Заводная девушка

– В Отель-Дьё? – сухо рассмеялась Агата. – Господне пристанище в Париже – так его называют. Ты хоть видела это место? Нет там никакого Бога, одни больные и умалишенные. Теснотища, вонь и грязь. Я ж тебе говорила: он мне обещал. Я заставлю его вспомнить свое обещание.

Мадлен смотрела, как Агата тяжело поднимается на крыльцо и безуспешно препирается с караульным у двери. День был довольно теплым, но Мадлен дрожала. Если Камиль, а точнее – если полиция преспокойно раздавила одну женщину, дабы заменить другой, они столь же спокойно раздавят и ее, посчитав, что она не оправдала их надежд и не предупредила о сумасшествии Рейнхарта, приняв это за чудачества.





* * *


Цель своего вызова к Берье она поняла только через два дня. Мадлен спускалась в холл, когда Жозеф открыл дверь двоим мужчинам в дорогих красных камзолах, украшенных позументами.

– Мы должны видеть доктора Рейнхарта, – произнес один из них. – Будь любезен, позови его немедленно.

Жозеф искоса взглянул на Мадлен и повел их в гостиную, а ее отправил в мастерскую за доктором Рейнхартом. Хозяин находился там в обществе Вероники и месье Лефевра. Тот показывал им машину, от которой летели россыпи ярких искр.

– Мадлен, неужели ты не видишь, что мы заняты? – раздраженно спросил Рейнхарт.

– Прошу прощения, месье, но вам все-таки надо пойти. Пришли двое мужчин важного вида и требуют вас.

– Клод, я ненадолго отлучусь, – вздохнул Рейнхарт.

– Ничего страшного. Продолжим в другой раз. Идите. К вам явилось будущее.

Ворча себе под нос о непрошеных визитерах, доктор Рейнхарт пошел в гостиную. Вероника и Лефевр последовали за ним. Увидев его, пришедшие дружно поклонились. Один церемонно вынул конверт с изображением трех fleur de lis[17]:

– Доктор Рейнхарт, считаю своим долгом и особой честью вручить вам это.

Словно жених, явившийся свататься, человек в красном камзоле встал на одно колено, держа письмо над головой.

Хмурясь, Рейнхарт взял у него письмо, сломал красную восковую печать и развернул плотный лист бумаги, одновременно являвшийся конвертом и письмом. Пробежав глазами строчки, он почесал голову под париком:

– Здесь какая-то ошибка.

Рейнхарт торопливо сел в плетеное кресло. Вероника поспешила к отцу.

Лефевр забрал у него письмо и прочел вслух:

– «По распоряжению д’Аржансона и рекомендации маркизы де Помпадур доктор Максимилиан Рейнхарт назначается часовых дел мастером его королевского величества. Назначение вступает в силу немедленно. Доктору Рейнхарту надлежит без промедления переселиться в галереи Лувра вместе с семьей и слугами».

Какое-то время все молчали и лишь смотрели на письмо, которое вновь оказалось в руке Рейнхарта. Лефевр хмурился, изображая непонимание, затем громко расхохотался:

– Королевский часовщик! Никак они напрочь лишились рассудка?

– Я не понимаю, – признался Рейнхарт. – Я не подавал прошения.

Люди в красных камзолах стояли, недоуменно переглядываясь. Чувствовалось, им не по себе. Они явно ожидали несколько иного отклика. Лефевр снова усмехнулся, уже не столь убедительно:

– Да, Рейнхарт, вы не просились в штат придворных. Вас попросту выбрали. И по какой-то причине именно вас.

Мадлен встретилась взглядом с Вероникой. Так вот зачем ее отправляли шпионить за Рейнхартом. Им требовалось подтверждение, пригоден ли он для королевского двора, достоин ли занять должность королевского часовщика. И назначение свидетельствовало, что она справилась с заданием. Полиция сочла ее наблюдения убедительными. Значит, ей заплатят. Наконец-то она освободится от маман и покинет опостылевшую улицу Тевено! Может, они с Эмилем уедут из Парижа и начнут жизнь заново там, где никто не знает, кем она была прежде и где она сама забудет прошлое.

Лефевр попросил королевских посланцев выйти в холл, сказав, что желает переговорить с другом наедине.

