Взлет разрешаю!
Часть 9 из 24 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Однако его вклад в дело борьбы с гитлеровцами не менее ценен, чем ратный труд артиллериста, танкиста или снайпера. И потому Павел к человеку на любой, даже незаметной должности на войне относился уважительно. Каждый воин вносил свой посильный вклад в победу.
Бои идут на подступах к Воронежу, оставлены нашими частями Кантемировка, Лисичанск, бои у Богучар и под Ржевом. Немцы считают, что наступательная операция «Зейдлиц» идет по плану. За то, что командующий группой армий фон Бок часть войск перебросил к Воронежу, городу вовсе не ключевому, а не сосредоточил войска на главных направлениях – на Ростов и Сталинград, Гитлер снял его с должности. Шестая армия Паулюса уже перешла средний Дон и стремилась к городу на Волге.
13 июля 1942 года первая воздушная армия изрядно пополнились. Если до июля в армии была одна разведывательная эскадрилья в два звена из 6 самолетов, то добавили 10-й разведывательный авиаполк. А кроме того – 901-й легкий бомбардировочный авиаполк на самолетах У-2, 713-й транспортный авиаполк; 204 бомбардировочная авиадивизия, 215 смешанная (истребители и бомбардировщики) авиадивизия, 213-я ночная бомбардировочная авиадивизия, а еще шесть штурмовых авиадивизий на Ил-2, 234-я; 214-я; 231-я; 232-я и 233-я. Для вновь прибывших дивизий подготовили новые аэродромы. Немецкая авиаразведка сразу активизировалась. Как ни маскируй, ни скрывай, а подготовку аэродрома не скроешь. Надо или бульдозерами по лугу пройтись, убрать кочки и неровности, либо трактором протянуть железную волокушу. Немецкие «рамы» висели над нашими тылами ежедневно. Конечно, истребители наши FW-189 сбивали, отгоняли, но фото сделать они успевали. И, пока самолеты не перебазировались, мер немцы не предпринимали. Что толку бомбить ровное поле? А когда из тыла перелетели полки и дивизии, налеты вражеских бомбардировщиков и пикировщиков стали едва ли не ежедневными. Нашим истребителям для прикрытия аэродромов приходилось делать по нескольку вылетов в день. Зенитная артиллерия тоже не сидела без дела. Командиры полков-старожилов вводили командиров полков новичков в курс дела. Где и какие у немцев узлы обороны, аэродромы, зенитные батареи. Ну и лакомые цели – топливохранилища, мосты. Сосредоточение резервов. По скоплениям техники почти сразу наносились удары штурмовой авиации. Самолеты-разведчики делали вылеты до штурмовых ударов, с фото. И после налетов, чтобы представить командованию результаты боевой работы, оценить эффективность. Фото убедительные, особенно по потерям боевой техники.
Основные бои разворачивались под Юхновым и Ржевом, почти на стыке с Калининским фронтом. Июль во второй половине месяца выдался дождливым, в иных районах гусеничная техника застревала. Вылеты приходилось делать по погоде. Чтобы и земля просохла, выдержала «пешку», и дождя не было, дабы фото получилось. При осадках четкости снимков не было, все скрывалось на земле за пеленой дождя. Да еще низкая облачность мешала. Облака на трехстах метрах, стало быть, полоса фотопанорамы узкая, приходится делать несколько заходов. Только немцы активно противодействуют – зенитным огнем, истребителями. Однако конец июля не сентябрь. Два-три дня дождь, потом солнце, тучи ветром уносит, земля просыхает.
В один из дней Павел с экипажем вылетел на задание – провести разведку местности за Юхновым, задача – выявить резервы или скопление вражеской техники. Сделали облет, техники не обнаружили. Однако штурман обратил внимание:
– Командир, тебе не кажутся подозрительными стога сена на лугу?
– Что в этом необычного? – не понял сначала Павел.
– У деревенских живности уже не осталось. Я имею в виду коров, их немцы либо угнали, либо съели. Тогда для чего стога? Не технику ли маскируют?
Павел мысленно себя обругал. Мог бы и сам догадаться. А как проверить? Решил снизиться и обстрелять один-два стога из курсовых пулеметов. В пулеметных лентах на две обычных пули одна бронебойно-зажигательная. Стог при попадании такой пули загорится. Снизился, с пологого пикирования дал очередь из курсовых пулеметов по стогу. Потом перенес огонь на другой. Очереди щедрые, чтобы наверняка полыхнуло. Сделал круг по периметру луга. Стога уже дымятся, потом загорелись. Сухое сено горит быстро, серый дым валит, как из паровозной трубы. Сено до конца не прогорело, а уже виден силуэт танка. Так вот что немцы стогами замаскировали! На лугу не меньше танкового батальона! В азарте, не встречая противодействия, Павел принялся расстреливать стога. Уже пятый стог загорелся. От сена и танки начали гореть и дым уже не серый, а черный, какой бывает, когда горит техника. Краска, резина катков такой цвет дают.
