Заложница чужих желаний
Часть 23 из 27 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
До утра я извела себя. Потому просто заставила себя заниматься обычными делами: иду в душ, чищу зубы, готовлю завтрак, ем, жду. Один разок звоню, не набираю номер повторно, в этом нет смысла. Жду. Не психую, не паникую, не строю планов совместного будущего и не представляю себе, буду ли скучать, если никогда больше о нем не услышу. Перезваниваю Наташке и заявляю, что уже почти поправилась. С радостью выслушиваю все институтские новости. Жду. Жду. Жду. С каким-то отстраненным равнодушием, словно всю жизнь тренировалась только ждать.
Телефон зазвонил уже в конце второго дня, который был назначен последним моего заключения. Я подскочила на месте, а уж увидев имя на дисплее, вообще дышать перестала.
– Сергей Андреевич? – выдавила с трудом.
– Я, ага.
Я медленно, чтобы было не слишком заметно, выдохнула. Живой – и ладно. Все, теперь могу сразу перестать переживать! Еще чего не хватало – изводиться из-за какого-то преступника местного масштаба.
– Юль, сто тридцать два пропущенных. Я начинаю подозревать тебя в легкой симпатии.
– Не может быть столько! Я звонила пару раз! – возмутилась почти искренне. Это ж надо – такие вещи считать и еще внимание на них акцентировать.
– Ну да, – его голос был привычно весел, но звучал как-то глухо. – А зачем звонила-то? Это хоть придумала?
Надо признать, что я даже не подозревала, в каком напряжении все это время находилась. И оно схлынуло резко, волной, закружив голову. Нет, все-таки даже к облегчению надо подготовиться, особенно к такому. И все мои метания стали выглядеть смешными – я так и осталась наивной девчонкой, накручивающей себя по пустякам. Зато взметнувшееся настроение прибавило энергии и заставило говорить о чем угодно, даже шутить:
– Да! Не знала, где у вас пылесос. Хотела порядок навести.
– А-а… – он будто задумался. – Слушай, не помню.
– Так я уже нашла.
– Ясно. То есть остальные сто тридцать раз звонила, чтобы признаться, как сильно соскучилась?
– Совсем нет, – мне стало даже немного обидно. Ведь это обидно – когда высмеивают твои чувства, пусть даже наивные и неоправданные.
– А я соскучился, – сказал он совсем тихо. – И все это время что-то хотел сказать…
И странный его голос заставил меня тоже сбавить тон:
– Тогда приезжайте и скажите.
– Вряд ли смогу объяснить. Это почти невозможно объяснить так, чтобы ты правильно поняла. Я вот уже два дня то сплю, то выдумываю подходящие слова. Например, с твоей стороны начало наших отношений было уродливым. С моей – ты же это понимаешь? – с моей и не могло быть по-другому. Столько лет не иметь рядом вообще никого близкого, а потом выбрать тебя – и сразу впустить под шкуру. Это не любовь даже, Юль, это болезненная зависимость от единственного человека, который за столько лет единственный оказался внутри. Более того, я даже понимаю, что ответь ты мне взаимностью – это было бы нездорово. Из нас двоих психопат только я. Разве я смог бы тебе это объяснить так, чтобы ты поняла правильно?
В груди больно сдавило.
– Тогда приезжайте и ничего не говорите.
– Не могу пока. Звоню, чтобы сказать – в городе девственно чисто. В смысле, никто и глазом не посмеет моргнуть в твою сторону. Ты можешь вернуться домой. Или останься у меня – я не выгоняю.
И вдруг мне показалось, что это тот самый момент, когда сарказм неуместен – надо просто сказать то, что хочешь сказать, какой бы отваги это ни потребовало:
– Я могу приехать к вам. Ну, если вы действительно соскучились.
Он ответил после двухсекундной паузы:
– Нет, не надо. Я пока совсем лежачий. А крутой мачо обязан быть стоячим перед своей женщиной. Я же крутой мачо, правда?
