Вурдалак

– Не забудьте их вернуть вечером.

Выйдя из архива последним, Ловцов тщательно закрыл дверь на ключ.

Владимир отправился в фельдшерскую, где стояли несколько шкафов для одежды и личных вещей, а посредине – стол, за которым медперсонал чаевничал и обедал. Место было беспокойное и неудобное, фельдшер и санитар из отделения доктора Топалова как раз чаевничали, заняв часть стола, и, похоже, пили не только чай, так как недовольно и нервно заерзали при виде малознакомого лекаря с ворохом папок. Те, кто работал с доктором Топаловым, беря с него пример, держались независимо, вели себя заносчиво, как будто, непонятно по каким причинам, чувствовали свое превосходство над другими. Поэтому Владимир сразу, без обиняков сообщил:

– Геннадий Львович распорядился, чтобы я здесь выполнял порученную мне работу. Так что попрошу освободить стол!

Бурча что-то неразборчивое, фельдшер и санитар быстро все убрали со стола и покинули комнату. Владимир выбрал следующую тактику: в папке он находил историю болезни, внимательно ее изучал, знакомился с диагнозом, методами лечения, а затем просматривал журнал, в который ежедневно вносились записи, характеризующие состояние больного. Он искал упоминания о приступах агрессии и каких-нибудь необычных проявлениях заболевания. Время шло, дело продвигалось медленно, некоторые названия болезней были ему незнакомы, поэтому Владимир, чтобы не отрывать каждый раз от работы доктора Нестеренко, взял у него несколько толстых книг по психиатрии, чтобы в них находить нужную ему информацию. Только теперь Владимир осознал, как сложно будет выполнить данное ему поручение и насколько загадочна и удивительна человеческая психика.

Уже был поздний вечер, а Владимиру удалось пересмотреть документы только в половине полученных папок, в голове у него гудело, как буйный ветер в печной трубе. К нему заглянул Ловцов:

– Как ваши успехи? Вычислили злодея?

– Я не фокусник, чтобы вынуть его из кармана. Очень много информации приходится анализировать, поэтому работа продвигается не так быстро, как я рассчитывал. Я хотел бы взять оставшиеся папки домой, как вы на это смотрите? Поработаю перед сном.

– Прошу прощения, но Геннадий Львович категорически против того, чтобы папки со сведениями о больных покидали эти стены.

– Нельзя так нельзя. – Владимир пожал плечами. – Эти истории болезни подписаны лечащими врачами, Геннадием Львовичем и Ильей Никодимовичем. Выходит, никто из пациентов доктора Топалова не выписывался из отделения?

– Получить разрешение на ознакомление с историями болезни пациентов доктора Топалова можно только у него.

– Разве распоряжение заведующего отделением его не касается?

– Все же вам следует лично поговорить с доктором Топаловым, а лучше попросите об этом Геннадия Львовича, – уклончиво ответил Ловцов.

«Что это за тайны мадридского двора в обычной лечебнице для умалишенных? И почему у доктора Топалова особое положение, везде подчеркиваемое? Только из-за того, что он долгое время работал в знаменитой американской лечебнице и набрался там знаний? Поэтому у него необычные пациенты вроде девицы Волобуевой?» – рассуждал Владимир и подумал, что, пожалуй, стоит начать поиски как раз с пациентов доктора Топалова. Необычный доктор, необычные пациенты и необычные убийства – не прослеживается ли тут связь?

– Премного благодарен. – Владимир передал папки Ловцову, подумав, что стоило бы свести с этим шельмой более тесное знакомство. С его помощью он сможет получить интересующую его информацию быстрее, чем ломая голову над мудреными названиями психических заболеваний. Вот только чем его заинтересовать? Ему ничего не было известно о пристрастиях Ловцова, его предпочтениях.

– Дмитрий Фролович, как вы смотрите на то, чтобы нам вместе поужинать? Разумеется, я угощаю! Вы наверняка знаете приличный ресторан с музыкой, мы отлично проведем там время. – Владимир выжидающе посмотрел на Ловцова.

– Благодарю за предложение, но на этот вечер у меня другие планы. Может, как-нибудь в другой раз. – В глазах Ловцова читалась насмешка, он прекрасно понял, чем было вызвано приглашение, и Владимир вряд ли мог рассчитывать, что «другой раз» наступит.

«За что же так ценят Ловцова заведующий отделением и доктора? Я что-то не замечал, чтобы он делал то, чего не могут делать другие фельдшеры. Не считая того, что он больше хозяйственник, как и положено старшему фельдшеру. – И тут Владимира осенило: – Ловцов умеет хранить тайны! И значит, он многое знает! Но какие тайны скрывает эта обычная лечебница?»

– Всего вам хорошего и приятно провести вечер! – пожелал Ловцову Владимир, и тот ушел.

Владимир, выйдя из отделения, решил пройтись пешком до гостиницы, чтобы снять головную боль. Он шел не спеша, получая удовольствие от ходьбы, и дал себе обещание совершать такие прогулки регулярно и еще по утрам заниматься гимнастическими упражнениями, которые он перестал делать после отъезда из Киева. Отец будил его по утрам и строго следил за тем, чтобы Владимир занимался как следует.