В запале от легкой и неожиданной удачи Павел не заметил, как закончились патроны. К курсовым пулеметам их запас невелик. Все-таки «пешка» не истребитель, для ПЕ-2 важнее оборонить заднюю полусферу. Еще на один стог нацелился, жмет гашетку, а выстрелов нет. Дернул привод перезарядки, подумав – заклинило стреляной гильзой, а все равно оружие не стреляет. И уходить пора, понимал, что танкисты уже вызвали истребители для ненормального русского. Какой нормальный будет обстреливать стога, с бомбардировщика сподручнее бомбить.
Задание выполнено, горючего уже меньше трети бака, надо улетать. Развернулся курсом на восток, набрал высоту.
– Штурман! Место и курс!
Штурман дал координаты и курс. Выходило – пятнадцать минут лёта и будут над своей территорией. Очень удачно облачность появилась, куда Павел направил самолет. Сумрачно, зато безопасно, никто их не видит. Приборы работают, знай, поглядывай на авиагоризонт, компас, высотомер, да контролируй работу моторов. С ними все в порядке – обороты, давление масла, температура головок цилиндров и антифриза. Красота! Так бы в каждом полете. Нанес врагу ощутимый урон, пять танков – не игрушка, даже если они T-III. Жаль, что на фото будут только горящие стога, а не обстрел. Курсового фотоаппарата нет.
От избытка чувств даже напевать стал, что редко бывало в полетах. Посмотрел на часы. Судя по времени, уже должна быть пройдена линия фронта пару минут назад. Немного убрал обороты моторам, штурвал подал вперед. В кабине начало светлеть, и самолет вывалился из облаков. И сразу неожиданный сюрприз. Под облаками идут немецкие бомбардировщики «Юнкерсы-88», до замыкающего в строю не больше полусотни метров. Выведи «пешку» Павел на секунду-две раньше и вполне мог столкнуться. Мысли сразу заметались. Что предпринять? У курсовых пулеметов патронов нет. А «юнкерсы» явно готовятся к бомбометанию, потому как на его глазах открылись створки бомболюков и вот-вот на наши ближние тылы посыплются бомбы. Таранить! Это единственный выход. И делать это надо немедленно, бортовой стрелок «пешку» уже обнаружил и поворачивает пулемет. Немного самолет вправо подал, точно за «юнкерсом» встал, за его хвостом. Так бортстрелок стрелять побоится, свое хвостовое оперение повредит. Решительно двинул вперед ручку газа, моторы набрали обороты, скорость стала возрастать. Перед самым столкновением немного увел самолет вправо и винтом левого двигателя стал рубить вертикальное оперение. Полетели куски алюминиевой обшивки «юнкерса». «Пешку» затрясло. Штурман в испуге выругался. «Юнкерс» стал падать. Тут же включилось самолетное переговорное устройство, и бортстрелок доложил:
– Вижу пару «худых», догоняют!
Винт левого мотора поврежден, дисбаланс, сильная вибрация. От «мессеров» и с исправными моторами не уйти, у них преимущество в скорости. Впереди еще один «юнкерс», за ним другие бомбардировщики видны, построение косой пеленг. Надо успеть еще одного сбить, а потом, если повезет, резко снижаться. До «юнкерса» метров сто. Его бортовой стрелок огонь открыл. Павел занял место за его хвостом и на пару метров ниже, стрелок огонь прекратил. На этот раз Павел подвел винт левого мотора к горизонтальному оперению «юнкерса». Пилот «пешки» ближе к левому мотору в кабине и видно лучше. Скорость «пешки» немногим больше, чем у немца. Лопасти стали рубить оперение. Один из обломков хвоста бомбера ударил по фюзеляжу. Сзади раздались очереди бортстрелка. Видимо, вражеские истребители приблизились. «юнкерс» стал заваливаться на бок и в скольжении на крыло падать. Павел успел заметить, как из бомбера выпрыгнул человек. Теперь надо спасаться самим. Вибрация такая, что, кажется, что или крыло отвалится или левый мотор. Павел выключил зажигание левого двигателя, перекрыл кран подачи топлива. Не хватало только пожара на борту. «Пешка» вполне в состоянии продолжить полет на одном моторе, тем более нет бомб, почти все топливо выработано.