– А я ваша женщина?
– По-моему, это единственный вопрос, на который я не смогу ответить вместо тебя, Юль. Мне кажется, что я со своей стороны все нужное сказал. Потом скажешь и ты, если захочешь.
Я плюнула на последнюю границу и назвала его на ты:
– А будь я твоей женщиной, то как думаешь, я была бы обязана быть рядом? Хотя бы просто посмотреть – что ты там лежишь целиком и действительно выздоравливаешь, а не говоришь со мной из последних сил, после чего начнешь писать завещание.
– Нет, не обязана. Добрый доктор Айболит у нас оптимист – он говорит, что завещание таким почерком не пишут, ибо хрен разберешь. Так что мне проще поправиться, чем я и занимаюсь. Хватит переживать. Хотя меня распирает от самодовольства, что ты переживаешь. Кстати, а вот и он. Опять будет орать, чтобы подавали ему нормальную операционную. Избалованные у нас врачи, ты не находишь?
– Сереж, я хочу приехать. Где ты? – меня снова захлестнуло волнением.
– Спи спокойно, хорошая моя, я позвоню завтра.
Следующие несколько минут были наполнены одним тошнотворным «Аппарат абонента выключен или…»
Интересно, вот это сосущее чувство тревоги – это влюбленность? Если да, то я совершенно больная. Конкретно кукушкой поехавшая Юлька, Юль Санна, спасительница идиотов, дура дурная, заложница своей болезни, женщина мафиозника.
Глава 23
В семь утра я уже была в своей квартирке. Осмотрелась – все в порядке, только вещи мною же разбросаны при спешных сборах. Переоделась, привела себя в порядок и отправилась на учебу. Наташка даже зачем-то обняла, будто бы всерьез сомневалась до сих пор, что увидит меня живой и невредимой. Мы с ней многозначительно переглянулись, но, к счастью, в присутствии Маринки допросы мне устраивать было невозможно. И я тому очень радовалась, потому что вообще не хотела отвечать.
Пыталась сосредоточиться на чем угодно: на подробном рассказе Маринке о новой машине ее отца, на глупых шутках Петьки, который всегда незримо присутствовал в нашем коллективе, на усложнении правил оформления курсовых… и понимала, что вся моя сосредоточенность шита белыми нитками. У меня действительно нездоровая фантазия, поскольку я сходу смогла придумать примерно пару сотен вариантов, в которых говорить по телефону можно, но притом ничего хорошего не происходит. А еще мне казалось, что он не стал бы рассыпаться в признаниях, если бы ситуация самим им воспринималась легко – ведь есть такие события, после которых хочется признаваться, расставлять все точки над «i» и не бояться при том выглядеть смешным. Эти события никогда не бывают радостными.
Озарило меня на последней паре – да так явственно, что я вздрогнула. Очевидно же, почему мне раньше в голову не пришло? Я подняла руку, дождалась внимания преподавателя:
– Жанна Васильевна, можно уйти пораньше? У меня талон к врачу!
Женщина просто махнула рукой, разрешая. Не ее дело, как я потом буду типовые работы сдавать.
Я пересчитала всю наличку, постонала для приличия – пусть деньги знают, что мне жаль с ними расставаться, и поймала такси. Адрес назвать не смогла, я вообще не была уверена, что отыщу по памяти загородный дом, водитель ворчал, но без огонька и настоящего раздражения.
– Вроде бы туда… – я уже и саму себя раздражала неопределенностью. А потом, разглядев знакомую местность, закричала радостно: – Точно, точно туда!
Машину до самого дома гнать не стала, вышла заранее, осмотрелась, затем уверенно зашагала по левой развилке, припоминая, что дом Сергея Андреевича находится на отшибе, собственно, именно поэтому я и смогла его отыскать – в рядах многочисленных зданий я бы точно запуталась, а здесь очевидно: шагай себе в глухие дебри, клад где-то там.
