Зараза

— Отличный экземпляр, просто отличный, — мужик повернул голову вбок и говорил, косясь куда-то себе за спину, и начал попеременно чесать пальцы то на одной руке, то на второй. — Я вас уверяю, профессор, я учел все прошлые неудачи. И, чтобы эта старая дура Фруже вместе с ее высокомерной выскочкой Лингмар не говорили, мы сейчас на пороге грандиозного открытия.

Не ручаюсь за точность перевода, хотя мужик говорил на чистейшем английском. Практически академическом, когда язык не родной, но ты очень старательно учился в школе и проговариваешь каждый звук, боясь, что тебя не поймут. С кем он говорил, было непонятно, я вытянул шею, глядя кто там в проеме, но никого не увидел. А вот имена я узнал: старая дура — это мегера, а выскочка очень напоминает Астрид.

Тайный собеседник раскрылся очень быстро. Лысый передернул плечами, скинул очки, болтаться на резинке, и слегка изменив тональность, продолжил:

— Бросьте, мой дорогой друг. Конечно, они пожалеют. Локти будут кусать, понимая, что зря пытались саботировать исследование. Только такие тупые курицы, как они могли подать на вас жалобу и требовать увольнения, — продолжая говорит с собой, профессор обошел каталку, взялся за ручки возле изголовья и посмотрел на тело «призрака», — О, Роберт, вы все еще здесь? Я же вам уже сказал, в эвакуации не нуждаюсь, так и передайте мистеру Дугласу.

Профессор, похоже, совсем кукухой поехал. Но дельные вещи говорит, может и допрашивать его не придется. Каталка двинулась, а мужик все бубнил и бубнил у меня над ухом.

— Все же понимают, что неудачи в экспериментах, это тоже результат. Конечно, будут побочные эффекты. Стимулятор слишком сырой и нестабильный. Нужно больше испытаний. Разве это не понятно? Двадцать три смерти, это просто пыль на страницах истории. А зубастиков стимулятор не берет, они сразу помирают. Но сегодня все получится. Я уверен, что один из двух, точно покажет результат.

Мы въехали в лабораторию, и пока профессор возился с замком, я жадно изучал обстановку. Ничем иным, кроме как лабораторией, это помещение быть не могло. В центре разместили научный островок — большой стол с колбами, пробирками, центрифугами и прочей, явно очень умной электроникой. За ним смотровое кресло с прожектором, как у стоматолога в кабинете.

Сбоку четыре стола с ноутбуками и дополнительными мониторами на стене, часть из которых транслировала черно-белые записи с камер. На трех бардак, будто кто-то битой все расколошматил, на четвертом тоже бардак, но другого типа. Все завалено мусором, смятые бумажные стаканчики, пустые жестяные банки, грязные контейнеры от лапши быстрого приготовления, пустые коробки из-под замороженной пиццы. Почти чистый только ноутбук да кусочек пространства справа под мышку.

У другой стены холодильники с бутыльками, пробирками и замороженными полуфабрикатами. Вдали еще шкафы и несколько контейнеров.

Меня подтолкнули к столу с пробирками, осмотрели и на всякий случай чуть отодвинули в сторону. Профессор ушел к своему рабочему месту, сбросил часть мусора на пол и уселся за ноутбук. Вернул очки на место, но все равно вплотную приблизился к экрану и, поглядывая на клавиатуру, начал что-то печатать и бубнить на два голоса.

— Отстранили меня, уроды. Проект закрыть хотели. А я не сдался! Я доработал состав. Идеальный состав. Браво, профессор! Они еще пожалеют…

Все. Поигрались и хватит, дальше можно и без профессора собрать данные, да валить отсюда. Я выгнулся, чтобы лучше видеть правую руку. Подтянул наручник по трубе так, чтобы зафиксировать на противоходе и рычаг получше иметь. Приподнял руку со вторым браслетом и стал пытаться пристроить штырек из основания цепи в соседнее звено. Чтобы потом, используя рычаг, просто его выломать.

Первые несколько попыток оказались неудачными, то штырек не попадал куда нужно, то рычаг нормальный не получался, звенья перекручивались и выскакивали.

Профессор, все еще не глядя на меня, будто я вообще не человек, а кусок мяса для эксперимента, закончил печатать, похвалил себя и двинулся к столу с пробирками. Стал тыкаться в приборы, открыл ящик, похожий на холодильник, и вынул оттуда маленький пузырек. И стал гладить его с таким видом, что я уже ждал присказки: «Моя прелесть, моя прелесть…»

Я ускорился с наручниками. Понимание, куда сейчас вколют эту самую прелесть, неслабо так подстегнуло. Даже отдышаться пришлось, потому что руки быстрее мозга работать начали, все время промахиваясь.