К стрельбе подключился штурман. Рядом с фюзеляжем пронеслась длинная трасса с «мессера». Павел отклонил штурвал вперед, перевел «пешку» в пике. Самолет прочный, рассчитан на большие перегрузки. При бомбардировке обычно пикирование начинает с трех тысяч метров, на высоте 1800 метров срабатывает автомат вывода, если пилот не начал выводить раньше. На выводе самолет теряет еще шестьсот – восемьсот метров. От нагрузки в глазах темнеет, но самолет переходит в горизонтальный полет.
И сейчас получилось все так же, только без бомб. Но «мессеры» не отставали. На пикировании от них не могли уйти даже истребители. Грохотали пулеметы штурмана и бортстрелка, в кабине сильный запах пороховых газов. Тысяча восемьсот метров, сработал автомат вывода, самолет начал приподнимать нос, стало вдавливать в спинку кресла. На левой плоскости один за другим два снарядных взрыва. Голову повернул – две дыры на крыле, каждая размером с футбольный мяч. Повреждения не критичные, самолет устойчив, слушается рулей. Еще несколько разрывов снарядов уже по фюзеляжу. Павел вцепился руками в штурвал, тянул на себя. Самолет выровнял нос, стал виден горизонт. Штурман крикнул:
– Горим!
Павел обернулся, за «пешкой» дым и языки пламени. Надо решать – срочно садиться на брюхо или покидать самолет. Высота критическая – восемьсот метров. Если покидать, может не успеть раскрыться парашют. Павел приказал:
– Всем покинуть машину!
– Понял, выполняю!
Отозвался только штурман. Сбросили фонарь кабины, сразу мощный поток воздуха в лицо. Павел летные очки опустил, до того они на лбу были. Штурман перевалился через борт, полетел вниз. Мимо горящей «пешки» пронесся «мессер», пилот погрозил кулаком. Пора!
Павел расстегнул ремни и выпрыгнул.
Глава 5. Перегонщик
Закрутило, завертело его в воздушном потоке. Вперед и вниз уходила «пешка», за ней уже густой дым валил, длинный язык пламени. Павел дернул кольцо парашюта. Рывок, падение замедлилось, над головой раскрылся белый купол парашюта. Со спины нарастающий рев самолета, пулеметные очереди. Повернул голову – на него «худой» летит, видны вспышки огней от стрельбы. И тут же сильный удар по правой ноге, как палкой с размаху. Нога сразу онемела. Вот сволочь, решил в воздухе расстрелять. Злой, потому что двух «юнкерсов» потерял, по головке по прилету не погладят. Зато на свой счет запишет сбитый ПЕ-2.
«Мессер» пролетел, земля стремительно стала надвигаться. Лишь бы не на дерево. Удар о землю, резкая боль в ноге и полная темнота.
Очнулся уже в палате госпиталя. Как сюда попал, кто его нашел, сколько дней здесь? Ничего не помнил. То, что в госпитале, не сомневался. Запах лекарств, койки по соседству. Не медсанбат. Там раненые в палатках и не койки железные, а деревянные топчаны, а то и на носилках мужики лежат, даже на земле, когда поток раненых велик. Медсанбаты в ближайшем тылу, а госпитали уже в дальнем. Во рту сухо, как в пустыне Кара-Кум. Павел там никогда не был, как-то видел документальный фильм об автопробеге грузовиков отечественных. А вот вспомнилось. Голова кружилась, слабость сильная. Вспомнил про ногу, скосил глаза вниз. Нога на месте, обе выделяются под одеялом. А то испугался – не отрезали ли? Тогда о полетах придется забыть, а другой воинской специальности у него нет. О том, что могут подчистую списать, думать не хотелось. Враг топчет родную землю, каждый мужчина с оружием в руках должен защищать страну, а не сидеть в тылу, прикрываясь справкой о ранении.
То, что он пришел в себя, заметили. К нему подошла санитарка, а может и медсестра в халате. От частых стирок халат был не белый, а сероватый.
– Очнулся, милок?
– Пить!
Губы пересохли, язык шершавый, не голос, а шипение змеиное издает. Сестричка принесла поильник, кружку с носиком, как чайник для заварки чая. Ох, до чего вода вкусна! Выпил весь, не отрываясь.
– Еще!