Убедилась, что не ошиблась с направлением, когда разглядела дом – вроде бы тот, но окончательным подтверждением служили несколько припаркованных машин и тишина. Если люди в таком количестве собираются где-то загородом, то это всегда сопровождается пьяным весельем, а не тишиной. Он здесь не один, полно охраны или помощников. Уже ощущая меньше уверенности, я толкнула ворота. И навстречу мне сразу вышел совсем молодой парень: симпатичный, улыбающийся, возрастом едва старше меня самой.
– Эй, цыпа, куда идем? Заблудилась? – он спросил доброжелательно.
Надо же, я переживала, что не смогу отыскать дом. И совсем не подумала о том, как буду объясняться с охраной.
– Я Юля, – сказала, тоже выдавив улыбку.
– Прикольно. А я Вадик, – паренек улыбнулся еще шире.
Так глупо я себя еще не чувствовала. Что я этому Вадику должна сказать? Я любовница твоего шефа, сгинь с моего пути, раз я столько денег на такси ухряпала? Или представиться «Юль-Санной», как Мишань произносит, и тогда у парня включится какой-нибудь определительный радар? Кстати говоря, в кои-то веки я была бы рада увидеть Мишаню, но его не было. Его, возможно, вообще здесь в этот момент нет.
– Я к Сергею Андреевичу, – начала я с другой стороны. – Скажи ему, пожалуйста, что пришла Юля.
Вадик вмиг нахмурился: то ли что-то в уме сопоставлял, то ли напрягся, откуда приблудшая из леса девица знает имя начальничка. Он коротко свистнул, из дома вышли еще мужчины – тоже мне незнакомые и тоже осматривающие меня с ног до головы с недоверием, но уже вопросы не задающие. Вадик сам пошел внутрь, оставив меня под этими некомфортными взглядами. Я не испытывала страха – сложно себе представить, чтобы они так и не разобрались и бросились меня убивать и насиловать, в любой очередности. Как-нибудь я все равно смогу объяснить, кто я такая, или появится спасительный Мишань, или еще что-нибудь произойдет. В самом худшем случае меня не пустят, но вряд ли сделают что-то плохое. Потому боязни не было, но ощущалось какое-то раздражение от нелепости своего положения.
Вадик появился через несколько минут и махнул головой:
– Заходи. Второй этаж.
Грозного вида мужики расступились, а я поспешила.
Уже на первом этаже тяжело пахло лекарствами. Нужную дверь я отыскала сразу – она была приоткрыта. Вошла внутрь и замерла в проходе, не веря тому, что наконец-то добралась до цели. Сергей Андреевич сидел на кровати, под спиной подушки, ноги укрыты одеялом. Рядом с кроватью капельница, уже пустая. Он сильно осунулся, под глазами черные круги – но ничего такого, чего я не могла бы предположить. Иногда даже после тяжелого гриппа люди выглядят хуже.
– Итак, ты пришла, хотя тебя не звали. В тебе открываются новые таланты, Юль. Ты преследуешь меня почти так же, как я преследовал тебя.
Я улыбнулась – и голос звучит почти нормально. Нет, этот точно не похож на умирающего – измотанный, болезненный, но явно еще способный показать всем кузькину мать.
Решительно взяла стул от стены и пододвинула ближе к постели.
– Я ненадолго. Не утомлю, – сказала буднично.
– Извини, что не бросаюсь обниматься.
Я как можно равнодушнее скользнула взглядом по его ногам и спросила, не вкладывая в вопрос никаких эмоций:
– Позвоночник цел? – на самом деле почему-то эта мысль меня преследовала навязчивее всех остальных.
– Да. Хотя хромать буду. Но хромота – это же сексуально?
– Очень сексуально, – согласилась я. – Особенно для главаря мафии, прямо киношный образ.
– Юль, ложись рядом. Я пока очень много сплю, так что могу вырубиться прямо в середине твоих романтических признаний. Не обижайся – говорят, во сне человек тоже воспринимает информацию.
– А я собираюсь в чем-то признаваться?
