Взлет разрешаю!
Часть 12 из 24 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Аэродром, где располагался полк, на берегу Балтики, а желающих искупаться немного, потому что вода холодная. По ощущениям – не больше 17–18 градусов. Многие члены экипажей до Борков море видели только с самолета. Поэтому лезли в воду, пробовали на вкус. «Моржей» не нашлось. Соленую воду после купания в заливе смывать пресной водой надо, а то чесаться начинали. Хотя в этих местах вода не очень соленая, разбавлена пресной из Невы.
В середине сорок четвертого уже никто из военнослужащих Красной армии, из населения не сомневался, что победа будет за нами. Вопрос только во времени. Немец еще силен, но уже пятится, сил на крупные наступательные операции нет. И солдаты вермахта уже не те. Если в сорок первом здоровые, крепкие, наглые, потому как считали, что их победа – вопрос нескольких месяцев. А сейчас Павел видел военнопленных – хилые, в очках и глаза потухшие. В победу фюрера верили только фанатики из «СС». Впрочем, Павел военнопленных вблизи видел только пару раз. Из сборных лагерей их обычно эшелонами отправляли в наш глубокий тыл, на бывшие оккупированные ими земли, восстанавливать то, что разрушено.
За счет большего опыта, все же второй гвардейский МТАБ летал с 1939 года, воевал с первых дней войны, у экипажей были свои приемы атак вражеских кораблей. Первым в атаку шел топмачтовик, вел огонь из курсовых пушек, сбрасывал бомбы, фактически отвлекая внимание и огонь зениток на себя.
После атаки топмачтовик пролетал над кораблем и только потом разворачивался. Так он меньше времени находился в опасной зоне. Казалось бы, на боевом курсе, в атаке, самолет находится 10–15 секунд. Вроде немного, но когда по тебе лупят из всех стволов, эти секунды растягиваются в вечность. Особенно напрягало, что пилот должен вести машину точно, не отклоняясь по курсу и тангажу. Для зенитчиков удобно, цель большая, идет ровно, бронирования нет.
За топмачтовиком, который на себя отвлекает, идет торпедоносец, можно сказать крадется. Сбрасывает торпеду, подскоком уходит, буквально перепрыгивая корабль. И все равно, как ни ухитряйся, а потери велики. У летчиков-истребителей, людей рисковой профессии, выживаемость 6–7 боевых вылетов, а у экипажей минно-торпедных полков всего три! Большинство и опыта набраться не успевают. А особенности полетов над морем есть. Трудно на глаз определить высоту над водной гладью, трудно ориентироваться даже штурману, если солнце закрыто облаками или туман. И погода над морем может меняться быстро. Полковой метеоролог дает «добро» на вылет, обещая видимость «миллион на миллион», а вблизи предполагаемого конвоя туман или дождь, ветер.
Потому потери летного состава большие, только за десять месяцев боевых действий полк потерял более двухсот человек и 67 самолетов. Штатная численность – 32 самолета, столько же летчиков, как и штурманов, а воздушных стрелков вдвое больше, один в верхней пулеметной точке, другой в нижней. Фактически за это короткое время полк дважды сменил летный состав и материальную часть. В ВВС морфлота торпедоносцы неофициально считались смертниками. За потопление корабля давали ордена, денежные награды, но многие из награжденных награды получить не успевали, как комэск Тихомиров. Первый Герой Советского Союза в полку, а получить звезду не успел, погиб.
И неудивительно, что следующий вылет едва не оказался не крайним, как говорят летчики и моряки, а последним. Экипаж отправили в поисковый полет. От авиаразведки поступило сообщение, что в районе севернее Локсы видели транспорт и корабль охранения, которые шли на север. Авиаразведчик видел небольшой конвой больше двух часов назад, и сейчас они должны были уже выйти из пролива и неизвестно их местонахождение. Из боеготовых самолетов был один, как и экипаж, потому Павел получил приказ на вылет и приблизительный район поиска.