– Погоди чуток. Ты же без сознания неделю лежал. Не все сразу.
После воды захотелось есть. Коли неделю без сознания был, стало быть, столько и не ел. При кровопотерях усиленное питание нужно, об этом он слышал от людей опытных.
Вскоре медсестра принесла железную миску с супом, кусок хлеба.
– Сам поесть сможешь или покормить?
– Сам, только подушку приподнимите.
В полусидячем положении кушать непривычно. Из ложки на грудь все проливается, рубашку исподнюю намочил. Но приспособился. Обеими руками миску ко рту поднес, жижу высосал, а картошку и макароны уже ложкой в рот отправил. В животе приятная тяжесть и тепло разлились.
Теперь уже уснул крепко. Проснулся от стука ложек во время ужина, раненые ужинали. Ходячие в столовую ушли, остались с десяток тех, кто не мог. Ранены в ноги, как Павел, или состояние тяжелое. А один, в углу, и вовсе без сознания, как Павел недавно был. Каша перловая, которую в армии ненавидели, называли «шрапнелью», сейчас на «ура» пошла. Показалась такой вкусной, да с маслицем. Еще бы мяса кусок.
Поев, обратился к соседу:
– Мы где?
– В госпитале.
– Это понятно, город какой?
– Тула.
Павел одеяло откинул, а что увидишь, если нога от пятки до паха забинтована, да еще деревянная шина наложена. Когда в палате появилась медсестра, Павел подозвал:
– Сестричка, а что у меня?
– Огнестрельный перелом бедренной кости и большая кровопотеря.
– А когда выпишут?
– Когда срастется! Быстрый какой!
И потянулись дни, похожие один на другой. Из всех развлечений только радио в коридоре. Слушали сводки Совинформбюро, тогда к репродуктору сходились и сползались на костылях все, кто мог. Новости не радовали. Немцы уже вышли к берегу Волги, методично бомбили и обстреливали город. А еще гитлеровцы быстро продвигались на юг, уже часть Краснодарского края занята. К нефти Грозного и Баку рвутся, румынского бензина для техники не хватает. В коридоре висела большая топографическая карта, на ней положение линии фронта бойцы отмечали флажками, сделанными из иголок. И каждый день цепь флажков все больше сдвигалась на юг, за Ростов и на восток.
Павел находился в палате для командиров. От других она отличалась тем, что выдавали папиросы, а не махорку, а еще к обеду по пять карамелек. А еще в госпитале всем давали хлеб белый. Поговаривали, что из канадской муки.
Через месяц Павел стал вставать с постели, ходил с двумя костылями, но и этому был рад. Все время лежать на кровати – мучение для молодого организма.
Почти три месяца провел Павел в госпитале, потом еще месяц в подмосковном санатории ВВС, на реабилитации. От процедур не отлынивал, разрабатывая ногу. Пока в гипсе нога была, суставы стали тугоподвижными. До седьмого пота на разных механических устройствах под приглядом врачей занимался. А потом врачебно-летная комиссия и – как удар – приговор, негоден к летной работе в боевой авиации и перекомиссия через полгода. Как услышал Павел выводы, едва слезы не потекли.
– Как негоден? Что же мне теперь?
– Не вы один такой, успокойтесь. Летчиком-инструктором в авиашколу или запасной полк, либо на штабные должности.
Вышел Павел из кабинета, приуныл. Он, боевой летчик, а его в штаб, бумаги перебирать! А воевать будут вчерашние курсанты без опыта! Так собьют же! Обида была на врачей. Ему же не кросс на десять километров бежать! А уж педали нажать он запросто сможет. Сел в коридоре в углу, задумался. Надо ехать в штаб первой воздушной армии за назначением. Или сразу в Москву рвануть, в штаб ВВС?
При выписке из госпиталя получил не свое обмундирование, чужое, застиранное почти до потери цвета. Однако медаль и документы сохранились, уже хорошо.
К Павлу подошел майор, петлицы голубые, тоже авиатор.
– Что закручинился, младшой?
– Здравия желаю, товарищ майор! – вскочил Павел.
– Оставь, мы не на службе.
Павел протянул майору заключение врачебной комиссии. Прочел командир, крякнул, бумажку вернул.
– Летать хочешь?
– Хочу!
– А на чем летал?
– СБ и «пешка».
– А какой налет?
Вот же прицепился! Может, майор из военной контрразведки? Да нет, не будет «контрик» в коридоре допрашивать. Скорее в кабинете, под протокол.
– Две тысячи двести.
