Все дьяволы здесь

— Вот так, — заметил Бовуар. — Это унизительно. Для вас.

Гамаш улыбнулся:

— Смирение ведет к просветлению.

— Вы бесподобны, patron.

Минуту спустя дверь открылась, и в коридор вышел полицейский лет сорока пяти, в гражданском костюме.

— Désolé, — сказал он, протягивая руку. — Инспектор Жюно, Стефан Жюно.

— Арман Гамаш. Это мой бывший заместитель Жан Ги Бовуар. Теперь он работает в Париже.

— У нас?

— Нет, в частной компании.

— В охранной фирме? «Секюр Форт»?

— Нет, в ГХС Инжиниринг.

— Ah, oui? — сказал Жюно, приглашая их войти в квартиру. — Это что, в Ла-Дефанс?

— Да.

Жюно остановился в коридоре:

— Комиссар Фонтен рассказала мне о том, что случилось вчера вечером и сегодня утром. — Он понизил голос. — Пожалуйста, извините агента Кальмю. Он молод и, откровенно говоря, глуповат. Когда мы с ним разговариваем, меня так и подмывает его выпороть. Чем я могу вам помочь?

Гамаш видел, как молодой полицейский роется в кипе книг, сброшенных на пол.

— Если не возражаете, мы бы хотели осмотреть квартиру. Я ее хорошо знаю. Это и вам может помочь.

— Безусловно. Вы ищете что-то конкретное?

— Да нет. Я уже был здесь сегодня, но подумал, что будет полезно вернуться. Посмотреть получше. Вы уже говорили с соседями?

— Да. Никто ничего не видел и не слышал. Следующие в моем списке — консьержи.

Гамашу и Бовуару выдали перчатки и позволили пройтись по квартире.

— Выглядит хуже, чем утром, — заметил Бовуар, пока они прокладывали себе путь через беспорядок в гостиной.

Гамаш сделал несколько фотографий комнаты, затем отодвинул стул, чтобы подойти к большой картине маслом. Прислонив ее к стене, он внимательно изучил ее. Потом повернул картину лицом к стене и осмотрел защитную коричневую бумагу, разрезанную, чтобы обнажить холст сзади.

Точно так же он осмотрел вторую картину, сфотографировал сзади и спереди.

— Мы тоже задавались вопросом, не нашел ли злоумышленник что-то спрятанное за картинами, — сказал присоединившийся к ним Жюно.

— Не думаю, — откликнулся Гамаш, вешая полотно Ротко на прежнее место на стене.

— Почему? — спросил Жюно.

— Потому что он продолжал поиски уже после того, как разобрался со всеми картинами, — ответил Бовуар.

Он показал на остальные лежащие на полу картины. Некоторые из них были почти погребены под вспоротыми подушками и разорванными книгами.

— Верное соображение, — сказал Жюно.

Его не очень порадовало, что парень из Квебека увидел это, а он, Жюно, — нет.

Следующие несколько минут Гамаш откапывал картины, фотографировал их и вешал на стену.

Жюно подошел к Бовуару и спросил:

— С ним все в порядке?

И действительно, Гамаш просто стоял и разглядывал картины.

– Ça va, patron?[65] — спросил Бовуар.

— Да-да, — ответил Гамаш. — Все хорошо.


Однако он казался рассеянным. Не то чтобы расстроенным, но определенно озабоченным.

Потом он взглянул на часы и резко повернулся:

— К сожалению, я ничем не смогу вам помочь. По-моему, здесь ничего не пропало. — Он снял перчатки и протянул Жюно руку. — Нам пора. Спасибо вам за понимание.

— Спасибо вам, старший инспектор.

— Если защитная бумага сзади на полотнах была разрезана, значит налетчик предполагал найти там что-то спрятанное, — сказал Бовуар, когда они вышли. — Бумаги, документы.

— Я согласен, — сказал Гамаш. — Картины играют важную роль.



Анни Гамаш смотрела из окна своей квартиры на Эйфелеву башню, высившуюся вдали.

Даниель, Розлин и девочки ушли, Оноре сидел за своим маленьким столом, ел яблочное пюре.

Руки Анни естественно лежали на животе, защищая его. Ее ребенка. Их дочь.

Она опустила глаза и посмотрела на магазин сыров на другой стороне улицы. По крайней мере, скоро она сможет есть все эти сыры. И будет их есть.

Потом она выпрямилась.

Вот он. Анни уже замечала его раньше, и теперь он появился снова. Мужчина. Поглядывал вверх. На нее. На сей раз сомнений не было.

Она схватила телефон, но, когда навела камеру на улицу, человек уже исчез.

В этот момент телефон зазвонил. Звонили из ее офиса, отвечая на ее запрос.

Анни слушала молча, только один раз прервала говорившего:

— Вы уверены?

Отключившись, она села в кресло.

В другом конце комнаты Оноре тискал уточку. И она издавала звук, к которому все взрослые относились с подозрением.

— Я согласна, — сказала Анни сыну. — Все это сплошной «дак».





Глава двадцать вторая




Жан Ги изучал распечатку.

— Господи боже, — сказал он и посмотрел в безмятежные глаза генерального менеджера «Георга V». — Вы столько берете за кофейник с кофе?

— Сюда входит обслуживание, — пояснила Жаклин Белан.

Она пришла к ним в номер Стивена по просьбе Гамаша и принесла с собой счет за услуги. Тоже по его просьбе.

— И сколько людей заказывают этот кофе? — спросил Бовуар, чуть не срываясь на писк от потрясения. — И сколько порций в кофейнике? Вы видели сумму, patron? Слава богу, что у Стивена есть на это деньги.

— Да, — ответил Арман, не потрудившись сказать Жану Ги, что оплачивают счет они с Рейн-Мари.

Впрочем, он отговорил Бовуара заказывать клубный сэндвич.

— Смотри, — сказал Гамаш, ведя пальцем по первой страничке счета, а потом переворачивая ее. Таких страничек было три. — Стивен ел у себя в номере. Один. В течение десяти дней. Но взгляни сюда.

Он показал на вчерашний день, ближе к вечеру. Выставлен счет за два пива. Обычный заказ Стивена — аббатское пиво «Леффе».

— У него была компания, — сказал Жан Ги, изучая счет. — Пиво было заказано после его ухода из «Лютеции» в четыре часа и до его встречи с нами в «Жювениль».

— Oui. По меньшей мере часть времени он потратил на это. — Гамаш повернулся к мадам Белан. — Он сделал запись о приходе Плесснера перед ужином.

Гамаш достал ежедневник Стивена для проверки и тут же получил подтверждение. АФП. Александр Френсис Плесснер.

— У вас есть камеры наблюдения? — спросил Жан Ги у генерального менеджера.