Взлетели, набрали три тысячи метров. На такой высоте можно дышать без кислородных масок и район обзора большой. Влево-вправо-вперед – видно на десятки морских миль.
Заметили впереди точку, взяли на нее курс, снизились, а это оказался советский корабль, моряки на палубе приветственно бескозырками размахивали. А куда же конвой делся? Зигзагами влево-вправо, на языке авиаторов это называется ходить галсами. Как пропал конвой! Может – стоит в небольшой гавани на разгрузке. А стрелка топливомера медленно, но неуклонно влево клонится, пора возвращаться на аэродром. Справа по курсу на удалении с десяток миль судно. Решил проверить. С малой высоты видно – самоходная баржа типа «Зибель». Фактически катамаран со скоростью хода десять с половиной узлов, для транспортной посудины вполне прилично. Предназначена для перевозки по морю вооружения, для высадки десанта. Имеет одну 75-мм пушку и счетверенный зенитный автомат «Эрликон». Хоть и баржа, а за рубль – двадцать не возьмешь. Павел боевой разворот заложил. Негоже возвращаться с торпедой, уж лучше баржу потопить. Снизился, лег на боевой курс, слушал корректирующие команды штурмана. С баржи из зенитки лупят, на три обычных снаряда один трассирующий. А ствола у зенитной установки четыре, и кажется, что в тебя сноп огня летит.
Штурман торпеду сбросил, Павел взял на себя штурвал, перескочил баржу. Видимо, расчет зенитки опытный, успели установку повернуть и в торпедоносец очередь с близкой дистанции всадить. По правому крылу и фюзеляжу разрывы. И в этот момент торпеда рванула. Грохот изрядный. Если бы не прямое попадание в борт барже, угробили зенитчики самолет. А теперь сами будут спасаться. Павел по самолетному переговорному устройству бортовых стрелков вызвал. Они через блистеры могут самолет осмотреть. Не отвечают, причем оба. Штурмана вызвал:
– Тимофей, жив?
– Жив! Осколки в лицо попали, хорошо – глаза не зацепило.
– Дыма нет? Велики ли повреждения?
– Момент.
Штурман осмотрел самолет, через наушники слышно лишь тяжелое дыхание.
– В фюзеляже справа здоровую дыру вижу, а также две в правом крыле и мотогондолу разворотило.
– Понял. Дай курс.
– Сто градусов. Как раз к своим выйдем.
А правый двигатель заглох. На манометре давление масла ноль. Павел попробовал мотор запустить. Хоть бы несколько минут отработал – до земли добраться. На членах экипажа резиновые надувные жилеты. На воде какое-то время могут удержаться. Но найдут ли их? Вполне может течением или ветром в немецкую сторону снести. Уже и темная полоса земли впереди показалась. Павел дал газ единственному мотору, штурвал на себя плавно потянул. Лучше иметь запас по высоте. Левый мотор чихнул, заглох, сразу же вновь заработал и замолк. Павел бросил взгляд на приборную панель. Чертов «Зибель»! Бензин на нуле! Страшно видеть на самолете на высоте в три тысячи метров стоящие винты. Слышен посвист ветра в проводе антенны, выступающих деталях. При работающих моторах их рев заглушает все звуки. Все же неплохое аэродинамическое качество у «Дугласа», скорость падала быстрее, чем высота. У Павла даже надежда появилась, робкая пока, что дотянут. Не получилось. Вода все ближе, уже четко различимы белые барашки волн. Уже если не отдал штурману команду покидать самолет, теперь поздно, высота мала.
– Тимофей! До берега немного не дотянем, придется приводняться. Как только шлепнемся, отстегивай привязные ремни и подвесную систему парашюта, это балласт. Какое-то время самолет на плаву будет, выбирайся. И, по возможности, посмотри, что со стрелками.
– Понял.
Альтиметр на «Бостоне» довольно точный. На приборе шестьдесят метров, десять. Павел штурвал на себя потянул, желая погасить скорость. Самолет почти не слушался рулей, задел хвостовым оперением воду, затем тяжело плюхнулся на брюхо, подняв фонтан брызг.