А кто точно считал налет? Если только в штабе, поскольку в летной книжке боевые вылеты записывали, сбитые самолеты, уничтоженную технику врага.
Майор хмыкнул.
Бои идут на подступах к Воронежу, оставлены нашими частями Кантемировка, Лисичанск, бои у Богучар и под Ржевом. Немцы считают, что наступательная операция «Зейдлиц» идет по плану. За то, что командующий группой армий фон Бок часть войск перебросил к Воронежу, городу вовсе не ключевому, а не сосредоточил войска на главных направлениях – на Ростов и Сталинград, Гитлер снял его с должности. Шестая армия Паулюса уже перешла средний Дон и стремилась к городу на Волге.
13 июля 1942 года первая воздушная армия изрядно пополнились. Если до июля в армии была одна разведывательная эскадрилья в два звена из 6 самолетов, то добавили 10-й разведывательный авиаполк. А кроме того – 901-й легкий бомбардировочный авиаполк на самолетах У-2, 713-й транспортный авиаполк; 204 бомбардировочная авиадивизия, 215 смешанная (истребители и бомбардировщики) авиадивизия, 213-я ночная бомбардировочная авиадивизия, а еще шесть штурмовых авиадивизий на Ил-2, 234-я; 214-я; 231-я; 232-я и 233-я. Для вновь прибывших дивизий подготовили новые аэродромы. Немецкая авиаразведка сразу активизировалась. Как ни маскируй, ни скрывай, а подготовку аэродрома не скроешь. Надо или бульдозерами по лугу пройтись, убрать кочки и неровности, либо трактором протянуть железную волокушу. Немецкие «рамы» висели над нашими тылами ежедневно. Конечно, истребители наши FW-189 сбивали, отгоняли, но фото сделать они успевали. И, пока самолеты не перебазировались, мер немцы не предпринимали. Что толку бомбить ровное поле? А когда из тыла перелетели полки и дивизии, налеты вражеских бомбардировщиков и пикировщиков стали едва ли не ежедневными. Нашим истребителям для прикрытия аэродромов приходилось делать по нескольку вылетов в день. Зенитная артиллерия тоже не сидела без дела. Командиры полков-старожилов вводили командиров полков новичков в курс дела. Где и какие у немцев узлы обороны, аэродромы, зенитные батареи. Ну и лакомые цели – топливохранилища, мосты. Сосредоточение резервов. По скоплениям техники почти сразу наносились удары штурмовой авиации. Самолеты-разведчики делали вылеты до штурмовых ударов, с фото. И после налетов, чтобы представить командованию результаты боевой работы, оценить эффективность. Фото убедительные, особенно по потерям боевой техники.
Основные бои разворачивались под Юхновым и Ржевом, почти на стыке с Калининским фронтом. Июль во второй половине месяца выдался дождливым, в иных районах гусеничная техника застревала. Вылеты приходилось делать по погоде. Чтобы и земля просохла, выдержала «пешку», и дождя не было, дабы фото получилось. При осадках четкости снимков не было, все скрывалось на земле за пеленой дождя. Да еще низкая облачность мешала. Облака на трехстах метрах, стало быть, полоса фотопанорамы узкая, приходится делать несколько заходов. Только немцы активно противодействуют – зенитным огнем, истребителями. Однако конец июля не сентябрь. Два-три дня дождь, потом солнце, тучи ветром уносит, земля просыхает.
В один из дней Павел с экипажем вылетел на задание – провести разведку местности за Юхновым, задача – выявить резервы или скопление вражеской техники. Сделали облет, техники не обнаружили. Однако штурман обратил внимание:
– Командир, тебе не кажутся подозрительными стога сена на лугу?
– Что в этом необычного? – не понял сначала Павел.
– У деревенских живности уже не осталось. Я имею в виду коров, их немцы либо угнали, либо съели. Тогда для чего стога? Не технику ли маскируют?
Павел мысленно себя обругал. Мог бы и сам догадаться. А как проверить? Решил снизиться и обстрелять один-два стога из курсовых пулеметов. В пулеметных лентах на две обычных пули одна бронебойно-зажигательная. Стог при попадании такой пули загорится. Снизился, с пологого пикирования дал очередь из курсовых пулеметов по стогу. Потом перенес огонь на другой. Очереди щедрые, чтобы наверняка полыхнуло. Сделал круг по периметру луга. Стога уже дымятся, потом загорелись. Сухое сено горит быстро, серый дым валит, как из паровозной трубы. Сено до конца не прогорело, а уже виден силуэт танка. Так вот что немцы стогами замаскировали! На лугу не меньше танкового батальона! В азарте, не встречая противодействия, Павел принялся расстреливать стога. Уже пятый стог загорелся. От сена и танки начали гореть и дым уже не серый, а черный, какой бывает, когда горит техника. Краска, резина катков такой цвет дают.
