Заставь меня влюбиться

Если я хотя бы намекнула Игорю, что хочу серьезных отношений, он слился бы раньше, чем успел причинить мне боль. Наверное. Или, как минимум, у меня было бы на один повод меньше, чтобы ненавидеть себя за бездействие.

– Ладно! – Несколько раз кивнул Дима. Он выглядел спокойным, и только расширенные зрачки выдавали его удивление. – Я понял, из-за чего ты переживаешь. Каждый раз, когда я буду казаться тебе ненадежным, пинай мне под зад. Разрешаю. Или можешь просто напомнить на ушко.

– Значит… – Вздохнула я, глядя на него снизу вверх. – У нас… с тобой…

– М? – Прикидываясь слабослышащим, Калинин вытянул шею.

– У нас…

– Все серьезно. Да. Да. – Притягивая меня к себе и отрывая от земли, подытожил он.

– Ыыыы! Болячки! Спина! Осторожнее! – Пискнула я, зарываясь носом в его запах. Привычный, уютный, почти родной.

– Прости, – он поставил меня на землю, – могу поцеловать каждую. Хочешь?

– Нет!

– Понял, – подмигнул Дима, – не здесь, да?

– Ну тебя! – Рассмеялась я, с удовольствием прижимаясь щекой к его груди.

– Наша первая ссора. – Сказал он, четко разделяя слова. – Занесем этот день в календарь и будем отмечать каждый год.

– Блин! – Мои руки обвили его талию. Было так приятно обниматься, раскачиваясь из стороны в сторону. Даже несмотря на то, что замок его кофты постоянно норовил оцарапать мне нос. – Лучше будем отмечать что-то другое.

– Придумаем!

В кармане завибрировало.

Анка-пулеметчикса: Спасите! Он это сделал! Как я могу встречаться с парнем с кольцом в носу?! Как?!



Я показала сообщение Диме, и мы дружно рассмеялись.



Следующие девять дней больничного пролетели, как один миг. Мы каждый день проводили вместе. Каждый. Когда расставались, оставались на связи, переписываясь по несколько часов. Болтали о всякой ерунде, узнавали друг друга так, как могли. И посредством творчества, конечно.

Каждый наш вечер теперь проходил в репетиционном гараже Ярика. Тощий, бритый на лысо парнишка был другом детства Димы, вместе с которым они когда-то состояли в одной группе в школе. Под звуки ударных, гитар и синтезатора я пыталась читать конспекты и рисовать. Суриков наглым образом издевался над гитарой, все время заставляя парней сыграть с ним то или иное известное произведение. И зачастую совершенно наплевав на их музыкальные вкусы. Проще говоря, истязал!

Он походил больше на сладкоежку, дорвавшегося до холодильника. Хватал одно, другое, потом бросал, принимаясь за третье. Но ему все прощалось, ведь их коллектив был временным явлением для воплощения в жизнь какой-то гениальной супер-секретной Суриковской затеи. Какой? Об этом, казалось, даже сам Пашка ещё толком не знал. Но затеял, да.

А Дима… Ему просто было приятно опять, после долгого перерыва, взяться за палочки. Он задавал ритм и улыбался еще ярче, чем прежде.

Казалось бы, просто колотил по барабанам и тарелкам, но делал это так виртуозно, что извлекаемые звуки проникали даже под кожу. Заставляя меня безумно им гордиться и восхищенно хлопать в ладоши. Калинин не терпел, он получал настоящее удовольствие.

И не посмотрел косо на моего занудного братца даже тогда, когда тот целый день, командуя, изводил их, пытаясь сыграть Rock with you Майкла Джексона. Им даже удалось заставить меня пару раз напеть ее в микрофон под музыку. Вот тут уже в моей душе родился целый ураган эмоций, которые трудно было описать чем-то еще, кроме неадекватного радостного визга.

Пашка ценил эту Димину терпимость и все больше, казалось, проникался к нему доверием, но на любые попытки Калинина прикоснуться к его сестре смотрел с еле сдерживаемым ужасом в глазах. Действительно, что-то ужасное и инопланетное! Кто-то прижимается к Маше прямо у него перед носом! На диване репетиционного гаража! Сажает ее на колени, зарывается носом в шею, наматывает прядь волос на палец и говорит (свят-свят!) какие-то непристойности на ухо.

Суриков кипел, сверлил взглядом или отворачивался, но все же раз от раза пытался свыкнуться с новой суровой реальностью, где его обожаемая сестренка нетвердыми шагами вступала во взрослую жизнь.

У него на глазах мы не целовались. Нет. Совсем. Дабы не травмировать неустоявшуюся детскую психику братца. Это был наш негласный договор, но нерушимый. Легкие касания губами украдкой не в счет.

А под конец недели мне вовсе начало казаться, что Пашкины глаза расширялись всякий раз при виде нас лишь по одной лишь причине – от ревности. Но теперь не ко мне, а к новому другу, Диме. Мне даже открылась истина. Возможно, Суриков впервые пожалел о том, что я не родилась мальчиком. Ему бы определенно было лучше в компании с братом, нежели с неумехой-трусихой-сестрой.

И он не отпускал нас от себя ни на шаг.

Димка падал рядом со мной на диван, целовал в щеку и забирал альбом, чтобы порисовать. Суриков тут как тут: уже сидел рядом и гипнотизировал взглядом чистый лист в ожидании шедевра. Дима рассказывал анекдот, Павлик (знаток афоризмов и народной мудрости) прибегал даже с толчка, чтобы рассмеяться громче всех. Калинин приглашал меня в кино, Пашка бесцеремонно увязывался следом. И тогда нам приходилось устраивать двойное свидание, вызывая на помощь Солнцеву. Только она могла на какое-то время приковать взгляд Пашки к себе. Но даже в темноте кинотеатра деликатное покашливание братца не давало нам с Димой слиться в страстном поцелуе.

