Воскрешение секты

ОБ ИЗНАСИЛОВАНИЯХ


В целом они скопировали ее пост в блоге, добавив скандальные заголовки и ее фотографию.

Беньямин позвонил ей на работу, что, как он знал, было строжайшим образом запрещено.

— Что происходит? — спросил он. Голос его звучал глухо и взволнованно.

— Спроси у газетчиков, которые все это написали. Они просто скопировали мой блог… Черт подери, я имею право писать все, что захочу.

— Но ведь он не насиловал тебя?

— Нет, но я этого и не писала.

На другом конце раздался вздох облегчения.

— Послушай, он может подать на тебя в суд.

— Нет, но он может подать в суд на газеты. Ты не мог бы перестать цепляться ко мне? Я не виновата, что СМИ всё выворачивают наизнанку. Сейчас мне нужно работать. Увидимся в выходные.

— Ты знаешь, я не смогу…

— Что такое?

— В субботу корпоратив. Ты тоже можешь пойти, но это в основном для сотрудников.

В сознании пронесся образ Сиенны, но тут София заметила, что Эдит Бергман сурово поглядывает на нее. Перед ее стойкой уже собралась очередь.

— Я должна идти. Хорошо тебе повеселиться.

Она дала отбой, прежде чем Беньямин успел что-либо сказать.

«Это лишь вопрос времени…»

София виновато улыбнулась мужчине, стоявшему первым в очереди.

— Чем могу помочь?

— Дело в том, что я не могу найти одну книгу… А скажи, это не твой портрет сегодня на первой странице «Экспрессен»?

И так все и продолжалось. Весь этот треклятый день.





* * *


Наконец жара уступила потокам прохладного воздуха, которые приятно освежили город. Потом воздух стал тяжелым и сырым, начался дождь. Маленькие упрямые капельки по вечерам, мощный ливень на следующий день. К обеду небо прояснилось, воздух стал свежим и прозрачным.

Настала пятница. София проглотила обиду по поводу разговора с Беньямином, но теперь, с приближением выходных, ситуация становилась невыносимой. Он больше не звонил, а она не собиралась перед ним унижаться. Их размолвка повисла над головами, как грозовая туча между Гётеборгом и Лундом. Идя через парк к своему дому, София сердито поддавала ногой мелкие камешки на дорожке, так что те улетали на газон. Подняв глаза, она увидела Альму. Лица ее было не разглядеть, но София тут же ощутила тревогу, исходившую от старой женщины. Она бегом кинулась к подъезду.

— Что случилось?

— Дильберт… его кто-то украл.

— Что?

— Это моя вина, прости меня. Я хотела купить молока и привязала его у магазина. Думала, отлучусь всего на пару минут, но очередь была длинная, да еще и терминал забарахлил… А когда я вышла, его уже не было… — Она расплакалась. — Я никак не могла предположить… Поводка тоже не было. Он пропал.

София подумала, что Альма просто забыла, где именно привязала пса. Дильберт наверняка сидит как дурак у магазина и ждет ее.

— Пошли, Альма. Пойдем посмотрим еще раз. Может быть, он сорвался, а теперь вернулся…

Однако у магазина собаки не было. Альма показала, как привязала Дильберта за поводок на велосипедной парковке. Теперь София испугалась, но постаралась не поддаваться панике. Она была уверена, что Альма плохо завязала узел. Наверняка пес сорвался, почуял какую-нибудь добычу, а потом заблудился.





* * *



Паника подступила потом, когда она помогла Альме добраться до дома, а сама стала бродить вокруг и звать Дильберта — только теперь София поняла, как привязалась к маленькому существу. Внутри ее образовалась пустота, заполнявшаяся страшными картинами. Дильберт, сбитый машиной на шоссе… Дильберт, зацепившийся поводком за куст или пень, не в силах вырваться… Дильберт, которого завлекли отравленным мясом, и теперь он лежит и мучается где-то… Дильберт, забитый насмерть камнями уличной шантрапой…

Она позвонила папе, который тут же приехал на машине. Они бесконечно кружили по улицам в поисках пса. София не сводила глаз с края дороги, ожидая увидеть там бездыханное тело Дильберта. В конце концов они поехали в полицию и подали заявку о пропаже собаки. Высаживая ее у дома, папа постарался успокоить ее.