– Да брось. Ты же не настолько неадекватная, чтобы лететь сюда только для того, чтобы какую-нибудь фигню сморозить. Иди сюда. Ложись и признавайся. Я, может быть, умираю – прояви хоть каплю сострадания!
Невольно рассмеявшись, я все-таки встала со стула и осторожно улеглась рядом. Попутно отметила, что он болезненно поморщился. Потому больше не двигалась, чтобы даже поверхность кровати лишний раз не колебать. Легла на бок, подложила руку под голову и закрыла глаза. Он сам сполз чуть ниже, оставаясь лежать на спине. Конечно, никаких признаний не подразумевалось, я вообще не вполне представляла, что хочу ему говорить и хочу ли говорить что-либо. А вот подремать рядом – это запросто.
Но тихий голос выдернул меня из туманной задумчивости минут через десять:
– Я знаю, о чем ты думаешь, Юль. Что никакая страсть или влюбленность не стоят того, чтобы переживать за свою жизнь. Что если бы ты меня не знала, то за тобой бы не охотились. И что если ты останешься со мной, то так и будешь всегда переживать за свою безопасность. Но я тебе уже слишком сильно нравлюсь, потому и не очевидно решение. Сейчас ты видишь два варианта: разумный и желанный. Но рано или поздно разум победит.
Я думала долго, а ответила еще минут через десять.
– На самом деле, не так, Сереж. Ты мне действительно нравишься. И если я останусь с тобой, ты наверняка будешь мне нравиться еще сильнее. Когда-нибудь я пойму, что ты извращенец с переломанной еще в детстве психикой и мне совсем не подходишь, тогда разорву отношения легко. Или когда-нибудь мне покажется, что я жить без тебя не хочу. Но если я чуть не сошла с ума, пока ты мне просто нравишься, то что будет потом? Что я буду чувствовать всякий раз, когда ты выходишь из дома? Знаешь, со всем можно примириться, даже с тем, что я всегда под какой-то угрозой, но с этим вяжущим страхом, что ты всякий раз можешь не вернуться, ничего поделать нельзя. Если я буду любить тебя, то это будет невыносимо. Я не смогу быть с тобой, потому что не хочу жить в таком кошмаре. Все это время я думала только о том, что хочу тебя увидеть. А как увидела – все ясно поняла: больше я переживать тот же ад не хочу.
Телефон зазвонил уже в конце второго дня, который был назначен последним моего заключения. Я подскочила на месте, а уж увидев имя на дисплее, вообще дышать перестала.
– Сергей Андреевич? – выдавила с трудом.
– Я, ага.
Я медленно, чтобы было не слишком заметно, выдохнула. Живой – и ладно. Все, теперь могу сразу перестать переживать! Еще чего не хватало – изводиться из-за какого-то преступника местного масштаба.
– Юль, сто тридцать два пропущенных. Я начинаю подозревать тебя в легкой симпатии.
– Не может быть столько! Я звонила пару раз! – возмутилась почти искренне. Это ж надо – такие вещи считать и еще внимание на них акцентировать.
– Ну да, – его голос был привычно весел, но звучал как-то глухо. – А зачем звонила-то? Это хоть придумала?
Надо признать, что я даже не подозревала, в каком напряжении все это время находилась. И оно схлынуло резко, волной, закружив голову. Нет, все-таки даже к облегчению надо подготовиться, особенно к такому. И все мои метания стали выглядеть смешными – я так и осталась наивной девчонкой, накручивающей себя по пустякам. Зато взметнувшееся настроение прибавило энергии и заставило говорить о чем угодно, даже шутить:
– Да! Не знала, где у вас пылесос. Хотела порядок навести.
– А-а… – он будто задумался. – Слушай, не помню.
– Так я уже нашла.
– Ясно. То есть остальные сто тридцать раз звонила, чтобы признаться, как сильно соскучилась?
– Совсем нет, – мне стало даже немного обидно. Ведь это обидно – когда высмеивают твои чувства, пусть даже наивные и неоправданные.