В запале от легкой и неожиданной удачи Павел не заметил, как закончились патроны. К курсовым пулеметам их запас невелик. Все-таки «пешка» не истребитель, для ПЕ-2 важнее оборонить заднюю полусферу. Еще на один стог нацелился, жмет гашетку, а выстрелов нет. Дернул привод перезарядки, подумав – заклинило стреляной гильзой, а все равно оружие не стреляет. И уходить пора, понимал, что танкисты уже вызвали истребители для ненормального русского. Какой нормальный будет обстреливать стога, с бомбардировщика сподручнее бомбить.
Задание выполнено, горючего уже меньше трети бака, надо улетать. Развернулся курсом на восток, набрал высоту.
– Штурман! Место и курс!
Штурман дал координаты и курс. Выходило – пятнадцать минут лёта и будут над своей территорией. Очень удачно облачность появилась, куда Павел направил самолет. Сумрачно, зато безопасно, никто их не видит. Приборы работают, знай, поглядывай на авиагоризонт, компас, высотомер, да контролируй работу моторов. С ними все в порядке – обороты, давление масла, температура головок цилиндров и антифриза. Красота! Так бы в каждом полете. Нанес врагу ощутимый урон, пять танков – не игрушка, даже если они T-III. Жаль, что на фото будут только горящие стога, а не обстрел. Курсового фотоаппарата нет.
От избытка чувств даже напевать стал, что редко бывало в полетах. Посмотрел на часы. Судя по времени, уже должна быть пройдена линия фронта пару минут назад. Немного убрал обороты моторам, штурвал подал вперед. В кабине начало светлеть, и самолет вывалился из облаков. И сразу неожиданный сюрприз. Под облаками идут немецкие бомбардировщики «Юнкерсы-88», до замыкающего в строю не больше полусотни метров. Выведи «пешку» Павел на секунду-две раньше и вполне мог столкнуться. Мысли сразу заметались. Что предпринять? У курсовых пулеметов патронов нет. А «юнкерсы» явно готовятся к бомбометанию, потому как на его глазах открылись створки бомболюков и вот-вот на наши ближние тылы посыплются бомбы. Таранить! Это единственный выход. И делать это надо немедленно, бортовой стрелок «пешку» уже обнаружил и поворачивает пулемет. Немного самолет вправо подал, точно за «юнкерсом» встал, за его хвостом. Так бортстрелок стрелять побоится, свое хвостовое оперение повредит. Решительно двинул вперед ручку газа, моторы набрали обороты, скорость стала возрастать. Перед самым столкновением немного увел самолет вправо и винтом левого двигателя стал рубить вертикальное оперение. Полетели куски алюминиевой обшивки «юнкерса». «Пешку» затрясло. Штурман в испуге выругался. «Юнкерс» стал падать. Тут же включилось самолетное переговорное устройство, и бортстрелок доложил:
– Вижу пару «худых», догоняют!
Винт левого мотора поврежден, дисбаланс, сильная вибрация. От «мессеров» и с исправными моторами не уйти, у них преимущество в скорости. Впереди еще один «юнкерс», за ним другие бомбардировщики видны, построение косой пеленг. Надо успеть еще одного сбить, а потом, если повезет, резко снижаться. До «юнкерса» метров сто. Его бортовой стрелок огонь открыл. Павел занял место за его хвостом и на пару метров ниже, стрелок огонь прекратил. На этот раз Павел подвел винт левого мотора к горизонтальному оперению «юнкерса». Пилот «пешки» ближе к левому мотору в кабине и видно лучше. Скорость «пешки» немногим больше, чем у немца. Лопасти стали рубить оперение. Один из обломков хвоста бомбера ударил по фюзеляжу. Сзади раздались очереди бортстрелка. Видимо, вражеские истребители приблизились. «юнкерс» стал заваливаться на бок и в скольжении на крыло падать. Павел успел заметить, как из бомбера выпрыгнул человек. Теперь надо спасаться самим. Вибрация такая, что, кажется, что или крыло отвалится или левый мотор. Павел выключил зажигание левого двигателя, перекрыл кран подачи топлива. Не хватало только пожара на борту. «Пешка» вполне в состоянии продолжить полет на одном моторе, тем более нет бомб, почти все топливо выработано.
