Все дьяволы здесь
Часть 27 из 112 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Но не сегодня.
Рейн-Мари Гамаш пришла сюда по определенной причине, с темной целью.
Она направилась в парфюмерный отдел и подошла к прилавку с одеколонами.
Гамаш и Бовуар сидели голова к голове, разглядывая корявую писанину Стивена.
Сначала они проверили записи предыдущего дня. Их было несколько.
Стивен написал «Арман, Роден» и обозначил время.
Ниже стояли буквы АФП.
— Александр Френсис Плесснер? — спросил Бовуар.
— Наверно, он. Тогда он и прилетел в Париж.
Еще ниже Стивен написал: «Ужин, семья, Жювениль» и время.
— Вы сказали, он собирался встретиться с кем-то за бокалом вина, прежде чем прийти на ужин, — сказал Жан Ги. — Думаете, это был Плесснер?
Гамаш кивал, разглядывая страницу.
— Жак? — обратился он к метрдотелю.
— Oui, месье Арман?
— Месье Горовиц заходил сюда вчера?
— Bien sûr[45]. Заходил. Полакомиться мороженым.
— Кто с ним был?
— Никого, месье. Он пришел один. Я сам его обслуживал.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Он к вам присоединится?
Арман уставился на метрдотеля и понял, что тот ничего не знает о случившемся. Да и с чего бы ему знать?
Гамаш встал и повернулся лицом к Жаку:
— К несчастью, его сбила машина.
У Жака отвисла челюсть.
— Non, — прошептал он. — Это серьезно?
Его голубые глаза, проницательные, как всегда, обученные замечать самые тонкие движения, малейшие изменения выражения на лице клиента, теперь выдавали его собственные чувства.
Жак знал месье Горовица с первого своего дня службы в «Лютеции». Стакан заезжего канадца был практически первым, который он наполнил водой.
Жак сильно нервничал, слишком сильно наклонил серебряный кувшин и пролил воду на скатерть.
Ему тогда было всего пятнадцать, и он в ужасе уставился на пятно на скатерти, потом поднял глаза на сидящего за столом человека.
Лицо клиента было спокойным, как будто ничего и не случилось. Он только улыбнулся едва заметно и кивнул, подбадривая юношу.
Все было в порядке.
Все остальное в первые несколько дней работы Жака было как в тумане, но канадский бизнесмен произвел впечатление. И не только своим добрым поступком.
Прежде всего, своей речью, которая представляла собой смесь немецкого, английского и французского. И была малопонятна для новенького помощника официанта.
Если другие клиенты были явно богаче, влиятельнее, то этот производил впечатление своей уверенностью. Он чувствовал себя здесь на своем месте.
К тому же он сунул в карман начинающему официанту чаевые.
Три сотни франков. Жак столько за неделю зарабатывал.
В то время Стивен еще не был богат, хотя Жак не догадывался об этом. Но Стивен увидел и вознаградил в Жаке трудолюбие. Чувство ответственности за свою работу.
А кроме того, Стивен Горовиц знал, какая смелость нужна, чтобы обслуживать столы, за которыми сидят трудные, даже пугающие клиенты. Смелость всегда должна вознаграждаться.
Еще одно, что запомнилось Жаку, — это то, как он увидел в длинном коридоре месье Горовица, который остановился перед напольной мозаикой у входа в отель «Лютеция». Там был выложен символ отеля, являющийся одновременно древним символом Парижа.
Первоначальное название Парижа — Лютеция. А его эмблема представляла собой корабль, застигнутый штормом в море.
Этот символ и был выложен на полу при входе в отель.
Месье Горовиц повернулся к юному Жаку и сказал:
«Fluctuat nec mergitur»[46].
Каждый парижский школьник знал, что это значит. Таким был девиз древнего поселения Лютеция. И Парижа.
«Напоминает мне о „Буре“», — сказал месье Горовиц, кивком показывая на мозаику.
Жак оглядел тихий коридор. Трудно было найти место, менее напоминающее бурю.
«„Мы созданы из вещества того же, что наши сны“[47], — процитировал Шекспира месье Горовиц. Он перевел взгляд своих кристально чистых голубых глаз на недоумевающего парнишку. — А иногда из кошмаров, верно, молодой человек? — Он огляделся. — Кто знает, где мы столкнемся с дьяволом?»
«Oui, monsieur», — ответил Жак, хотя он понятия не имел, о чем говорит этот человек.
Их разговор состоялся почти пятьдесят лет назад.