– А я соскучился, – сказал он совсем тихо. – И все это время что-то хотел сказать…
И странный его голос заставил меня тоже сбавить тон:
– Тогда приезжайте и скажите.
– Вряд ли смогу объяснить. Это почти невозможно объяснить так, чтобы ты правильно поняла. Я вот уже два дня то сплю, то выдумываю подходящие слова. Например, с твоей стороны начало наших отношений было уродливым. С моей – ты же это понимаешь? – с моей и не могло быть по-другому. Столько лет не иметь рядом вообще никого близкого, а потом выбрать тебя – и сразу впустить под шкуру. Это не любовь даже, Юль, это болезненная зависимость от единственного человека, который за столько лет единственный оказался внутри. Более того, я даже понимаю, что ответь ты мне взаимностью – это было бы нездорово. Из нас двоих психопат только я. Разве я смог бы тебе это объяснить так, чтобы ты поняла правильно?
В груди больно сдавило.
– Тогда приезжайте и ничего не говорите.
– Не могу пока. Звоню, чтобы сказать – в городе девственно чисто. В смысле, никто и глазом не посмеет моргнуть в твою сторону. Ты можешь вернуться домой. Или останься у меня – я не выгоняю.
И вдруг мне показалось, что это тот самый момент, когда сарказм неуместен – надо просто сказать то, что хочешь сказать, какой бы отваги это ни потребовало:
– Я могу приехать к вам. Ну, если вы действительно соскучились.
Он ответил после двухсекундной паузы:
– Нет, не надо. Я пока совсем лежачий. А крутой мачо обязан быть стоячим перед своей женщиной. Я же крутой мачо, правда?
– А я ваша женщина?
– По-моему, это единственный вопрос, на который я не смогу ответить вместо тебя, Юль. Мне кажется, что я со своей стороны все нужное сказал. Потом скажешь и ты, если захочешь.
Я плюнула на последнюю границу и назвала его на ты:
– А будь я твоей женщиной, то как думаешь, я была бы обязана быть рядом? Хотя бы просто посмотреть – что ты там лежишь целиком и действительно выздоравливаешь, а не говоришь со мной из последних сил, после чего начнешь писать завещание.
– Нет, не обязана. Добрый доктор Айболит у нас оптимист – он говорит, что завещание таким почерком не пишут, ибо хрен разберешь. Так что мне проще поправиться, чем я и занимаюсь. Хватит переживать. Хотя меня распирает от самодовольства, что ты переживаешь. Кстати, а вот и он. Опять будет орать, чтобы подавали ему нормальную операционную. Избалованные у нас врачи, ты не находишь?
– Сереж, я хочу приехать. Где ты? – меня снова захлестнуло волнением.
– Спи спокойно, хорошая моя, я позвоню завтра.
Следующие несколько минут были наполнены одним тошнотворным «Аппарат абонента выключен или…»
Интересно, вот это сосущее чувство тревоги – это влюбленность? Если да, то я совершенно больная. Конкретно кукушкой поехавшая Юлька, Юль Санна, спасительница идиотов, дура дурная, заложница своей болезни, женщина мафиозника.
Глава 23
В семь утра я уже была в своей квартирке. Осмотрелась – все в порядке, только вещи мною же разбросаны при спешных сборах. Переоделась, привела себя в порядок и отправилась на учебу. Наташка даже зачем-то обняла, будто бы всерьез сомневалась до сих пор, что увидит меня живой и невредимой. Мы с ней многозначительно переглянулись, но, к счастью, в присутствии Маринки допросы мне устраивать было невозможно. И я тому очень радовалась, потому что вообще не хотела отвечать.