Профессор наигрался с пузырьком и стал перебирать со стола инъекторы, похожие на фломастеры. Поднимал, смотрел на свет, что-то недовольно бурчал и бросал шприцы на пол. В итоге потопал к шкафам.

У меня вроде получилось захватить штырек, я надавил, потом дернул, чуть не взвыв от боли, когда браслет впился в предплечье. Попробовал снова и опять только чуть кисть себе не сломал. Блин, а на «Ютюбе»-то работало, да и на тренировке получалось, но может тут сталь какая-то другая.

Профессор, насвистывая что-то торжественное, уже вернулся к столу и пристраивал контейнер с прозрачной жидкостью в инъектор. А потом двинулся ко мне.

— Профессор, запишите. Подопытный номер семьдесят восемь. Версия препарата тринадцать дробь семь. Двадцать первое марта, шесть тридцать две, — он уже занес инъектор, целясь мне в плечо.

— Мужик, светило ты научное, может не надо? — я вертел головой, то на профессора, то на руку, в очередной раз пытаясь зацепиться, а в мыслях еще, как назло, все английские слова испарились, только классическое: «Бен, ай нид хелп», но профессор замер с таким видом, будто комар где-то пищит над ухом, давая мне несколько драгоценных секунд.

Рррр! Есть! Чуть руку не вывернул, содрал кожу, но дернул, наконец, достаточно сильно и правильно. Штырек переломился, а рука, с висящем на нем браслете, освободилась.

Профессор еще что-то там пытался сообразить или думал, кто из них и что мне ответит, как я схватил его за руку, сжал, контролируя инъектор, и дернул на себя, встречая лбом чуть повыше очков.

Отбегался очкарик. Крякнул и осел на пол.

Я отложил инъектор в сторону и, помогая свободной рукой, повторил операцию со вторым наручником. Свесился вниз и ощупал лежащего без сознания мужика по карманам, нашел ключи и освободил ноги.

Приводить в чувство профессора не стал, обыскал более тщательно, а заодно пытался понять, нет ли на нем укусов. Ранок не обнаружил, зато обзавелся пластиковой карточкой-пропуском с логотипом Global Diamond Corporation. Перетащил тело к креслу стоматолога, закинул почти невесомое тело внутрь и теперь уже его руки пристегнул к подлокотникам.

Осмотрелся, дошел до запертой двери, чтобы проверить карточку на замке. С этой стороны он был проще — ни сканера, ни кодового замка. Уходи — не хочу, но я пока не хотел. Но и дверь открывать не стал, прошелся до стола с мониторами.

Правда, камеры видеонаблюдения. Центральная как раз на коридор и, кроме, не желавшего уходить Роберта, никого не видно. В соседнем мониторе показывали видео с центрального входа, уже рассвело и тонкие ручейки из зомбаков неспешно текли домой. Следующий монитор транслировал картинку из холла, где уже довольно плотно толкались шаркуны.

В нескольких мониторах помещения я не узнал, вроде операционная, еще какой-то кабинет. А камера из палаты, где я встретился с зубастым бутоном была повреждена, картинка прерывалась, а половину экрана будто замазали чем-то темным. Но и то, что оставалось, красочно передавало всю ту жесть, что там была. То есть каша из ошметков, кровище и переломанная мебель. Бутон разворотило так, что уже не то что не закроется никогда, даже в пучок не соберется уже.

Более-менее целыми остались только капсулы, хоть их и завалило, отбросив к стене. Та, в которой спасся я, лежала дальше всего от эпицентра взрыва, а рядом с ней виднелась еще одна дверь, которую я раньше не видел из-за ширмы.

Я еще раз глянул на коридор, убедился, что там ничего не изменилось, и пошел к двери. Карточка сработала, двери разъехались, выпустив меня наружу. Я осторожно, боясь ловушки или какой турели, спрятанной под потолком, подошел к Роберту и перевернул его.

— Эх, Роберт, Роберт, ничего личного, но как говорил один мой недавний знакомый, мне нужнее.

Еще не развернув тело до конца, я уже признал характерный силуэт хеклеровской «эмпехи». Компактная версия с прикладом, да еще и с глушителем, лазерным прицелом и коллиматором до кучи — то, что доктор прописал. Слегка кастомная версия «ПДВ» на нормальном трехточечном ремне, который Роберт буквально зажал и не хотел отдавать. Плюс четыре запасных магазина в разгрузке по тридцать патронов.