И теперь перед ним стоял молодой Арман — Жак про себя именно так думал об этом человеке. И молодой Арман принес ему новости.
Жак был вовсе не глуп. Месье Горовиц находился в более чем почтенном возрасте. Он становился все слабее. Жак знал, что однажды получит плохие новости. Но то, что они будут такими плохими, даже не представлял.
— Он в больнице Отель-Дьё. Его сбила машина и скрылась.
«Не нужно сообщать подробности», — подумал Гамаш.
— Merde[48], — прошептал Жак. — Désolé, — быстро добавил он, потрясенный тем, что произнес бранное слово при клиенте. Он бы немедля уволил официанта, который позволил бы себе подобное.
— Вы правы, — сказал Арман. — Настоящее merde. Мы пытаемся разобраться, где он был вчера и с кем встречался.
— Понятно.
Понятно ли было Жаку на самом деле, Арман не знал. На лицо метрдотеля вернулась профессиональная маска.
— Он пришел сюда в три тридцать и заказал свое обычное мороженое с мятой.
Арман чуть не улыбнулся:
— С горячей карамелью?
— Конечно.
В три тридцать, подумал Арман. Именно в это время он и привел сюда Стивена из сада Родена. Все совпадает.
Он сидел здесь один, ел свое мороженое. И?..
Ждал ли он кого-то? Может быть, месье Плесснера? А тот, может быть, уже лежал мертвый по другую сторону улицы?
Арман услышал, как Жан Ги разговаривает по телефону с Изабель Лакост в управлении Квебекской полиции в Монреале. Он просил ее разузнать что удастся об Александре Френсисе Плесснере.
— Oui, канадский гражданин, вероятно, живет в Торонто.
— Месье Горовиц встречался здесь с кем-нибудь в последние десять дней? — спросил Гамаш у Жака.
— Десять дней? Я думал, что он только-только прибыл.
Арман показал фотографию на своем телефоне:
— Вам этот человек не знаком?
Это был снимок лица Плесснера крупным планом. Казалось, что он спит. Если не считать неестественной бледности.
— Он мертв? Судя по его виду, он мертв.
— Пожалуйста, скажите мне, был ли он здесь недавно или вообще когда-нибудь. Вы его узнаете?
— Нет.
Рейн-Мари Гамаш пришла сюда по определенной причине, с темной целью.
Она направилась в парфюмерный отдел и подошла к прилавку с одеколонами.
Гамаш и Бовуар сидели голова к голове, разглядывая корявую писанину Стивена.
Сначала они проверили записи предыдущего дня. Их было несколько.
Стивен написал «Арман, Роден» и обозначил время.
Ниже стояли буквы АФП.
— Александр Френсис Плесснер? — спросил Бовуар.
— Наверно, он. Тогда он и прилетел в Париж.
Еще ниже Стивен написал: «Ужин, семья, Жювениль» и время.
— Вы сказали, он собирался встретиться с кем-то за бокалом вина, прежде чем прийти на ужин, — сказал Жан Ги. — Думаете, это был Плесснер?
Гамаш кивал, разглядывая страницу.
— Жак? — обратился он к метрдотелю.
— Oui, месье Арман?
— Месье Горовиц заходил сюда вчера?
— Bien sûr[45]. Заходил. Полакомиться мороженым.
— Кто с ним был?
— Никого, месье. Он пришел один. Я сам его обслуживал.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Он к вам присоединится?
Арман уставился на метрдотеля и понял, что тот ничего не знает о случившемся. Да и с чего бы ему знать?
Гамаш встал и повернулся лицом к Жаку:
— К несчастью, его сбила машина.
У Жака отвисла челюсть.
— Non, — прошептал он. — Это серьезно?
Его голубые глаза, проницательные, как всегда, обученные замечать самые тонкие движения, малейшие изменения выражения на лице клиента, теперь выдавали его собственные чувства.
Жак знал месье Горовица с первого своего дня службы в «Лютеции». Стакан заезжего канадца был практически первым, который он наполнил водой.
Жак сильно нервничал, слишком сильно наклонил серебряный кувшин и пролил воду на скатерть.
Ему тогда было всего пятнадцать, и он в ужасе уставился на пятно на скатерти, потом поднял глаза на сидящего за столом человека.
Лицо клиента было спокойным, как будто ничего и не случилось. Он только улыбнулся едва заметно и кивнул, подбадривая юношу.
Все было в порядке.