Неожиданно его обогнал куда-то спешащий долговязый человек. Эта нескладная фигура Владимиру показалась очень знакомой!

– Господин Ташко? – крикнул Владимир, напрягшись: «Каким образом этот больной оказался здесь, в городе, в то время, когда он находится на излечении в психиатрическом отделении больницы? Или его сегодня выписали?» – Куда вы так спешите?

Ташко от неожиданности вздрогнул, взвизгнул, словно щенок, и даже немного присел. Развернувшись, он бросился к Владимиру и стал умолять его:

– Не губите, Владимир Иванович! Прошу вас!

– Как вы здесь оказались и почему? Кто вас отпустил?

– Владимир Иванович, голубчик, вы ведь понимаете, как тяжко находиться в неволе, все время взаперти, да и по домашней еде соскучился. Матушка вкусный борщец готовит, а какие телячьи котлетки! – Ташко плотоядно облизнулся в предвкушении трапезы. – Это нечасто бывает, ведь мы люди бедные, а требуется определенная мзда… ну, вы понимаете… чтобы дежурный санитар отпустил до утра. Но вы не подумайте ничего такого – я больше не безобразничаю!

– И все же ваше место в больнице!

Владимир хотел кликнуть извозчика и отвезти Ташко в больницу, но тут подумал: «Если безобидный Ташко может свободно за деньги выйти из отделения, то почему себе этого не мог позволить богач-психопат Лещинский? А ведь это удобно – иметь такое алиби: вроде сидишь под замком и в то же время вечером свободно гуляешь по городу. – Владимир тут же себя осадил: – Почему именно Лещинский сразу оказался у меня под подозрением? Только из-за того, что мне он неприятен? – Ему вспомнились слова Нестеренко в отношении Лещинского и „тихонь“, у которых неизвестно что на уме. – Надо присмотреться ко всем больным в отделении, ведь часто психические заболевания сопутствуют гениальности».

Убийца, имея такое «железное» алиби, может ничего не опасаться. «Но как узнать, что вечерами, ночами творится в палатах больных? Санитары не расскажут, не признаются в своем проступке, они ведь держатся за денежное место».

– Хорошо, господин Ташко, – сказал Владимир понурившемуся долговязому мужчине, наверняка в голове прокручивающему весь ворох неприятностей, которые грозят ему за самовольную отлучку. – Пожалуй, я пойду на то, чтобы не задерживать вас и не сообщать об этом вашем проступке заведующему отделением.

– Благодарю вас, Владимир Иванович! Вы меня спасли! – Ташко бросился к нему, порываясь поцеловать ему руку, но тот успел ее брезгливо отдернуть.

– Но, как говорится, услуга за услугу! – продолжил Владимир. – Вы должны мне сообщать, что делается поздним вечером и ночью в палатах отделения, кто из больных, как и вы, покидает их за деньги и кто из санитаров им это позволяет.

Долговязый Ташко снова загрустил, понимая, что легко покинуть больницу у него больше не получится. Чтобы закрепить соглашение, Владимир завел его в ближайший трактир и досыта накормил и даже разрешил выпить стопку водки. У быстро опьяневшего Ташко развязался язык.

Он рассказал, что услугами дежурных санитаров пациенты пользуются по мере необходимости, но нечасто и не все. Из их палаты это Яков Берштейн (Владимиру припомнился находящийся все время в движении улыбающийся коротышка, больной шизофренией), Петр Сидоров, когда его не тревожат лягушки в животе, и Костицкий (Владимир вспомнил застывшего во время их первой встречи в позе креста больного).

– Лещинский покидал лечебницу вечерами? – спросил Владимир о том, что больше всего его интересовало.

– А почему вы спрашиваете? Ведь Лещинский уже выписался, – удивился простодушный Ташко.

– Мы договорились, что вы ответите на все мои вопросы! – жестко напомнил Владимир.

– Да, он уезжал, и очень часто. За ним приезжала карета.


– Какая карета?! – насторожился Владимир, вспомнив вечернюю встречу с удивительной пассажиркой не менее странной кареты, которая до этого его пугала.

– В темноте не рассмотрел – большая, много лошадей запряжено. Я вышел следом за ним, но не успел дойти до кареты, как Лещинский уже на ней уехал.

– А из других палат кто вечером уходил? В частности, из палат доктора Топалова.

– Не помню, ведь кому-то надо сегодня, а другому завтра или послезавтра. Я ведь специально не вел наблюдения.

– Теперь вам придется их вести и обо всем рассказывать мне. Как и о любых странных событиях, происходящих ночью в отделении.

– Странных?! – Ташко рассмеялся кудахчущим смехом. – Ведь мы там все странные.

– Не поверю, чтобы вы не видели, как кто-то из больных Топалова уходит из отделения! Раз вы не хотите быть со мной откровенным, наше соглашение недействительно!

Ташко поменялся в лице и оглянулся перед тем, как едва слышно сообщить:

– Художник вечером уходил… А еще Скибинский.

– Почему вы их не хотели называть? Чего вы боитесь? – строго спросил Владимир.