Пыталась сосредоточиться на чем угодно: на подробном рассказе Маринке о новой машине ее отца, на глупых шутках Петьки, который всегда незримо присутствовал в нашем коллективе, на усложнении правил оформления курсовых… и понимала, что вся моя сосредоточенность шита белыми нитками. У меня действительно нездоровая фантазия, поскольку я сходу смогла придумать примерно пару сотен вариантов, в которых говорить по телефону можно, но притом ничего хорошего не происходит. А еще мне казалось, что он не стал бы рассыпаться в признаниях, если бы ситуация самим им воспринималась легко – ведь есть такие события, после которых хочется признаваться, расставлять все точки над «i» и не бояться при том выглядеть смешным. Эти события никогда не бывают радостными.
Озарило меня на последней паре – да так явственно, что я вздрогнула. Очевидно же, почему мне раньше в голову не пришло? Я подняла руку, дождалась внимания преподавателя:
– Жанна Васильевна, можно уйти пораньше? У меня талон к врачу!
Женщина просто махнула рукой, разрешая. Не ее дело, как я потом буду типовые работы сдавать.
Я пересчитала всю наличку, постонала для приличия – пусть деньги знают, что мне жаль с ними расставаться, и поймала такси. Адрес назвать не смогла, я вообще не была уверена, что отыщу по памяти загородный дом, водитель ворчал, но без огонька и настоящего раздражения.
– Вроде бы туда… – я уже и саму себя раздражала неопределенностью. А потом, разглядев знакомую местность, закричала радостно: – Точно, точно туда!
Машину до самого дома гнать не стала, вышла заранее, осмотрелась, затем уверенно зашагала по левой развилке, припоминая, что дом Сергея Андреевича находится на отшибе, собственно, именно поэтому я и смогла его отыскать – в рядах многочисленных зданий я бы точно запуталась, а здесь очевидно: шагай себе в глухие дебри, клад где-то там.
Убедилась, что не ошиблась с направлением, когда разглядела дом – вроде бы тот, но окончательным подтверждением служили несколько припаркованных машин и тишина. Если люди в таком количестве собираются где-то загородом, то это всегда сопровождается пьяным весельем, а не тишиной. Он здесь не один, полно охраны или помощников. Уже ощущая меньше уверенности, я толкнула ворота. И навстречу мне сразу вышел совсем молодой парень: симпатичный, улыбающийся, возрастом едва старше меня самой.
– Эй, цыпа, куда идем? Заблудилась? – он спросил доброжелательно.
Надо же, я переживала, что не смогу отыскать дом. И совсем не подумала о том, как буду объясняться с охраной.
– Я Юля, – сказала, тоже выдавив улыбку.
– Прикольно. А я Вадик, – паренек улыбнулся еще шире.
Так глупо я себя еще не чувствовала. Что я этому Вадику должна сказать? Я любовница твоего шефа, сгинь с моего пути, раз я столько денег на такси ухряпала? Или представиться «Юль-Санной», как Мишань произносит, и тогда у парня включится какой-нибудь определительный радар? Кстати говоря, в кои-то веки я была бы рада увидеть Мишаню, но его не было. Его, возможно, вообще здесь в этот момент нет.
– Я к Сергею Андреевичу, – начала я с другой стороны. – Скажи ему, пожалуйста, что пришла Юля.
Вадик вмиг нахмурился: то ли что-то в уме сопоставлял, то ли напрягся, откуда приблудшая из леса девица знает имя начальничка. Он коротко свистнул, из дома вышли еще мужчины – тоже мне незнакомые и тоже осматривающие меня с ног до головы с недоверием, но уже вопросы не задающие. Вадик сам пошел внутрь, оставив меня под этими некомфортными взглядами. Я не испытывала страха – сложно себе представить, чтобы они так и не разобрались и бросились меня убивать и насиловать, в любой очередности. Как-нибудь я все равно смогу объяснить, кто я такая, или появится спасительный Мишань, или еще что-нибудь произойдет. В самом худшем случае меня не пустят, но вряд ли сделают что-то плохое. Потому боязни не было, но ощущалось какое-то раздражение от нелепости своего положения.
Вадик появился через несколько минут и махнул головой:
– Заходи. Второй этаж.
Грозного вида мужики расступились, а я поспешила.