Павел расстегнул привязные ремни кресла, затем замок подвесной системы парашюта, рванул рычаг аварийного сброса фонаря. Обычно им пользуются при покидании самолета в воздухе, когда бомбардировщик терпит бедствие, чтобы выпрыгнуть с парашютом. Сейчас редкий случай – приводнение. И сколько времени самолет продержится на воде, нет ни в одной инструкции. На полу кабины вода уже есть, пока тонкий слой. Павел стал надувать резиновый жилет. Плавать он умел и любил. Но одно дело в трусах, да когда берег рядом, водичка теплая, а другое – в обмундировании и сапогах и берег далеко, около километра, если глазомер не подводит. Поколебался – снять сапоги или нет? А еще сильно беспокоило – наши на берегу или немцы?
Подал голос штурман:
– Паша, ты как?
– Жилет надуваю.
Павел перегнулся через борт кабины. Штурман уже жилет надул, стоял на крыле самолета. Крыло уже скрыто под водой, только винт виден и мотогондола.
Павел перевалился через борт, придерживался обеими руками. Комбинезон сразу намок, неприятно холодил тело.
– Тимофей, ты проверял, как там стрелки?
– Конечно. Оба наповал.
Тела парней уйдут под воду с самолетом, будет братская могила. А надо бы настоящую, да со звездочкой на памятнике.
– Поплыли?
Поплыли размеренно, лучше экономить силы. Метров через сто Тимофей обернулся.
– Да что же он не тонет?
Вода скрыла фюзеляж только наполовину. Видно лобовое стекло, вертикальное оперение, часть лопастей винта. Павел зацепился ногой за что-то. Решил встать и неожиданно ощутил землю. Мелководье! Вот уж повезло!
– Тимофей, здесь мелко! Я стою.
Правда, воды было по шею, но надежда появилась, что не утонут. Жилеты держали слабо, Павел подозревал, что надули их плохо.
На берегу какое-то движение. Первым его заметил штурман.
– Командир, на берегу люди.
Павел выругался. Хорошо, если бойцы Красной армии. А если немцы? Да коли не немцы, а эстонцы, ничем не лучше. Пособники немцев, вермахт встретили восторженно. Павел не уверен был, что после пребывания в воде оружие будет стрелять. И не в пистолете дело, а в патронах. Замокнет капсюль – и пиши пропало.
Местные, если их много, забьют палками или на вилы поднимут. В ближнем бою вилы не хуже копья.
– Тимофей, ты различаешь – в форме они или нет?
– Слишком далеко.
С каждой пройденной сотней метров становилось мельче. Вода по грудь, потом по пояс. Видимо – повезло, наткнулись на косу, потому и самолет полностью под воду не ушел. Еще немного прошли, и штурман сказал:
– По-моему, наши, форма зеленая.
На большой дистанции цвет различим плохо. Зеленый цвет униформы, официально – хаки, еще не гарантировал, что на берегу советские бойцы. Эстонские националистические отряды использовали форму и немецкую, и эстонскую, и цивильную одежду. Когда Советский Союз вошел в Прибалтику, было арестовано все политическое и военное руководство. А в ночь на 14 июня 1941 года, за неделю до начала войны, были депортированы из республик жители. Из Литвы были выселены 34 тысячи человек, из Латвии 15 тысяч, из Эстонии 10 тысяч. Акция проводилась силами НКВД. Людей вывозили в казахстанские степи, в сибирскую тайгу. Любви и уважения к Советскому Союзу явно не прибавилось. В отличие от эстонцев и латышей, Гитлер и вермахт не признавали литовцев, и те оказались между молотом и наковальней. Литва была обречена, литовцев не брали добровольцами в полицейские батальоны или в двадцатую дивизию «СС», где служили прибалты.
И если на берегу эстонцы, летчика и штурмана ожидает смерть лютая и медленная, немцам их не передадут.