На этом подарки от Роберта не закончились, и у меня появился тактический томагавк с логотипом в виде перечеркнутых четырех палочек. Сантиметров тридцать в длину, и весом около килограмма — легковат, надо будет на него в деле посмотреть. В руке лег на отлично, цельный кусок стали, поверх почти на всю длину шершавые накладки. Фирма австралийская, слышал про нее, даже облизывался, но доставка долгая каждый раз останавливала.

За второй заход, держа дверь все время открытой, нашел боевой нож той же фирмы, неплохой фонарик и маленькую индивидуальную аптечку. Был и «глок» в кобуре на бедре, но Роберту прилетело не только в голову и спину. Палили по нему крест-накрест, через спину к ногам и обратно. Разворотило и кобуру, и лямки на разгрузке. Брать тут уже было нечего, только патроны.

Радостный и практически счастливый, поесть бы еще, вернулся в лабораторию. Удостоверился, что дверь надежно заперта, а картинка с камер не изменилась. Пошел обыскивать помещение.

Профессор очнулся, но ни плен, ни смотровое кресло его, похоже, не смущало. По кругу болтал сам с собой, грезя о мировом признании, да ругая мегеру с Астрид и недальновидным руководством «Глобал корп».

Я попробовал с ним поговорить, но натолкнулся на полный игнор. Треснул его пару раз, так чтобы не сильно, но, как говорится, обидно. Он закатил глаза и завыл, то жалуясь, то сам себя хваля и успокаивая. Заткнулся только тогда, когда я помахал перед его носом инъектором, блаженно улыбнулся и засопел.

Что с ним делать я так и не решил, но шприц с супер-стимулятором, предварительно закрыв колпачком, припрятал. Помнил, что зубастики в версии профессора, скорее всего шаркуны в моей терминологии и раз их валит, значит, и мне пригодится.


Обыск помещения застопорился на шкафе с едой. Я нашел несколько пачек с китайской лапшой, приглядел полупустую баклажку с питьевой водой, а потом и чайник и уже не мог думать не о чем другом. Заварил, добавил жутких, но таких вкусных специй и уселся за ноутбук, с целью разобраться с камерами и посмотреть архив в поисках сестры.

Пока щелкал настройки, прокручивал в голове все, что успел наговорить профессор. Понятно, что он стоял у истоков испытаний, с ним была Астрид. Все пошло не так и женщины решили соскочить, да закрыть программу. Это радовало, а то я уже много плохого про девчонку надумать успел. А дальше очкарик взбунтовался и продолжил эксперименты уже сам. Сколько он там сказал, я планировался в восьмом десятке уже. Так, а почему он сказал, что на сегодня два эксперимента?

Я чуть лапшой не обжегся, подскочил и ломанулся до конца проводить обыск. Добежал до ящиков, которые так и не успел осмотреть и замер, когда расслышал, что внутри кто-то есть.





Глава 18




Три стальных ящика, практически кубы с метровыми гранями. Какая-то игра в наперстки получается, три стакана, а под одним шарик. Крышка с массивным засовом сверху, сбоку маленькое окошко, затянутое стальной сеткой. Ячейки меньше миллиметра, да еще под углом, как жалюзи, даже фонариком ничего не просветить.

Я прислушался. В двух точно кто-то есть. Слышу трение и легкое постукивание. На азбуку Морзе не похоже, а вот то, что кто-то локтями да коленями в борта упирается, вполне возможно.

Стукнул прикладом по первому ящику, в ответ тишина. Подцепил засов, вскинул крышку и отпрыгнул, целясь из «эмпехи». Никого и ничего, даже шорох прекратился, зато по комнате разнесся резкий запах разложения. Черт, ведь верно говорят, не трогай, оно и вонять не будет.

Отбросил пистолет-пулемет на бедро, выхватил томагавк и, светя фонариком, подошел обратно. Потянулся на цыпочках и выгнул шею — тело. Скрюченное чернокожее тело с густой копной жестких волос. На подпорченном плече ярко алеет след от укола, опух и раздулся, а в эпицентре красная паутинка. Похоже, я нашел эксперимент за номером семьдесят седьмым.

Захлопнул крышку, задвинул засов и пошел к следующему ящику. Кто-то сопит, замер и других звуков не слышно. Я стукнул рукояткой топора по крышке, и вышло даже громче, чем я ожидал, когда сталь грохнула по стали. Ответ пришел незамедлительно — рычание, удар в стенку, потом удар такой силы, что засов подскочил и в крыше появилась вмятина.

Ясно, такое мы уже проходили в консульстве с подарками в багажнике. Я подергал засов, пытаясь убедиться, что просто так его не вырвать, и пошел дальше.

Процедура повторилась.