Уже на первом этаже тяжело пахло лекарствами. Нужную дверь я отыскала сразу – она была приоткрыта. Вошла внутрь и замерла в проходе, не веря тому, что наконец-то добралась до цели. Сергей Андреевич сидел на кровати, под спиной подушки, ноги укрыты одеялом. Рядом с кроватью капельница, уже пустая. Он сильно осунулся, под глазами черные круги – но ничего такого, чего я не могла бы предположить. Иногда даже после тяжелого гриппа люди выглядят хуже.
– Итак, ты пришла, хотя тебя не звали. В тебе открываются новые таланты, Юль. Ты преследуешь меня почти так же, как я преследовал тебя.
Я улыбнулась – и голос звучит почти нормально. Нет, этот точно не похож на умирающего – измотанный, болезненный, но явно еще способный показать всем кузькину мать.
Решительно взяла стул от стены и пододвинула ближе к постели.
– Я ненадолго. Не утомлю, – сказала буднично.
– Извини, что не бросаюсь обниматься.
Я как можно равнодушнее скользнула взглядом по его ногам и спросила, не вкладывая в вопрос никаких эмоций:
– Позвоночник цел? – на самом деле почему-то эта мысль меня преследовала навязчивее всех остальных.
– Да. Хотя хромать буду. Но хромота – это же сексуально?
– Очень сексуально, – согласилась я. – Особенно для главаря мафии, прямо киношный образ.
– Юль, ложись рядом. Я пока очень много сплю, так что могу вырубиться прямо в середине твоих романтических признаний. Не обижайся – говорят, во сне человек тоже воспринимает информацию.
– А я собираюсь в чем-то признаваться?
– Да брось. Ты же не настолько неадекватная, чтобы лететь сюда только для того, чтобы какую-нибудь фигню сморозить. Иди сюда. Ложись и признавайся. Я, может быть, умираю – прояви хоть каплю сострадания!
Невольно рассмеявшись, я все-таки встала со стула и осторожно улеглась рядом. Попутно отметила, что он болезненно поморщился. Потому больше не двигалась, чтобы даже поверхность кровати лишний раз не колебать. Легла на бок, подложила руку под голову и закрыла глаза. Он сам сполз чуть ниже, оставаясь лежать на спине. Конечно, никаких признаний не подразумевалось, я вообще не вполне представляла, что хочу ему говорить и хочу ли говорить что-либо. А вот подремать рядом – это запросто.
Но тихий голос выдернул меня из туманной задумчивости минут через десять:
– Я знаю, о чем ты думаешь, Юль. Что никакая страсть или влюбленность не стоят того, чтобы переживать за свою жизнь. Что если бы ты меня не знала, то за тобой бы не охотились. И что если ты останешься со мной, то так и будешь всегда переживать за свою безопасность. Но я тебе уже слишком сильно нравлюсь, потому и не очевидно решение. Сейчас ты видишь два варианта: разумный и желанный. Но рано или поздно разум победит.
Я думала долго, а ответила еще минут через десять.
– На самом деле, не так, Сереж. Ты мне действительно нравишься. И если я останусь с тобой, ты наверняка будешь мне нравиться еще сильнее. Когда-нибудь я пойму, что ты извращенец с переломанной еще в детстве психикой и мне совсем не подходишь, тогда разорву отношения легко. Или когда-нибудь мне покажется, что я жить без тебя не хочу. Но если я чуть не сошла с ума, пока ты мне просто нравишься, то что будет потом? Что я буду чувствовать всякий раз, когда ты выходишь из дома? Знаешь, со всем можно примириться, даже с тем, что я всегда под какой-то угрозой, но с этим вяжущим страхом, что ты всякий раз можешь не вернуться, ничего поделать нельзя. Если я буду любить тебя, то это будет невыносимо. Я не смогу быть с тобой, потому что не хочу жить в таком кошмаре. Все это время я думала только о том, что хочу тебя увидеть. А как увидела – все ясно поняла: больше я переживать тот же ад не хочу.