– Тимофей, предположительно – где мы?
– Где-то у Нарвы.
Павел чертыхнулся. Линия фронта проходила по реке. Прибалтийская освободительная операция начнется лишь 14 сентября и 24 ноября Прибалтику освободят от немецких войск.
С этого момента начнется движение лесных братьев, фактически партизанское. Тысячи гражданских лиц, вошедших в администрацию, служивших в милиции, работавших учителями, врачами, почтальонами – были убиты. Причем жестоко, мучительно. Борьба с «лесными братьями» получилась затяжной. Последнего «борца» – Аугусто Саббе застрелили в стычке с сотрудником КГБ 27 сентября 1978 года.
На берегу вдруг вспыхнула перестрелка. Кто стреляет? По кому? Несколько пуль шлепнулись недалеко от летчиков. И не укроешься в окопе. Идти к берегу перестали, присели в воду по шею. Так меньше шансов поймать шальную пулю. Идти опасно, сидеть в воде холодно, вода все тепло тела забирает, обоих начало познабливать.
Перестрелка прекратилась, в небо взлетела зеленая ракета. Парни встали, пошли к берегу. Уже на подходе Павел вытащил «ТТ» из кобуры, загнал патрон в ствол. А уже видно бойцов в советской форме. Наши!
Выбрались на берег, к ним старший лейтенант подошел.
– Вас двое всего?
– Остальные погибли.
– Нас комбат послал, он с командного пункта видел, как ваш самолет в воду упал.
– С кем перестрелка была?
– С националистами, постреляли мы их, а то бы вы как раз к ним в лапы угодили. Вон валяются.
Летчики подошли к одному. Так вот почему издали форма зеленой показалась. На убитом маскировочный костюм немецкий, с растительностью сливается. Что у немцев не отнять, так это разные приспособления для маскировки. Для техники маскировочные сети, для людей – костюмы. Причем на все времена года. Для зимы белые, для лета под цвет травы или листвы, для осени – цвет пожухлых листьев, пятнами.
Наша промышленность предметы маскировки производила в недостаточном количестве и скудном ассортименте.
Заметив, что летчиков трясет от холода, нервного напряжения, старлей снял с ремня фляжку, протянул.
– Глотните для сугреву.
Павел сделал несколько крупных глотков, протянул штурману. Во фляжке водка, сразу по жилам побежала, показалось – теплее стало.
– Попрошу к комбату, товарищи летчики, – пригласил старлей.
Летчиков в армии уважали еще с довоенных времен. «Марш авиаторов» пели, где «все выше стремим мы полет наших птиц, где в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ…». До войны летчики спасали людей с затонувшего «Челюскина» в Арктике, делали сверхдальние беспосадочные перелеты. Лица Героев Советского Союза мелькали в кинохронике, на фотографиях в газетах.
Комбат в блиндаже был, сидел на пустом снарядном ящике, второй ящик был вместо стола. На столе карта разложена. Павел представился, за ним штурман.
– Присаживайтесь.
На летчиках форма сырая, к телу липнет. Майор распорядился:
– Кононов, организуй обед сталинским соколам. Матвейчук, просуши форму и дай чего-нибудь прикрыться.
Летчики сняли мокрые комбинезоны, гимнастерки и бриджи, которые сразу унес рядовой Матвейчук. Взамен получили по сухой гимнастерке. Штурман сразу спросил:
– Товарищ майор, а где мы?
Комбат ткнул пальцем в точку на карте. Получалось – у деревни Саркюля, что недалеко от реки Россонь. Не долетели до своих с полсотни километров. Пока старлей организовывал обед, комбат позвонил в штаб полка, доложил о летчиках с бомбардировщика. Кивал головой, потом сказал:
– Слушаюсь, товарищ комполка. Накормлю, обсушу и отправлю.