Все остальное в первые несколько дней работы Жака было как в тумане, но канадский бизнесмен произвел впечатление. И не только своим добрым поступком.
Прежде всего, своей речью, которая представляла собой смесь немецкого, английского и французского. И была малопонятна для новенького помощника официанта.
Если другие клиенты были явно богаче, влиятельнее, то этот производил впечатление своей уверенностью. Он чувствовал себя здесь на своем месте.
К тому же он сунул в карман начинающему официанту чаевые.
Три сотни франков. Жак столько за неделю зарабатывал.
В то время Стивен еще не был богат, хотя Жак не догадывался об этом. Но Стивен увидел и вознаградил в Жаке трудолюбие. Чувство ответственности за свою работу.
А кроме того, Стивен Горовиц знал, какая смелость нужна, чтобы обслуживать столы, за которыми сидят трудные, даже пугающие клиенты. Смелость всегда должна вознаграждаться.
Еще одно, что запомнилось Жаку, — это то, как он увидел в длинном коридоре месье Горовица, который остановился перед напольной мозаикой у входа в отель «Лютеция». Там был выложен символ отеля, являющийся одновременно древним символом Парижа.
Первоначальное название Парижа — Лютеция. А его эмблема представляла собой корабль, застигнутый штормом в море.
Этот символ и был выложен на полу при входе в отель.
Месье Горовиц повернулся к юному Жаку и сказал:
«Fluctuat nec mergitur»[46].
Каждый парижский школьник знал, что это значит. Таким был девиз древнего поселения Лютеция. И Парижа.
«Напоминает мне о „Буре“», — сказал месье Горовиц, кивком показывая на мозаику.
Жак оглядел тихий коридор. Трудно было найти место, менее напоминающее бурю.
«„Мы созданы из вещества того же, что наши сны“[47], — процитировал Шекспира месье Горовиц. Он перевел взгляд своих кристально чистых голубых глаз на недоумевающего парнишку. — А иногда из кошмаров, верно, молодой человек? — Он огляделся. — Кто знает, где мы столкнемся с дьяволом?»
«Oui, monsieur», — ответил Жак, хотя он понятия не имел, о чем говорит этот человек.
Их разговор состоялся почти пятьдесят лет назад.
И теперь перед ним стоял молодой Арман — Жак про себя именно так думал об этом человеке. И молодой Арман принес ему новости.
Жак был вовсе не глуп. Месье Горовиц находился в более чем почтенном возрасте. Он становился все слабее. Жак знал, что однажды получит плохие новости. Но то, что они будут такими плохими, даже не представлял.
— Он в больнице Отель-Дьё. Его сбила машина и скрылась.
«Не нужно сообщать подробности», — подумал Гамаш.
— Merde[48], — прошептал Жак. — Désolé, — быстро добавил он, потрясенный тем, что произнес бранное слово при клиенте. Он бы немедля уволил официанта, который позволил бы себе подобное.
— Вы правы, — сказал Арман. — Настоящее merde. Мы пытаемся разобраться, где он был вчера и с кем встречался.
— Понятно.
Понятно ли было Жаку на самом деле, Арман не знал. На лицо метрдотеля вернулась профессиональная маска.
— Он пришел сюда в три тридцать и заказал свое обычное мороженое с мятой.
Арман чуть не улыбнулся:
— С горячей карамелью?
— Конечно.
В три тридцать, подумал Арман. Именно в это время он и привел сюда Стивена из сада Родена. Все совпадает.
Он сидел здесь один, ел свое мороженое. И?..
Ждал ли он кого-то? Может быть, месье Плесснера? А тот, может быть, уже лежал мертвый по другую сторону улицы?
Арман услышал, как Жан Ги разговаривает по телефону с Изабель Лакост в управлении Квебекской полиции в Монреале. Он просил ее разузнать что удастся об Александре Френсисе Плесснере.
— Oui, канадский гражданин, вероятно, живет в Торонто.
— Месье Горовиц встречался здесь с кем-нибудь в последние десять дней? — спросил Гамаш у Жака.
— Десять дней? Я думал, что он только-только прибыл.
Арман показал фотографию на своем телефоне:
— Вам этот человек не знаком?
Это был снимок лица Плесснера крупным планом. Казалось, что он спит. Если не считать неестественной бледности.
— Он мертв? Судя по его виду, он мертв.
— Пожалуйста, скажите мне, был ли он здесь недавно или вообще когда-нибудь. Вы его узнаете?
— Нет.