Ташко наклонился к нему, обдав запахом недавно съеденного – сильнее всего пахло луком, – и тихо произнес:

– Доктор Топалов – страшный человек! Он не любит, когда кто-нибудь сует нос в его дела, интересуется его пациентами.

– Что это за художник?

– Иероним Велиал, наш местный художник, настоящее имя – Иван Половица. Стал рисовать всякую чертовщину, взял этот ужасный псевдоним – вы же знаете, что он означает?

– Велиал, или Белиал – падший ангел. За картины не попадают в психиатрическую лечебницу, как он тут оказался?

– Не знаю, нам запрещено общаться с пациентами доктора Топалова.

– Но уши у вас, Ташко, есть? Как он себя ведет? Проявлял ли агрессию?

– Не слышал ни о чем таком – вроде тихий.

Владимиру вновь припомнились слова Нестеренко, что следует опасаться «тихонь». А тут «тихий» художник, считающий себя падшим ангелом и свободно покидающий лечебницу вечерами. Сама судьба послала Владимиру удачу в виде неожиданной встречи с Ташко! Он почувствовал, что напал на след убийцы, хотя внутренний голос советовал не торопиться, не делать скоропалительных выводов.

– А Скибинский что собой представляет?

– Григорий попал в наше отделение на почве употребления крепких напитков, черти ему мерещатся и тому подобное.

«Не может быть, чтобы у доктора Топалова был на излечении обычный алкоголик!» – подумал Владимир.

– Кто он, чем занимался?

– Богатый человек, в Алексеевском пассаже у него пошивочное ателье.

Вскоре, поняв, что больше ничего интересного у Ташко не выведает, Владимир его отпустил и в хорошем настроении отправился в гостиницу.





12




Разговор с Ташко не выходил у Владимира из головы. Он убедился в том, что в лечебнице происходит что-то необычное и связано это с доктором Топаловым и его пациентами. То, что любой больной имеет возможность покинуть вечером лечебницу, убеждало его в том, что убийцу следует искать именно здесь. Психически больные могут сильно отличаться друг от друга, лишь часть их склонна к агрессии – явной или скрытой. Внешние признаки агрессивного поведения могут и не присутствовать, агрессивность может проявиться внезапно, без каких-либо видимых причин, как реакция на внутренние стимулы, фантазии.

Лещинский – психопат, и доктор Нестеренко прав, он не станет заранее планировать убийство, он может его совершить под воздействием нахлынувших эмоций. Ташко упомянул о черной карете, ожидавшей Лещинского возле больницы, но неужели таинственная барышня хоть как-то с ним связана? Или это просто совпадение? Мало ли в городе карет! Ночью, в темноте, они все выглядят черными. Владимиру очень хотелось, чтобы это оказалось всего лишь совпадением.

Более загадочные личности – больной художник и сам доктор Топалов. Безусловно, если сообщить следователю, что рассказал Ташко, он сразу возьмет в оборот художника, возможно, выбьет из него признательные показания. Санитаров-мздоимцев уволят, в отделении наведут порядок, и в ночное время никто не сможет его покинуть. Но что, если убийца не художник? Тогда он затаится, какое-то время не будет убивать, косвенно подтверждая вину художника. Однако рано или поздно убийца покинет лечебницу, снова возьмется за свое – и вскоре обнаружат очередной труп.

Поэтому Владимир решил пока не рассказывать всего следователю, попытаться самому в этом разобраться. К тому же теперь Ташко станет его глазами и ушами в отделении. Но его мучили сомнения в правильности своего решения.

«А если у меня не получится вычислить убийцу? Если он вновь отправится на охоту и будет новая жертва, а я не смогу ему помешать? – Тут Владимира осенило: – Убийца обескровливает жертвы не на улице, а в своем логове. Это должно быть обособленное здание, где никто не бывает. Возможно, это его собственный дом или дом, в котором давно никто не живет». Перед мысленным взором Владимира возник заброшенный дворец Дунина-Борковского – он вполне подходил для этого! Нужно было выяснить, в чьей собственности он сейчас находится и возможно ли туда проникнуть, а кроме того, где проживают доктор Топалов, безумный художник Половица, больной Скибинский. Неизвестно, как пропали женщины, но брат Кати Феликс явно шел на встречу. Поэтому надо расспросить Катю, узнать, с кем поддерживал отношения ее брат, хотя, наверное, об этом полиции уже известно.

Для более оперативной связи с Ташко Владимир решил найти себе жилище как можно ближе к больнице. Его план заключался в следующем: когда за Иваном Половицей приедет карета, Ташко должен будет заплатить санитарам, раньше художника выйти из отделения и сообщить об этом Владимиру. А он уже проследит за каретой, и если подозрения получат подтверждение, то он немедленно сообщит обо всем следователю, в противном случае исключит художника из списка подозреваемых.

На следующий день Владимир снова засел за изучение журналов и историй болезни, но делал это уже не так рьяно и дотошно, как накануне. Он считал, что важнее узнать как можно больше о докторе Топалове и художнике Половице.

В обед Владимир отправился в библиотеку.