Старший лейтенант расстарался. В одном котелке суп принес, в другом гречневую кашу. Да вскрыл банку с тушенкой, а вторую с консервированной колбасой. Вообще-то на деле это был плотный фарш, со специями и готовый к употреблению. Для бутербродов просто замечательно. Конечно, выпили. Майор сам поставил кружки перед каждым, плеснул щедро водки.
В середине сорок четвертого уже никто из военнослужащих Красной армии, из населения не сомневался, что победа будет за нами. Вопрос только во времени. Немец еще силен, но уже пятится, сил на крупные наступательные операции нет. И солдаты вермахта уже не те. Если в сорок первом здоровые, крепкие, наглые, потому как считали, что их победа – вопрос нескольких месяцев. А сейчас Павел видел военнопленных – хилые, в очках и глаза потухшие. В победу фюрера верили только фанатики из «СС». Впрочем, Павел военнопленных вблизи видел только пару раз. Из сборных лагерей их обычно эшелонами отправляли в наш глубокий тыл, на бывшие оккупированные ими земли, восстанавливать то, что разрушено.
За счет большего опыта, все же второй гвардейский МТАБ летал с 1939 года, воевал с первых дней войны, у экипажей были свои приемы атак вражеских кораблей. Первым в атаку шел топмачтовик, вел огонь из курсовых пушек, сбрасывал бомбы, фактически отвлекая внимание и огонь зениток на себя.
После атаки топмачтовик пролетал над кораблем и только потом разворачивался. Так он меньше времени находился в опасной зоне. Казалось бы, на боевом курсе, в атаке, самолет находится 10–15 секунд. Вроде немного, но когда по тебе лупят из всех стволов, эти секунды растягиваются в вечность. Особенно напрягало, что пилот должен вести машину точно, не отклоняясь по курсу и тангажу. Для зенитчиков удобно, цель большая, идет ровно, бронирования нет.
За топмачтовиком, который на себя отвлекает, идет торпедоносец, можно сказать крадется. Сбрасывает торпеду, подскоком уходит, буквально перепрыгивая корабль. И все равно, как ни ухитряйся, а потери велики. У летчиков-истребителей, людей рисковой профессии, выживаемость 6–7 боевых вылетов, а у экипажей минно-торпедных полков всего три! Большинство и опыта набраться не успевают. А особенности полетов над морем есть. Трудно на глаз определить высоту над водной гладью, трудно ориентироваться даже штурману, если солнце закрыто облаками или туман. И погода над морем может меняться быстро. Полковой метеоролог дает «добро» на вылет, обещая видимость «миллион на миллион», а вблизи предполагаемого конвоя туман или дождь, ветер.
Потому потери летного состава большие, только за десять месяцев боевых действий полк потерял более двухсот человек и 67 самолетов. Штатная численность – 32 самолета, столько же летчиков, как и штурманов, а воздушных стрелков вдвое больше, один в верхней пулеметной точке, другой в нижней. Фактически за это короткое время полк дважды сменил летный состав и материальную часть. В ВВС морфлота торпедоносцы неофициально считались смертниками. За потопление корабля давали ордена, денежные награды, но многие из награжденных награды получить не успевали, как комэск Тихомиров. Первый Герой Советского Союза в полку, а получить звезду не успел, погиб.
И неудивительно, что следующий вылет едва не оказался не крайним, как говорят летчики и моряки, а последним. Экипаж отправили в поисковый полет. От авиаразведки поступило сообщение, что в районе севернее Локсы видели транспорт и корабль охранения, которые шли на север. Авиаразведчик видел небольшой конвой больше двух часов назад, и сейчас они должны были уже выйти из пролива и неизвестно их местонахождение. Из боеготовых самолетов был один, как и экипаж, потому Павел получил приказ на вылет и приблизительный район поиска.
Взлетели, набрали три тысячи метров. На такой высоте можно дышать без кислородных масок и район обзора большой. Влево-вправо-вперед – видно на десятки морских миль.