– И как прикажете все это понимать? – спросил Рейнхарт, когда Лефевр вернулся в гостиную.

– Это значит, mon ami[18], что вы будете жить в галереях Лувра, рядом с другими искусными мастерами. Это высокая честь, хотя тамошние помещения в ужасном состоянии.

– А потом?

Лефевр пожал плечами:

– А потом Людовик обязательно появится в вашей мастерской и будет ожидать, что вы подробно объясните ему устройство и принципы действия ваших диковин. Затем потребует от вас построить машины для его дражайших цыплят и так далее. Вам придется обучиться придворному этикету, иначе из-за королевского каприза ваша голова будет красоваться на пике. – Лефевр снова взглянул на письмо. – Надо же, по рекомендации Помпадур. Ваши хитроумные игрушечки наверняка кому-то очень понравились.

– Знаю кому. Женщине, побывавшей у нас, – сказала Вероника, внимательно разглядывая письмо. – Мадам де Мариньер. Ведь это была она – фаворитка короля?

Мадлен подумала о женщине в серебристо-голубом наряде, вспомнила изгиб подведенных бровей, заученный смех, сверкание бриллиантов. Так вот кому понадобилось ее наблюдение за Рейнхартом. Мадлен в этом не сомневалась. Недаром мадам де Мариньер в тот день пристально и с любопытством смотрела на нее, наградив странной улыбкой.

– Да, мадемуазель. Вы не ошиблись, – сказала она Веронике. – Это была она. Назвалась в шутку мадам де Мариньер. Ее настоящее имя Жанна Антуанетта Пуассон.

Маман и Коралина иногда говорили о мадам Пуассон, о ее скромном происхождении и дальнейшем возвышении. Сначала мадам д’Этиоль, затем маркиза де Помпадур – самая могущественная из куртизанок. В разговорах матери и сестры Жанна представала равной им: пусть могущественной и богатой, но по натуре остававшейся шлюхой. Однако женщина, приезжавшая сюда, совсем не была похожа на них; эта женщина знала себе цену и строила собственные замыслы. Женщина, стоившая тысячи таких, как маман. Думая об этом, Мадлен ощутила робкую надежду. Если Помпадур была ее нанимательницей, не означало ли это, что и она – Мадлен Шастель – чего-то стоит? Что отраженный свет чужого великолепия падает и на нее?

– Так оно и есть, – сказал Лефевр. – Помпадур проделала всю подготовительную работу, чтобы найти вас, Рейнхарт. Похоже, эта женщина не привыкла останавливаться ни перед чем. Теперь уже ясно: шкатулка с птичкой была частью проверки вас, а потому Вероника поступила очень дальновидно, приняв заказ, невзирая на весьма жесткие сроки.


Он подмигнул Веронике, получив в ответ ее улыбку.

Рейнхарт этого не замечал. Он смотрел перед собой.

– Что ж, ее испытание мы прошли, – бормотал доктор. – Теперь придется и дальше удивлять королевский двор.



Мадлен выходила из гостиной как во сне. Куски головоломки в ее мозгу и сейчас еще продолжали соединяться в общую картину. Свою миссию она завершила. Значит, вскоре можно будет распрощаться с доктором Рейнхартом под предлогом заболевшей матери или необходимости заботиться об Эмиле. Последнее, конечно же, было правдой. Никаких разговоров с маман. Она просто увезет племянника из Парижа. Ей было грустновато расставаться с Вероникой, Жозефом, Виктором и даже Эдме, но она без сожалений покинет этот дом и простится с прошлым. Наконец-то она сбросит груз, столько лет давивший на ее плечи. Наконец-то она сможет заглянуть в будущее, не ощущая беспросветности.

Вынырнув из своих мыслей, она заметила, что один из королевских посланцев внимательно смотрит на нее. Поначалу она решила, будто он просто пялится на ее изуродованное лицо. Нет. Кажется, он хотел ей что-то передать и глазами показывал, чтобы она подошла ближе. Зачем? Убедившись, что за ней никто не наблюдает, она подошла ближе и услышала властный шепот:

– Меня просили передать тебе следующее: ты остаешься в составе прислуги. Не строй никаких предположений. Твоя работа здесь еще не закончена.