А руки… Для меня уже стало чем-то привычным не размыкать их, когда мы были вместе. И это было самым приятным открытием последних дней. Просто держать за руку своего человека. Знать, что он рядом. Не отпускать. Кайфовать!

И да, если отпустить их, Димкины руки тотчас принимались отбивать ритм на любой плоской поверхности. Он даже в дверь стучал ритмично. Или тут же хватал карандаш, пытаясь заполнить рисунком чистое пространство листа, стола или моего предплечья – да всего, что попадалось ему на пути.

А еще я узнала, что синтезатор изобрели для того, чтобы было, куда ставить пиво. А еще… а еще! Черт, и как меня до сих пор не порвало от впечатлений, а?!





13





Полдень воскресенья. Уйти незамеченной из дома опять не вышло. Сознаюсь – виновата была сама. Надела короткие шортики, заметила в зеркало, что все волдыри на бедрах светятся красными звездами, и долго копалась, пытаясь отыскать вариант подлиннее.

Потом выбирала подходящий топ, расчесывалась, пила лекарства, выдавливала последнюю каплю духов из флакона… А когда была, наконец, готова, упрямый бык с кольцом в носу уже надевал свои кроссачи в коридоре и лыбился на меня с довольным лицом.

– Ты куда? – Осторожно спросила я, сетуя на свою нерасторопность.

Брат пошевелил носом. Его новая дурацкая привычка после идиотского пирсинга.

– Я видел, там Димонский подъехал. Куда поедем-пойдем?

Плакать или смеяться?

Лишь пожала плечами. Блин, ладно, мне все еще было смешно. И когда Пашка успел стать таким приставучим, словно клещ? Может, это и к лучшему?

Завтра первый день в универе после больничного. Еще живы воспоминания, как поступил со мной Игорь. Честно, не могу поверить, что Дима может завтра сделать так же. Зайдет, сядет подальше и будет делать вид, что не знаком со мной. Он же не такой? Нет? Нет ведь?

– Куда пойдем? – Повторил свой вопрос брат, пожав Диме руку.

Тот стоял, навалившись на свой черный «БМВ», и смотрел на меня сквозь черные стекла очков. Улыбался. Казался таким милым и родным, что я даже забыла, что он оценивающе меня разглядывает. Да, первый раз в шортиках перед ним. Захотелось даже покрутиться, позволяя его глазам скользнуть по всем открытым участкам.

Вместо этого подошла, приникнув щекой к его предплечью и подставив лицо для поцелуя. И шею. И вообще себя всю.

Рядом кто-то закашлялся.

– Может, придумаешь уже что-нибудь, чтобы избавиться от него, а? – Шепнула, когда Дима наклонился, медленно вдыхая запах моих духов. Эти слова даже заставили его притормозить. Оторвался от моей шеи, выдохнул, беззвучно смеясь. Нужно было настоять. – Прошу тебя, сил уже нет. Самое время для нового гениального плана.

Парень выпрямился и посмотрел в мои глаза. Я приняла умоляющий вид. Пожалуйста-пожалуйста! Тогда он пожал плечами и перевел взгляд на Сурикова, упорно продолжающего делать вид, что роется в телефоне.

– Паш, слышь.

– А?

– Хочешь… – Калинин всплеснул руками. – М… пф… хм… покататься на моей машине? А? Как тебе?

– Кто? Я?!

Такой взгляд бывает у овчарки, которой хозяин после долгого перерыва решает бросить мяч. «Нет? Нет, реально? Да?! Так я ж это, всегда готов!». Или вдруг покупает говяжий хвост. «Ммм, вкусняшка!» Сравнение так себе, но восторгу в глазах братца, и правда, не было предела.

– Да-да. Ты. – Будто сам не веря, что сказал это, кивнул Дима.

– Вау! Давай! – Пашка взял из его рук брелок, оббежал машину, радостно плюхнулся на сидение. Поерзал, придвинулся ближе, нежно провел ладонями по рулю. – Уу-ух… – Посмотрел вниз. – А где третья педаль?!

Калинин повернулся ко мне и облизнул губы. Да, плохая была идея. Знаю. Куда ж теперь деваться…

Он нагнулся к окну.

– Здесь автомат. Слева тормоз, справа газ. – Его голос казался спокойным и даже вежливым. Ни тени сомнения, ни грамма тревоги. Как же!

– Ха-ха! – Заржал Суриков. – Да знаю я! Правда, больше в теории…

– Паш?

– А? – Братец оторвался от изучения панели приборов.

Дима прочистил горло.

– Что на ручке КПП написано? Просто, чтобы убедиться, что ты знаешь.

– Эмм… – Суриков опустил взгляд. – Так это… R – задняя. N – нейтраль… А…. D, стало быть, – «поехали, Дима»!

– Ну, прекрасно, – тяжело выдавил Калинин, выпрямляясь.

Держу пари, ему сейчас жутко хотелось вдарить себе в лоб. Или мне. Или Сурикову – но тому вряд ли уже что поможет.

– Садитесь! Что встали? – Крикнул нам довольный Пашка.

– Э, нет! – Подняла руки я. – На восьмерке 40 километров в час еще согласна. Но сто пятьдесят с тобой на «бэхе» – ни за что!

– Ну и ладно! – Он завел двигатель. Автомобиль тихонько заурчал. – Садись тогда ты, Димон!

– Паш, слушай. – Калинин опять нагнулся к окну. – Съезди один. В центр или вон, к Солнцевой. Хорошо? И… Может… дашь нам свою восьмерку? Мы на ней в деревню сгоняем…