Заметили впереди точку, взяли на нее курс, снизились, а это оказался советский корабль, моряки на палубе приветственно бескозырками размахивали. А куда же конвой делся? Зигзагами влево-вправо, на языке авиаторов это называется ходить галсами. Как пропал конвой! Может – стоит в небольшой гавани на разгрузке. А стрелка топливомера медленно, но неуклонно влево клонится, пора возвращаться на аэродром. Справа по курсу на удалении с десяток миль судно. Решил проверить. С малой высоты видно – самоходная баржа типа «Зибель». Фактически катамаран со скоростью хода десять с половиной узлов, для транспортной посудины вполне прилично. Предназначена для перевозки по морю вооружения, для высадки десанта. Имеет одну 75-мм пушку и счетверенный зенитный автомат «Эрликон». Хоть и баржа, а за рубль – двадцать не возьмешь. Павел боевой разворот заложил. Негоже возвращаться с торпедой, уж лучше баржу потопить. Снизился, лег на боевой курс, слушал корректирующие команды штурмана. С баржи из зенитки лупят, на три обычных снаряда один трассирующий. А ствола у зенитной установки четыре, и кажется, что в тебя сноп огня летит.
Штурман торпеду сбросил, Павел взял на себя штурвал, перескочил баржу. Видимо, расчет зенитки опытный, успели установку повернуть и в торпедоносец очередь с близкой дистанции всадить. По правому крылу и фюзеляжу разрывы. И в этот момент торпеда рванула. Грохот изрядный. Если бы не прямое попадание в борт барже, угробили зенитчики самолет. А теперь сами будут спасаться. Павел по самолетному переговорному устройству бортовых стрелков вызвал. Они через блистеры могут самолет осмотреть. Не отвечают, причем оба. Штурмана вызвал:
– Тимофей, жив?
– Жив! Осколки в лицо попали, хорошо – глаза не зацепило.
– Дыма нет? Велики ли повреждения?
– Момент.
Штурман осмотрел самолет, через наушники слышно лишь тяжелое дыхание.
– В фюзеляже справа здоровую дыру вижу, а также две в правом крыле и мотогондолу разворотило.
– Понял. Дай курс.
– Сто градусов. Как раз к своим выйдем.
А правый двигатель заглох. На манометре давление масла ноль. Павел попробовал мотор запустить. Хоть бы несколько минут отработал – до земли добраться. На членах экипажа резиновые надувные жилеты. На воде какое-то время могут удержаться. Но найдут ли их? Вполне может течением или ветром в немецкую сторону снести. Уже и темная полоса земли впереди показалась. Павел дал газ единственному мотору, штурвал на себя плавно потянул. Лучше иметь запас по высоте. Левый мотор чихнул, заглох, сразу же вновь заработал и замолк. Павел бросил взгляд на приборную панель. Чертов «Зибель»! Бензин на нуле! Страшно видеть на самолете на высоте в три тысячи метров стоящие винты. Слышен посвист ветра в проводе антенны, выступающих деталях. При работающих моторах их рев заглушает все звуки. Все же неплохое аэродинамическое качество у «Дугласа», скорость падала быстрее, чем высота. У Павла даже надежда появилась, робкая пока, что дотянут. Не получилось. Вода все ближе, уже четко различимы белые барашки волн. Уже если не отдал штурману команду покидать самолет, теперь поздно, высота мала.
– Тимофей! До берега немного не дотянем, придется приводняться. Как только шлепнемся, отстегивай привязные ремни и подвесную систему парашюта, это балласт. Какое-то время самолет на плаву будет, выбирайся. И, по возможности, посмотри, что со стрелками.
– Понял.
Альтиметр на «Бостоне» довольно точный. На приборе шестьдесят метров, десять. Павел штурвал на себя потянул, желая погасить скорость. Самолет почти не слушался рулей, задел хвостовым оперением воду, затем тяжело плюхнулся на брюхо, подняв фонтан брызг.
