй мое задание. Нечего приставать ко мне с вопросами. – Щеки Камиля раскраснелись, в глазах появился неистовый блеск. – Через неделю пришлешь мне отчет. За это время выведаешь, чем занимается Рейнхарт, и про его дочку тоже. А если не сделаешь… – Он вытянул руку и выразительно сжал пальцы в кулак.



Будь у Мадлен побольше времени, она бы успела оправиться после встречи с Камилем. Но едва она вошла в луврский вестибюль, как туда почти сразу же вбежала Вероника, вернувшаяся с урока Лефевра.

– Мадлен, что случилось? – спросила она, видя, как Мадлен держится за наспех перевязанную руку. – Ты покалечилась?

– По собственной глупости. Кипятила воду для чая и пролила на руку.

Мадлен сознавала, что ее голос звучит напряженно и неубедительно.

– Покажи место ожога. Я перевяжу.

– Не тратьте время, мадемуазель. Пустяки. Не впервой, – возразила Мадлен, чувствуя нарастающую панику.

– Не отнекивайся. Считай себя моей первой пациенткой. Быстро идем со мной.

Ослушаться Мадлен не могла и последовала за Вероникой. У нее гулко билось сердце. Мысли путались и разбегались, и ей было не придумать способа выбраться из ловушки, которую сама себе и устроила.

Вероника привела ее в свою комнату, усадила на стул и завернула рукав, чтобы осмотреть ожог. Увидев красный кружок, она искоса посмотрела на Мадлен. Конечно же, Вероника сразу поняла: кипяток здесь ни при чем. Горничной казалось, что жар от ожога почти целиком переместился на ее лицо. Она отвернулась.

Обе молчали. Тишина становилась все красноречивее. Мадлен понимала: еще один вопрос Вероники – и она расплачется или, того хуже, расскажет, кто она на самом деле и чем занимается в их доме. Потом Вероника встала, принесла мазь, осторожно наложила на место ожога и молча перевязала муслиновым лоскутом.

– Спасибо, мадемуазель, – выдавила из себя Мадлен.

– Не надо меня благодарить. Скоро у тебя все заживет.