Вурдалак

– Какой запах! А вкус! – Геннадий Львович от удовольствия закрывал глаза и чуть ли не причмокивал. – Настоящий чай с Цейлона со специями – имбирем и бадьяном.

К чаю Геннадий Львович выставил на стол большую вазу с баранками и печеньем. Владимиру понравился необычный вкус чая. Однако чаепитие продолжалось недолго. Примерно через полчаса Геннадий Львович поднялся, давая тем самым знак, что пора расходиться.

Владимир, по своему обыкновению, поехал на Валы, предполагая поужинать в ресторане театра. После сегодняшнего разговора с адвокатом он решил свести общение с ним до минимума. Подъезжая к Константиновскому скверу, Владимир почувствовал, что у него закружилась голова, и он уже хотел поехать в гостиницу, но головокружение прошло, хотя осталась некая скованность в мыслях и теле. Владимир решил прогуляться по скверу, подышать свежим воздухом. Уже в сквере он ощутил, что с ним все же что-то не в порядке, и ему становилось все хуже. Вернуться к экипажу у него не было сил, и он едва добрел до ближайшей скамейки, ощущая, что тело словно деревенеет. Сначала отказали ноги, затем стали неметь руки, и вскоре он перестал их чувствовать. Владимир попытался позвать на помощь, хотя бы ту парочку, которая проходила мимо, но с ужасом понял, что и говорить он не может! Он был не в состоянии повернуть голову, даже посмотреть в сторону! В голове туманилось, мысли путались.

Затем его посетила галлюцинация: Геннадий Львович уселся рядом с ним на скамейку. Этого никак не могло быть наяву!





28




– Тем не менее это я, – мягко улыбаясь, произнес Геннадий Львович. – Судя по вашим остановившимся зрачкам, снадобье уже подействовало. Вы прекрасно слышите меня и даже видите – пока. Я знаю, что вы интересовались упырями, живыми мертвецами, и думали, что это выдумка. Ошибаетесь, и скоро вы убедитесь в этом на собственном примере. На острове Гаити «живые мертвецы» не пьют кровь у неосторожных путников, не боятся солнечного света, они всего лишь работают. Их называют зомби[42]. И все благодаря этому снадобью, на время превращающему их в мнимых мертвецов, которых не отличишь от настоящих. Мне стоило большого труда и немалых денег получить немного этого порошка[43] у местных колдунов – бокоров. Но вас ожидает не работа, а мучительная медленная смерть в тесном гробу. Не каждому суждено узнать на собственных похоронах, что о нем говорят.

Вы не знаете, как порошок попал в вашу чашку, поскольку чай пили не только вы? Ловкость рук и ничего более. Немного расскажу о своей жизни. Когда я был молодым врачом, как вы, казалось, что весь мир принадлежит мне. С отличием окончив столичный университет, я занялся научной деятельностью, вернее, находился в тени известных ученых. Я подсказывал им новые идеи, проводил опыты, а они в своих печатных трудах даже не упоминали моего имени. Успокаивали – «в свое время мы тоже мыли пробирки и ожидали свой звездный час». Меня заинтересовала кровь, ее структура, я предполагал, что она обладает чудодейственными свойствами, только надо научиться их использовать.

Как вы понимаете, оказавшись в таком положении, я не мог рассчитывать ни на деньги, ни на имя в научном мире. Я увлекся карточной игрой, вначале мне удивительно везло, а затем я проигрался в пух и прах. Тогда я овладел некоторыми шулерскими приемами, и везение снова ко мне вернулось. Однажды во время игры мои соперники заметили, как я передергиваю карты, и разразился грандиозный скандал. В то время я был помолвлен с девицей из знатной и богатой семьи, женитьба на которой должна была принести мне положение и деньги. И все рухнуло! Мне пришлось срочно уехать из столицы. Я устроился судовым лекарем и десять лет бороздил на судне моря и океаны. По возвращении я узнал, что некоторые мои идеи принесли ученым, с которыми я работал, мировую славу. Попытка вернуться к научной деятельности окончилась неудачей: ничего не было забыто, возможно, кое-кто просто не захотел забыть. Мне пришлось переехать из столицы сюда, в тьмутаракань, к своему приятелю по университету, руководившему больницей, и начать лечить психов. Непросто мне было добиться должности заведующего отделением и хоть какого-то положения в провинциальном обществе. Впереди меня ничего хорошего не ожидало.