Павел расстегнул привязные ремни кресла, затем замок подвесной системы парашюта, рванул рычаг аварийного сброса фонаря. Обычно им пользуются при покидании самолета в воздухе, когда бомбардировщик терпит бедствие, чтобы выпрыгнуть с парашютом. Сейчас редкий случай – приводнение. И сколько времени самолет продержится на воде, нет ни в одной инструкции. На полу кабины вода уже есть, пока тонкий слой. Павел стал надувать резиновый жилет. Плавать он умел и любил. Но одно дело в трусах, да когда берег рядом, водичка теплая, а другое – в обмундировании и сапогах и берег далеко, около километра, если глазомер не подводит. Поколебался – снять сапоги или нет? А еще сильно беспокоило – наши на берегу или немцы?
Подал голос штурман:
– Паша, ты как?
– Жилет надуваю.
Павел перегнулся через борт кабины. Штурман уже жилет надул, стоял на крыле самолета. Крыло уже скрыто под водой, только винт виден и мотогондола.
Павел перевалился через борт, придерживался обеими руками. Комбинезон сразу намок, неприятно холодил тело.
– Тимофей, ты проверял, как там стрелки?
– Конечно. Оба наповал.
Тела парней уйдут под воду с самолетом, будет братская могила. А надо бы настоящую, да со звездочкой на памятнике.
– Поплыли?
Поплыли размеренно, лучше экономить силы. Метров через сто Тимофей обернулся.
– Да что же он не тонет?
Вода скрыла фюзеляж только наполовину. Видно лобовое стекло, вертикальное оперение, часть лопастей винта. Павел зацепился ногой за что-то. Решил встать и неожиданно ощутил землю. Мелководье! Вот уж повезло!
– Тимофей, здесь мелко! Я стою.
Правда, воды было по шею, но надежда появилась, что не утонут. Жилеты держали слабо, Павел подозревал, что надули их плохо.
На берегу какое-то движение. Первым его заметил штурман.
– Командир, на берегу люди.
Павел выругался. Хорошо, если бойцы Красной армии. А если немцы? Да коли не немцы, а эстонцы, ничем не лучше. Пособники немцев, вермахт встретили восторженно. Павел не уверен был, что после пребывания в воде оружие будет стрелять. И не в пистолете дело, а в патронах. Замокнет капсюль – и пиши пропало.
Местные, если их много, забьют палками или на вилы поднимут. В ближнем бою вилы не хуже копья.
– Тимофей, ты различаешь – в форме они или нет?
– Слишком далеко.
С каждой пройденной сотней метров становилось мельче. Вода по грудь, потом по пояс. Видимо – повезло, наткнулись на косу, потому и самолет полностью под воду не ушел. Еще немного прошли, и штурман сказал:
– По-моему, наши, форма зеленая.
На большой дистанции цвет различим плохо. Зеленый цвет униформы, официально – хаки, еще не гарантировал, что на берегу советские бойцы. Эстонские националистические отряды использовали форму и немецкую, и эстонскую, и цивильную одежду. Когда Советский Союз вошел в Прибалтику, было арестовано все политическое и военное руководство. А в ночь на 14 июня 1941 года, за неделю до начала войны, были депортированы из республик жители. Из Литвы были выселены 34 тысячи человек, из Латвии 15 тысяч, из Эстонии 10 тысяч. Акция проводилась силами НКВД. Людей вывозили в казахстанские степи, в сибирскую тайгу. Любви и уважения к Советскому Союзу явно не прибавилось. В отличие от эстонцев и латышей, Гитлер и вермахт не признавали литовцев, и те оказались между молотом и наковальней. Литва была обречена, литовцев не брали добровольцами в полицейские батальоны или в двадцатую дивизию «СС», где служили прибалты.
И если на берегу эстонцы, летчика и штурмана ожидает смерть лютая и медленная, немцам их не передадут.
– Тимофей, предположительно – где мы?
– Где-то у Нарвы.
Павел чертыхнулся. Линия фронта проходила по реке. Прибалтийская освободительная операция начнется лишь 14 сентября и 24 ноября Прибалтику освободят от немецких войск.