Часть вторая

Лувр




Глава 11





Вероника


Издали Лувр выглядел вполне впечатляюще: большой каменный дворец с величественной колоннадой, похожей на застывшую роту солдат-великанов. Но стоило подъехать ближе, и в глаза бросались шаткие постройки, возведенные торговцами и ремесленниками на внутреннем дворе. Мрамор стен покрывал слой грязи. Войдя внутрь, ты понимала, что попала не во дворец, а в громадный улей, где вместо придворных обитали ремесленники. Этажи здания разделялись горизонтально и вертикально на многочисленные доли: иные обширные, а иные совсем маленькие. Здесь жили и работали портретисты, поэты, скульпторы и ученые, а также те, кто им помогал и обслуживал их. Под отцовскую мастерскую выделили большую темноватую комнату на втором этаже с пыльными гобеленами и потемневшими живописными полотнами в тяжелых золоченых рамах. Помимо мастерской отец получил во дворце две спальни, библиотеку, кабинет и гостиную с потемневшими серебряными зеркалами. Потолок гостиной украшала потускневшая фреска с изображением Христа в окружении нимф. В эти помещения переехали отцовские часы и механические звери и птицы. К ним присоединилась бродячая кошка-трехцветка, решившая, что здесь ей будет лучше, чем на улице.

Когда они впервые приехали сюда, Вероника скинула туфли и легла на пол, широко раскинув руки и глядя на летающих потолочных ангелов. Сколько времени суждено ей здесь провести? Месяц? Три? Год? Может ли она надеяться, что назначение отца королевским часовщиком принесет ей благо? Вдруг он станет уделять больше времени ее обучению? А если, наоборот, здесь она будет только помехой отцу? Может, у него есть совершенно иные замыслы на ее счет? Вошедшая Мадлен, увидев хозяйку на полу, протянула руку, помогая встать, но Вероника со смехом заставила горничную лечь рядом и тоже смотреть в потолок. Какое-то время они лежали молча. Вероника вспоминала, как в дортуаре монастырской школы они вот так же лежали рядом с Клементиной, правда не на полу, а в кроватях, и смотрели в закопченный потолок, шепчась о том, кем станут, когда вырастут.

– Мы сами построим свое будущее, – утверждала Клементина.

Но разве они сами могли что-то решить?

– Мадлен, как по-твоему, люди могут сами определять свою судьбу?

– Вы о чем, мадемуазель?

– Вот о чем: действительно ли мы можем управлять тем, что с нами происходит? Или нам уже с рождения предначертана судьба?

– Не знаю, мадемуазель. Приятно думать, что все зависит от нашего выбора. А как посмотришь вокруг, у многих жизненный путь узкий и короткий.

– Да.

Веронике вспомнились все эти съежившиеся от холода сгорбленные люди, которых она видела на улицах. Их лица постарели раньше времени. Могут ли они вырваться из бедности, окружавшей их с рождения? Только не в Париже. Вероника все больше убеждалась, насколько город разнолик. Здесь дети пропадают прямо с улиц, а власти и бровью не ведут. По словам Мадлен, она снова видела продавцов памфлетов, где рассказывалось о пропавших детях. Вероника внимательнейшим образом просмотрела страницы отцовской газеты. Там про детей не было ни строчки.

– А мне, Мадлен, судьба дала шанс. Шанс делать то, что мне всегда хотелось, – создавать диковинные машины. Я не могу прошляпить такую возможность. Не могу вернуться в монастырь, где проторчала десять лет. Это больше половины жизни.

– Вам незачем туда возвращаться.

– Я не знаю, что будет со мной дальше.

– Там было плохо? – помолчав, спросила Мадлен.

– Да.

Перед мысленным взором Вероники мелькнуло лицо Клементины, потом кровоточащие глаза статуи Христа. Обе картины были мимолетными.

Мадлен больше не задавала вопросов, а просто взяла хозяйку за руку.

– Сама понимаешь, – тихо сказала Вероника, поворачиваясь к Мадлен. – Я должна добиться успеха. Должна убедить отца, что мне лучше остаться при нем, а ему – обучать меня дальше. Я не могу туда вернуться.

– Понимаю.

– Понимаешь?