Чуть больше года тому назад я влюбился в девицу Софью Волобуеву, она сводила меня с ума. Часто бывал у них в доме, постоянно оказывал ей знаки внимания. Когда я решился сделать ей предложение, мне было отказано. Ее батюшка посмел заявить, что между нами слишком большая разница в возрасте и положении! Мол, она дочь богача, а я бедняк, провинциальный лекарь, да еще и в возрасте. Вскоре у нее появился жених – хлыщ Новицкий!

Получив отказ, я вначале чуть не обезумел, затем решил добиться своего с помощью колдовского порошка. Вначале я поэкспериментировал над больными в моем отделении, отправляя одного за другим на кладбище, а ночью выкапывая их из могил. Пока я подобрал нужную концентрацию, двое умерли по-настоящему. И только один, Кузякин, ожил, вошел в состояние «зомби». Я его перевез к себе домой и держу под воздействием дурмана, «огурца зомби» – неплохое название! Я его тоже вывез из Гаити. Моей целью было проверить на практике действие порошка и возможные побочные эффекты. Кузякин находился словно в сомнамбулическом состоянии, был полностью подчинен моей воле. А время поджимало – вскоре должна была состояться свадьба Софьи. Накануне свадьбы мне удалось подсыпать ей колдовской порошок, и она «умерла». Я заранее позаботился о гробе, в нем были сделаны незаметные отверстия, чтобы она не задохнулась. Вначале я предполагал ее «оживить», продемонстрировав свое мастерство врача. Зная ее батюшку и отношение Софьи ко мне – это только в сказках благодарные принцессы выходят замуж за спасителя, – я решил поступить по-другому. Пусть я не имел возможности получить ее богатое приданое, зато ее телом мог обладать! Я намеревался выкрасть Софью из склепа и держать у себя дома, где я живу один, подпаивая ее дурманом. Таким образом, я намеревался удовлетворить лишь свою похоть.

Однако случайность мне помешала – меня опередили грабители, забравшиеся в склеп. Благодаря им Софья вернулась домой. Повторно применить порошок я не мог – зная о ее склонности к «летаргическому сну», родители теперь не будут спешить с похоронами. Вдруг я узнаю, что заболела дочь самого Верещагина и что к ней приглашали Фортунатова. Я его уговорил в следующий раз взять меня с собой – у меня знаний больше, чем у него, всю жизнь проработавшего провинциальным лекарем. Я поставил страшный диагноз: болезнь Гюнтера, это одна из разновидностей порфирии. Это неизлечимое заболевание, но, если больного поддерживать, он может долго прожить, только станет ужасным уродом. Представляете, каково это – молодой красавице узнать о грозящем ей уродстве! Да это хуже смерти! Верещагин взмолился: делайте что хотите, но сохраните внешность моей дочери! После долгих размышлений я пришел к выводу, что можно попробовать применить процедуру переливания крови. Вот только где ее взять в таких количествах? Объявление в газете о заборе крови – это не выход из ситуации. Во-первых, Верещагин хотел сохранить в тайне болезнь дочери, а делая прямое переливание крови Аделии от донора, тайну не сохранишь. По-другому не получалось – кровь очень быстро сворачивается[44]. Вот тогда я придумал эту комбинацию, словно гроссмейстер в шахматной партии, а люди для меня были фигурами на доске.