С этого момента начнется движение лесных братьев, фактически партизанское. Тысячи гражданских лиц, вошедших в администрацию, служивших в милиции, работавших учителями, врачами, почтальонами – были убиты. Причем жестоко, мучительно. Борьба с «лесными братьями» получилась затяжной. Последнего «борца» – Аугусто Саббе застрелили в стычке с сотрудником КГБ 27 сентября 1978 года.
На берегу вдруг вспыхнула перестрелка. Кто стреляет? По кому? Несколько пуль шлепнулись недалеко от летчиков. И не укроешься в окопе. Идти к берегу перестали, присели в воду по шею. Так меньше шансов поймать шальную пулю. Идти опасно, сидеть в воде холодно, вода все тепло тела забирает, обоих начало познабливать.
Перестрелка прекратилась, в небо взлетела зеленая ракета. Парни встали, пошли к берегу. Уже на подходе Павел вытащил «ТТ» из кобуры, загнал патрон в ствол. А уже видно бойцов в советской форме. Наши!
Выбрались на берег, к ним старший лейтенант подошел.
– Вас двое всего?
– Остальные погибли.
– Нас комбат послал, он с командного пункта видел, как ваш самолет в воду упал.
– С кем перестрелка была?
– С националистами, постреляли мы их, а то бы вы как раз к ним в лапы угодили. Вон валяются.
Летчики подошли к одному. Так вот почему издали форма зеленой показалась. На убитом маскировочный костюм немецкий, с растительностью сливается. Что у немцев не отнять, так это разные приспособления для маскировки. Для техники маскировочные сети, для людей – костюмы. Причем на все времена года. Для зимы белые, для лета под цвет травы или листвы, для осени – цвет пожухлых листьев, пятнами.
Наша промышленность предметы маскировки производила в недостаточном количестве и скудном ассортименте.
Заметив, что летчиков трясет от холода, нервного напряжения, старлей снял с ремня фляжку, протянул.
– Глотните для сугреву.
Павел сделал несколько крупных глотков, протянул штурману. Во фляжке водка, сразу по жилам побежала, показалось – теплее стало.
– Попрошу к комбату, товарищи летчики, – пригласил старлей.
Летчиков в армии уважали еще с довоенных времен. «Марш авиаторов» пели, где «все выше стремим мы полет наших птиц, где в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ…». До войны летчики спасали людей с затонувшего «Челюскина» в Арктике, делали сверхдальние беспосадочные перелеты. Лица Героев Советского Союза мелькали в кинохронике, на фотографиях в газетах.
Комбат в блиндаже был, сидел на пустом снарядном ящике, второй ящик был вместо стола. На столе карта разложена. Павел представился, за ним штурман.
– Присаживайтесь.
На летчиках форма сырая, к телу липнет. Майор распорядился:
– Кононов, организуй обед сталинским соколам. Матвейчук, просуши форму и дай чего-нибудь прикрыться.
Летчики сняли мокрые комбинезоны, гимнастерки и бриджи, которые сразу унес рядовой Матвейчук. Взамен получили по сухой гимнастерке. Штурман сразу спросил:
– Товарищ майор, а где мы?
Комбат ткнул пальцем в точку на карте. Получалось – у деревни Саркюля, что недалеко от реки Россонь. Не долетели до своих с полсотни километров. Пока старлей организовывал обед, комбат позвонил в штаб полка, доложил о летчиках с бомбардировщика. Кивал головой, потом сказал:
– Слушаюсь, товарищ комполка. Накормлю, обсушу и отправлю.
Старший лейтенант расстарался. В одном котелке суп принес, в другом гречневую кашу. Да вскрыл банку с тушенкой, а вторую с консервированной колбасой. Вообще-то на деле это был плотный фарш, со специями и готовый к употреблению. Для бутербродов просто замечательно. Конечно, выпили. Майор сам поставил кружки перед каждым, плеснул щедро водки.