Удар по крышке, ожидание ответа. И ответ пришел. Стукнул я, изнутри стукнули в ответ. Стукнул дважды, и в ответ два раза. Тогда простучал, как мне казалось понятную мелодию, по сути единственную, что я помнил из детства: до-до-фа, соль-ля-соль, фа. Прозвучало это, конечно, иначе — два коротких, один длинный, четыре промежуточных. И получил ответное корявое «пусть всегда будет солнце». Тот, кто там сидит, может мое творчество и не распознал, но точно разумен.

Быстрая смена оружия, топор в чехол, «эмпешку» в руки. Отодвинуть засов и отступить на пару шагов.

Крышка поднялась сама. А я не выдержал и разочарованно вздохнул. Руки, толкнувшие крышку — черные, худые черные руки, сплошь покрытые татуировками. Обладатель символов, очень похожих на те, что были у шамана в подземелье, скоро появился и сам. Как черт из табакерки, только в замедленном темпе и сразу с поднятыми руками.

— Ну, здравствуй, Чебурашка, — я дернул глушителем, показывая, чтоб не опускал пока руки, — Вот ты, оказывается какой?

На голове с бритыми висками и закосом под ирокез лежали черные косички, и будто зализанные уходили за непропорционально большие уши. Лицо молодое, обычное для этих мест, не факт, что, увидев второй раз, узнаю. Хотя нет, с такими татушками, точно ни с кем не перепутать. На переносице молнии, как когда были и у меня, на щеках будто слезы елочки от глаз до подбородка. Огромный сине-желтый синяк над бровью, который даже черная кожа скрыть не может.

Одет в рваную тряпичную рубаху, явно деревенский хэндмейд, на руках, также забитых символами, браслеты-фенечки из разноцветных ниток, колокольчиков не видно.

Чебурашка выглядел спокойным, косился мне за спину, явно пытаясь рассмотреть профессора. Хотя смотреть там было не на что. Мужик отключился, пуская слюни по подбородку. Фиг знает, что с ним, проверять, я не стал.

— Вылезай давай, гоу, гоу, — я опять помахал стволом и отступил еще на несколько шагов, — Говоришь по-русски?

Парень помотал головой. Я переспросил про английский, потом зачем-то про немецкий и французский. Ни на «шпрехен зе дойч», ни на «парле ву франсе» кивков не последовало. А дальше мой интернациональный словарный запас иссяк.

— Ну и что мне с тобой делать? Апельсины есть хоть в ящике?

Парень и на это помотал головой. Начал медленно опускать руки, наблюдая за моей реакцией. Я кивнул, и он уже быстрее поднес руки к лицу, открыл рот и стал тыкать туда пальцем, а потом скрестил ладони и потряс ими.

Немой значит. Один хер, мог бы и по-французски с таким же успехом говорить, но, может, хоть понимает. Я опустил автомат, но убирать не стал, подошел к профессору и, посветив на него фонариком, спросил, обращаясь к туземцу по-английски:

— Друг твой или как?

Лицо Чебурашки исказила злая гримаса, он замахал руками и начал что-то изображать. Целую пантомиму развел с эффектом удушения, удара по голове, закатывания глаз и плевков на пол. Талант прямо.

— Я Андрей, — я ткнул себя пальцем в грудь, кивнул и показал на парня, завис на секунду, но потом плюнул, — Так ты мне и сказал, да? Писать умеешь?

Парень закивал, радостно улыбнулся и изобразил нечто прямоугольное и показал пальцем на стол.

Я принес ему листок бумаги и ручку, а в ответ получил настолько витиеватые каракули, что просто махнул рукой.

— Как ты сюда попал? Что ты здесь делаешь? — я помог себе жестами, показывая, что здесь — это не в ящике, а вообще в больнице.

В ответ опять увидел представление. Руки у глаз а-ля бинокль, я расценил, как то, что он что-то искал. А вот что именно и где, мы пытались понять минут пять. Он то тыкал на пробирки, то на логотип Global Diamond, внутри которого был схематично нарисован алмаз.

Потом уже он махнул рукой на мое скривленное лицо и опять взялся за бумагу. Перевернул лист и стал там что-то чертить.

Я не торопил. Чувство тревоги молчало, просыпаясь только в моменты стука в закрытом ящике. Опасности от Чебурашки не исходило, а вот польза с их чудесной краской и символами могла быть существенной.

Парень протянул лист, довольный как ребенок в детском саде, сдающий работу воспитателю. Качество отрисовки в принципе соответствовало. Что-то среднее между наскальными рисунками древних и детскими каракулями.

В углу он нарисовал алмаз, ну или бриллиант. Напротив, кривого монстра, а может кузнечика или муравья с крыльями, который сидел на лежачем человечке. Вот и понимай, как хочешь.