Я давно посещал тайный дом терпимости, где в качестве проституток были замужние дамы, и решил из них набрать доноров крови. Мне удалось внушить Эльзе, смотрительнице этого вертепа, «мадам», что ее подопечным следует обязательно проходить проверку на наличие дурных болезней и беременности. Пообещал, что обследование будет делаться тайно и за гроши. Договорился об этом с Фортунатовым, пообещав ему платить за результаты анализов, – мол, это мне нужно для научных исследований, которые я провожу уже не один год. Для похищения доноров мне никого не пришлось привлекать. Я узнал у привратника в доме терпимости, какими масками прикрываются интересующие меня дамы, и, уединяясь с ними поочередно в отдельной комнате, подсыпал им порошок в напиток. Потом я называл даме ее настоящее имя и обещал, что мужу станет все известно, если она не поедет со мной. Все они, страшась возможного разоблачения, сразу соглашались. Я выходил первый, через какое-то время – дама. Уже в карете, которой управлял мой зомби Кузякин, они впадали в состояние, в котором сейчас находитесь вы. Затем ко мне привозили Аделию. Я все устроил так, чтобы она не видела донора и не знала, в каком он находится состоянии. Верещагину я сказал, что доноры соглашаются сдавать кровь за деньги. Подробности его не интересовали, для него главным был результат – здоровая и красивая дочь. Меня ожидает приз – четверть миллиона рублей! Тогда я стану по-настоящему свободным и немедленно уеду отсюда!

Крови похищенной дамы хватало на два-три переливания, затем она умирала от анемии – кровь не успевала восполняться.

Верещагин, узнав об обескровленных трупах, заподозрил неладное, но оставил все как есть – лечение дочери давало положительные результаты! Чтобы хоть как-то объяснить появление обескровленных трупов, я устроил так, чтобы люди увидели моего зомби Кузякина, а разве могли они принять «живого мертвеца» не за упыря? Легенда о Дунине-Борковском мне в этом способствовала.

Моя комбинация стала разваливаться из-за жадности и лености Фортунатова. Вместо того чтобы самому исследовать анализы, за что я щедро платил, он поручил эту работу своему фельдшеру, Добронравову. Тот через какое-то время уволился из больницы. Когда появился второй труп из списка тех, у кого брали кровь на анализ, Добронравов смекнул, что дело нечисто, и потребовал у Фортунатова объяснений. Тот ужасно перепугался и сослался на меня. Я договорился с Добронравовым о встрече и снова воспользовался порошком. Мне не нужна была кровь Добронравова, но я был на него зол и выкачал ее всю из него, до капли. Увидев черную карету Ирины Верещагиной, управляемой безумным художником Половицей, я и этим воспользовался. Теперь мой зомби сидел на облучке в таком же наряде, что и художник, да и приобретенная мною карета была похожа на Иринину.

Устранив Добронравова, я успокоился, но ненадолго! Вы заинтересовались расследованием убийств, а еще подружились с сестрой Добронравова. Вот тогда я занервничал, предположив, что он вел свой журнал, ведь не по памяти через месяц после увольнения он назвал имена тех, кому делал анализы!

Тут еще и привратник Федор стал требовать с меня большую мзду, смекнув, что дамочки из дома терпимости не случайно погибают. От него и Эльзы, его любовницы, избавиться было бы несложно, но я решил не спешить с этим и воспользоваться услугами этого каторжника. Это он проник в дом сестры Добронравова, действовал там крайне неуклюже и так и не сумел разыскать записи. Он же расправился с доктором Фортунатовым, который стал опасен – через него могли выйти на меня. Я решил избавиться и от вас, поскольку не знал и не знаю, подозревали вы меня или нет. Мне было достаточно вашей реакции на известие о новой должности хирурга, интереса к вам Верещагина. Так что прощайте! Мне жаль, что вы, молодой и довольно умный, так рано уходите из жизни, но вы сами в этом виноваты!

Геннадий Львович поднялся и не спеша удалился. Владимир продолжал сидеть, не в силах пошевелиться, – он не чувствовал своего тела, голова была как в тумане. Он слышал все, что рассказал ему Геннадий Львович, но не мог это осмыслить. В глазах у него потемнело, и все окутала непроглядная тьма.

– Сударь, что с вами? Вам плохо? – послышался женский голос, а затем раздался вопль ужаса, видимо, женщина поняла, что перед ней мертвец.

«Я мертвый?!»