— Не волнуйся. Он скоро вернется. У собак потрясающая способность находить дом. А у Дильберта превосходный нюх.

Вернувшись в квартиру, София написала в своем блоге, в «Инстаграме» и «Фейсбуке»: «Кто-нибудь видел моего песика?»

Уже начало темнеть, когда она снова вышла из дома, неся стопку объявлений с нерезкой фотографией Дильберта, которые развесила у магазина, на деревьях и стенах домов в окру́ге. Поняла, что у нее даже не осталось хорошей фотографии Дильберта, чтобы вспоминать его, и горло сжалось.

Заснуть она не могла. Долго лежала, уставившись в стену. То и дело ей казалось, что снаружи доносится лай; София вскакивала и, подбежав к окну, смотрела на пустынную темную улицу. Беньямину она звонить не стала — все еще злилась на него и его дурацкий корпоратив, который оказался важнее ее.

На следующий день София продолжила поиски, объезжая окрестности на велосипеде и опрашивая встречных. Все были любезны и готовы помочь, но Дильберта никто не видел. Пообедать она забыла и лишь тихонько клялась Богу, что сделает все на свете, лишь бы Дильберт вернулся.

День выдался пасмурный, и свинцово-серое небо, нависшее над городом, придавало ситуации особый драматизм. Когда стали падать первые капли дождя, все показалось Софии таким безнадежным, что она села на скамейку в парке и заплакала. Потом, подняв капюшон и стиснув зубы, решила пойти в парк за магазином, где пропал Дильберт. Она свистела и звала его.

Тут в телефоне звякнуло — пришло сообщение. Поначалу София хотела проигнорировать его — чувствовала себя совершенно как выжатый лимон. Но потом опустилась на скамейку, достала из кармана телефон и открыла эсэмэску. Это была фотография Дильберта, сидящего на каменной лестнице. Сердце подпрыгнуло в груди. Так кто-то его нашел? Есть ли сообщение? Нет, только фотография, посланная с неопределенного номера. Сердце упало, как подстреленная птица. Так это угроза? В телефоне снова звякнуло: новая фотография. София открыла ее, силясь понять, что это, потом уронила телефон на газон. Но снимок уже отпечатался в ее сознании. Лицо, закрытое так, что виднелись лишь глаза. И сообщение большими буквами: «БУДЕМ ОТРЕЗАТЬ ПО КУСОЧКУ ОТ ТВОЕЙ СОБАКИ КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА ТЫ БУДЕШЬ РАСПРОСТРАНЯТЬ О НАС ЛОЖЬ».

София схватила телефон и, кинувшись напрямик через газон, со всех ног побежала домой — теперь до нее дошло, где была сделана фотография. Она узнала задний план. Подъезд ее дома. И теперь, не сомневаясь, что найдет там безжизненное тело Дильберта, выла от горя.

Подбегая к подъезду, София увидела что-то белое. Прищурилась, различила на белом коричневые пятна и хорошо знакомые очертания маленького тельца. Увидела, как Дильберт пошевелился — его голова повернулась к ней, когда он услышал ее шаги. Она кинулась к нему, сжала его в своих объятиях, рыдая от радости. Но что-то было не так. Он не прыгнул ей навстречу. Постоянно виляющий хвостик теперь уныло лежал на бетоне. Песик дрожал, как осиновый лист. Тут София ощутила на руке что-то горячее и липкое. Кровь, растекавшаяся по руке, капавшая на джинсы. Из стоящего торчком уха был выстрижен или вырезан маленький кусочек. Кровь уже успела свернуться, но в одном месте прорвалась и капала ей на руки. В голову ей пришли самые ужасные мысли. Как кто-то держал его силой. Как он испугался… Как ему было больно… Наверняка он думал о ней и не понимал, почему она не придет и не спасет его…

Дильберт, похоже, понял, что он дома, — лизнул ее в лицо и перестал дрожать. София понесла его в дом, прижимая к себе одной рукой маленькое тельце, пока второй рылась в сумочке, ища ключи.