К стрельбе подключился штурман. Рядом с фюзеляжем пронеслась длинная трасса с «мессера». Павел отклонил штурвал вперед, перевел «пешку» в пике. Самолет прочный, рассчитан на большие перегрузки. При бомбардировке обычно пикирование начинает с трех тысяч метров, на высоте 1800 метров срабатывает автомат вывода, если пилот не начал выводить раньше. На выводе самолет теряет еще шестьсот – восемьсот метров. От нагрузки в глазах темнеет, но самолет переходит в горизонтальный полет.
И сейчас получилось все так же, только без бомб. Но «мессеры» не отставали. На пикировании от них не могли уйти даже истребители. Грохотали пулеметы штурмана и бортстрелка, в кабине сильный запах пороховых газов. Тысяча восемьсот метров, сработал автомат вывода, самолет начал приподнимать нос, стало вдавливать в спинку кресла. На левой плоскости один за другим два снарядных взрыва. Голову повернул – две дыры на крыле, каждая размером с футбольный мяч. Повреждения не критичные, самолет устойчив, слушается рулей. Еще несколько разрывов снарядов уже по фюзеляжу. Павел вцепился руками в штурвал, тянул на себя. Самолет выровнял нос, стал виден горизонт. Штурман крикнул:
– Горим!
Павел обернулся, за «пешкой» дым и языки пламени. Надо решать – срочно садиться на брюхо или покидать самолет. Высота критическая – восемьсот метров. Если покидать, может не успеть раскрыться парашют. Павел приказал:
– Всем покинуть машину!
– Понял, выполняю!
Отозвался только штурман. Сбросили фонарь кабины, сразу мощный поток воздуха в лицо. Павел летные очки опустил, до того они на лбу были. Штурман перевалился через борт, полетел вниз. Мимо горящей «пешки» пронесся «мессер», пилот погрозил кулаком. Пора!
Павел расстегнул ремни и выпрыгнул.
Глава 5. Перегонщик
Закрутило, завертело его в воздушном потоке. Вперед и вниз уходила «пешка», за ней уже густой дым валил, длинный язык пламени. Павел дернул кольцо парашюта. Рывок, падение замедлилось, над головой раскрылся белый купол парашюта. Со спины нарастающий рев самолета, пулеметные очереди. Повернул голову – на него «худой» летит, видны вспышки огней от стрельбы. И тут же сильный удар по правой ноге, как палкой с размаху. Нога сразу онемела. Вот сволочь, решил в воздухе расстрелять. Злой, потому что двух «юнкерсов» потерял, по головке по прилету не погладят. Зато на свой счет запишет сбитый ПЕ-2.
«Мессер» пролетел, земля стремительно стала надвигаться. Лишь бы не на дерево. Удар о землю, резкая боль в ноге и полная темнота.
Очнулся уже в палате госпиталя. Как сюда попал, кто его нашел, сколько дней здесь? Ничего не помнил. То, что в госпитале, не сомневался. Запах лекарств, койки по соседству. Не медсанбат. Там раненые в палатках и не койки железные, а деревянные топчаны, а то и на носилках мужики лежат, даже на земле, когда поток раненых велик. Медсанбаты в ближайшем тылу, а госпитали уже в дальнем. Во рту сухо, как в пустыне Кара-Кум. Павел там никогда не был, как-то видел документальный фильм об автопробеге грузовиков отечественных. А вот вспомнилось. Голова кружилась, слабость сильная. Вспомнил про ногу, скосил глаза вниз. Нога на месте, обе выделяются под одеялом. А то испугался – не отрезали ли? Тогда о полетах придется забыть, а другой воинской специальности у него нет. О том, что могут подчистую списать, думать не хотелось. Враг топчет родную землю, каждый мужчина с оружием в руках должен защищать страну, а не сидеть в тылу, прикрываясь справкой о ранении.
То, что он пришел в себя, заметили. К нему подошла санитарка, а может и медсестра в халате. От частых стирок халат был не белый, а сероватый.
– Очнулся, милок?
– Пить!
Губы пересохли, язык шершавый, не голос, а шипение змеиное издает. Сестричка принесла поильник, кружку с носиком, как чайник для заварки чая. Ох, до чего вода вкусна! Выпил весь, не отрываясь.
– Еще!
– Погоди чуток. Ты же без сознания неделю лежал. Не все сразу.
После воды захотелось есть. Коли неделю без сознания был, стало быть, столько и не ел. При кровопотерях усиленное питание нужно, об этом он слышал от людей опытных.