– Городовой! Господа! Прошу сюда! – закричала женщина.

Шум голосов, приближающиеся звуки свистка городового, встревоженные голоса рядом.

– Он мертв! Никаких сомнений! Что делать?

– Как – что? Останавливайте извозчика, и пусть он везет тело в больничный морг!

У Владимира слабо зашевелились мысли: «Меня привезут в морг, и хирург, Осип Гаврилович, разделает „тело“, словно поросенка! И лишь тогда поймет, что я еще был жив! Как он поступит? Признается в убийстве или скроет это?» В памяти всплыл процесс аутопсии, которую он сам неоднократно проводил, – вскрытие грудной клетки, извлечение по очереди групп органов… Внутри у него все сжалось в предчувствии невыносимой боли. «Выходит, я не умер, раз могу мыслить и ощущать?»

Затем шум подъезжающего экипажа, возражения извозчика, не желающего везти «мертвяка». «Меня!»

– Да это тот самый барин, который искал опасные приключения! – вдруг воскликнул извозчик, видимо, он возил Владимира в тайный дом терпимости. – Доискался на свою голову!

Дальше шум, тарахтение колес и резкий запах конского пота – Владимир обрадовался тому, что ощутил его, надеясь, что проявятся еще какие-нибудь органы чувств. Может, доза колдовского порошка не очень большая и он вскоре придет в себя? Дальше снова туман, путаница мыслей.

– Да это наш лекарь Шульженко из психиатрического! – пробился в сознание голос, и Владимир понял, что его привезли в больницу. – Куда его?

– Как – куда? На ледник! Завтра Антон Харлампиевич распорядится, как с телом поступить.

«Меня уже нет – я только „тело“!»

Шум, скрип открываемых дверей и половиц, когда его спускали в подвал, где был оборудован для подобных случаев ледник – глыбы речного льда, вырезанные зимой, но уже подтаявшие. Затем все стихло. От того, что больше ничего не происходило, в голове вновь образовался туман, с которым бороться не было сил. И наступило долгое небытие.

Туман рассеялся, когда Владимир услышал голоса. Разговаривали двое, смысл их слов не сразу дошел до сознания Владимира.

– Чего это вскрытие не производили и такая спешка с похоронами? – Голос был въедливый.


– Жара вон какая стоит, в леднике лужи, да и Осип Гаврилович отсутствует – кто будет мертвяка резать? Не нашего с тобой ума это дело.

Раздался скрип двери.

– Уходите, потом закончите! – По голосу Владимир узнал главного врача больницы Антона Харлампиевича.

– Вот смотри, Антон, все признаки того, что Шульженко скончался от сердечного приступа. Губы синие, веко поднимаю – зрачок суженный, роговица побледнела! – убеждал его Геннадий Львович.

«Хочет, негодяй, продлить мои мучения, как и обещал! Не умереть мне более легкой смертью от скальпеля!»

– Так ведь молодой он какой!

– Мало молодых мы видели на нашем веку, которые неожиданно умирали? Тебе решать, Антон. Если надо делать вскрытие, тряхну стариной, сделаю – не будем ожидать Осипа Гавриловича. Ты же знаешь, не хуже, чем он, смогу!

– Знаю, Геннадий, еще с университетских времен. С одной стороны, надо делать вскрытие, с другой – следов насильственной смерти не наблюдается, и пятен, как бывает при отравлении, тоже нет – лежит свеженький, как будто только что умер. Даже трупные пятна не проявились.

– Так он на ледник сразу попал, откуда им взяться? Так как – делать или не делать вскрытие?

«Не сомневаюсь, если будешь делать, то постараешься, чтобы я помучился!»

– Однако надо иметь разрешение родственников на вскрытие, – размышлял Антон Харлампиевич. – Если сделаем, а они будут против, – скандала не избежать!

– И я об этом же, Антон. С похоронами тянуть не стоит – сегодня и похороним. А ты письмецо в Киев, в управу, пошли о случившемся, пусть там родственников Шульженко поищут. Он у нас без году неделя, а столько с ним хлопот!

– На том и порешим, Геннадий. Он числился у тебя, вот ты похоронами и займись. Но без излишней помпы – он себя никак не проявил. А письмо во врачебную управу сегодня же отошлю. Отпевать в церкви – это лишнее, пригласи священника сюда, на прощании пусть присутствуют только сотрудники больницы – те, у кого будет такое желание. И гроб простой, из готовых, – бюджет больницы похороны не предусматривает!

Скрипнули двери, сообщив об их уходе.

– Покойника надо подмарафетить, сегодня отправится в последний путь, – послышался въедливый голос. – А то слишком бледный, на покойника похож!

Оба санитара засмеялись шутке.

– Может, забальзамируем его? Вон жара какая стоит, как бы не потек!

– Давай шприцем впрыснем ему в ноздрю.

«Такая смерть, пусть не совсем приятная, – это лучше, чем задохнуться в гробу», – рассудил Владимир, но тут вернулся Геннадий Львович и запретил бальзамировать «тело». Вскоре пришел священник с певчими и началось отпевание.

Запах ладана и молитвы: лития, тропари, ектения, псалмы, кафизма, в основном произносящиеся нараспев, подействовали на Владимира умиротворяюще, и он смирился со своей участью: «Чему бывать, того не миновать!»

– Господь наш Иисус Христос, Божественною Своею благодатию, даром же и властию, данною святым Его учеником и Апостолом, во еже вязати и решити грехи человеков… – скороговоркой читал разрешительную молитву священник, и Владимир понял, что близится к завершению его пребывание в этом мире.

По звукам и разговорам санитаров Владимир понял, что его вынесли в гробу и поместили на катафалк. Судя по доходящим до него звукам, катафалк вез его в последний путь.

На кладбище священник прочитал молитву и произнес:

– Подходите прощаться с новопреставленным. Первыми подходят родственники, близкие друзья.

– Пусть земля тебе будет пухом! – громко произнес вероломный Геннадий Львович и тихо добавил: – Приятного, незабываемого путешествия в ад!

– Я тебя предупреждал, но ты не послушался меня, по этой причине столь печальный исход, – трагическим голосом произнес адвокат Семыкин. – Царствие небесное!

– Жаль тебя, толковый ты был человек, но… – Катасонов закашлялся. – Земля тебе пухом!

– Жаль, очень жаль! – произнес доктор Нестеренко. – Царствие небесное!

– Опускайте гроб! – послышался голос Ловцова.

«Как же без тебя, незаменимого!» – подумал Владимир. Ему вспомнился сон в его вторую ночь в Чернигове, в котором Ловцов хоронил его живого. Думал, что это сновидение навеяли события рассказа «Тайный знак», а оказалось, что сон был пророческим!

По крышке гроба громко забарабанили комья земли, затем звуки стали стихать и наступила тишина. Мертвая тишина! Владимир понял, что это конец и его жизнь продлится ровно столько, сколько осталось воздуха в гробу, и мучиться он будет довольно долго, так как его дыхание было очень поверхностным. Он вспоминал свою жизнь, такую короткую и, как ему теперь казалось, бестолковую. Но он уже ничего не сможет переиграть. Время шло незаметно, и порой ему казалось, что он уже умер.

Внезапно он ощутил, что может пошевелить пальцами правой руки, затем левой. Паралич, оцепенение постепенно отпускали его, но вместо того, чтобы обрадоваться, он испугался! Вместе с ощущением тела он почувствовал ужасную тесноту гроба, где едва мог шевелиться, двигая затекшими конечностями. Он, запаниковав, часто задышал полной грудью и в результате стал задыхаться! Перед глазами забегали красные концентрические круги, и он подумал: вот и все! Вскоре он окажется в Ином мире, встретится с мамой, попросит прощения у Кати, она познакомит его с братом Феликсом, а затем все они отправятся к старичку с мудрым взглядом и седой, аккуратно подстриженной бородкой в богатом казачьем платье и поинтересуются у него, был он после смерти упырем или нет?

Владимир погрузился в небытие, из которого нет возврата.





29