Вскоре медсестра принесла железную миску с супом, кусок хлеба.
– Сам поесть сможешь или покормить?
– Сам, только подушку приподнимите.
В полусидячем положении кушать непривычно. Из ложки на грудь все проливается, рубашку исподнюю намочил. Но приспособился. Обеими руками миску ко рту поднес, жижу высосал, а картошку и макароны уже ложкой в рот отправил. В животе приятная тяжесть и тепло разлились.
Теперь уже уснул крепко. Проснулся от стука ложек во время ужина, раненые ужинали. Ходячие в столовую ушли, остались с десяток тех, кто не мог. Ранены в ноги, как Павел, или состояние тяжелое. А один, в углу, и вовсе без сознания, как Павел недавно был. Каша перловая, которую в армии ненавидели, называли «шрапнелью», сейчас на «ура» пошла. Показалась такой вкусной, да с маслицем. Еще бы мяса кусок.
Поев, обратился к соседу:
– Мы где?
– В госпитале.
– Это понятно, город какой?
– Тула.
Павел одеяло откинул, а что увидишь, если нога от пятки до паха забинтована, да еще деревянная шина наложена. Когда в палате появилась медсестра, Павел подозвал:
– Сестричка, а что у меня?
– Огнестрельный перелом бедренной кости и большая кровопотеря.
– А когда выпишут?
– Когда срастется! Быстрый какой!
И потянулись дни, похожие один на другой. Из всех развлечений только радио в коридоре. Слушали сводки Совинформбюро, тогда к репродуктору сходились и сползались на костылях все, кто мог. Новости не радовали. Немцы уже вышли к берегу Волги, методично бомбили и обстреливали город. А еще гитлеровцы быстро продвигались на юг, уже часть Краснодарского края занята. К нефти Грозного и Баку рвутся, румынского бензина для техники не хватает. В коридоре висела большая топографическая карта, на ней положение линии фронта бойцы отмечали флажками, сделанными из иголок. И каждый день цепь флажков все больше сдвигалась на юг, за Ростов и на восток.
Павел находился в палате для командиров. От других она отличалась тем, что выдавали папиросы, а не махорку, а еще к обеду по пять карамелек. А еще в госпитале всем давали хлеб белый. Поговаривали, что из канадской муки.
Через месяц Павел стал вставать с постели, ходил с двумя костылями, но и этому был рад. Все время лежать на кровати – мучение для молодого организма.
Почти три месяца провел Павел в госпитале, потом еще месяц в подмосковном санатории ВВС, на реабилитации. От процедур не отлынивал, разрабатывая ногу. Пока в гипсе нога была, суставы стали тугоподвижными. До седьмого пота на разных механических устройствах под приглядом врачей занимался. А потом врачебно-летная комиссия и – как удар – приговор, негоден к летной работе в боевой авиации и перекомиссия через полгода. Как услышал Павел выводы, едва слезы не потекли.
– Как негоден? Что же мне теперь?
– Не вы один такой, успокойтесь. Летчиком-инструктором в авиашколу или запасной полк, либо на штабные должности.
Вышел Павел из кабинета, приуныл. Он, боевой летчик, а его в штаб, бумаги перебирать! А воевать будут вчерашние курсанты без опыта! Так собьют же! Обида была на врачей. Ему же не кросс на десять километров бежать! А уж педали нажать он запросто сможет. Сел в коридоре в углу, задумался. Надо ехать в штаб первой воздушной армии за назначением. Или сразу в Москву рвануть, в штаб ВВС?
При выписке из госпиталя получил не свое обмундирование, чужое, застиранное почти до потери цвета. Однако медаль и документы сохранились, уже хорошо.
К Павлу подошел майор, петлицы голубые, тоже авиатор.
– Что закручинился, младшой?
– Здравия желаю, товарищ майор! – вскочил Павел.
– Оставь, мы не на службе.
Павел протянул майору заключение врачебной комиссии. Прочел командир, крякнул, бумажку вернул.
– Летать хочешь?
– Хочу!
– А на чем летал?
– СБ и «пешка».
– А какой налет?
Вот же прицепился! Может, майор из военной контрразведки? Да нет, не будет «контрик» в коридоре допрашивать. Скорее в кабинете, под протокол.
– Две тысячи двести.
А кто точно считал налет? Если только в штабе, поскольку в летной книжке боевые вылеты записывали, сбитые самолеты, уничтоженную технику врага.
Майор хмыкнул.