Дома она рухнула на диван и долго сидела там, гладя песика по шерстке. Потом позвонила ветеринару, который объяснил, как обрабатывать рану, и записал ее на прием на следующий день. Осторожно промыла раненое ухо. Начала было плакать и завывать, но тут Дильберт стал дергаться у нее в руках, так что она заставила себя замолчать.

Телефон снова звякнул. Поначалу София не хотела смотреть, но потом подумала, что там, может быть, найдется какая-нибудь ниточка, и высвободила одну руку, чтобы открыть сообщение.

Это был снимок ее самой. Полуодетой, натягивающей джинсы. Задний план — диван, опущенные черные жалюзи. А потом — текст: «МЫ ВИДИМ ТЕБЯ ВСЕГДА».

Едва прочтя эти слова, София вскочила на ноги. Снято сверху… Жалюзи на заднем плане… Софию поразило осознание того, что фотография сделана в ее квартире.

Она набросила плед на Дильберта, который пригрелся и успокоился, но следил искоса за ее движениями. София искала на стене вентиляционные отверстие — прекрасно знала, как все устроено в «Виа Терра», где именно находились эти маленькие всевидящие глаза. Заметила отверстие под потолком, подтянула к себе кухонный стул, встала на него — и без труда отыскала крошечный глаз, тупо смотрящий на нее. В ярости она выдрала камеру из вентиляционного отверстия, так что та выпала у нее из рук и упала на паркет. Спустившись с табуретки и наклонившись, чтобы поднять камеру, София покачнулась и чуть не потеряла опору под ногами. Перед глазами заплясали черные точки, ноги затряслись, волна головокружения заставила ее опуститься на пол. Однако все продолжало вертеться перед глазами. Словно со стороны, она услышала, как смеется, неестественно и надрывно, а потом кричит в голос. Дильберт в страхе спрыгнул с дивана и попытался забраться ей на руки, но она оказалась не в состоянии обнять его. Тело отказывалось повиноваться. Руки застыли, словно приклеенные к телу. Ноги дрожали и казались ватными. Горячая кровь стремительно неслась по жилам, стуча в висках. София попыталась взять себя в руки. Попыталась добраться до этой внутренней силы — последнего резерва, на который всегда могла положиться.

Но у нее не получилось.

Внутри все оборвалось — беззвучно и болезненно.





26




Освальд пребывал в прекрасном настроении, любезный и сердечный. Сегодня он не желал говорить о делах, только об их совместном будущем. Достал что-то из кармана. Анна-Мария попятилась, ожидая, что это опять какие-нибудь объедки, вроде свиных сосисок, но это оказалась бельевая прищепка.

— Я ношу ее в кармане с тех пор, как попал сюда, — проговорил Франц. — У старухи они валялись по всему дому. Эта прищепка напоминает мне, какой убогой становится жизнь, если не брать себе лучший кусок. Мы не могли позволить себе даже стиральную машину.

— Какая старуха?

— Моя мамаша. Человек, без которого мир вполне обошелся бы.

— Она умерла?

Раньше Франц никогда не заговаривал с ней о своей семье, но сейчас ей захотелось узнать побольше.

— Нет, но почти умерла. По крайней мере, для меня. Ты ведь не собираешься расспрашивать меня о ней?

— Само собой, нет, — ответила Анна-Мария, опустив глаза.

— Кроме того, прищепка — хорошая штука, когда надо заставить кого-нибудь из этих болванов закрыть рот.

Освальд рассмеялся, приблизился к ней и сделал вид, будто надевает прищепку ей на губы.

— Но, если честно, случались и хорошие дни…

И тут он стал рассказывать Каллини о своем детстве на Туманном острове. О прекрасной природе. О местах, которые хотел показать ей. Как он еще ребенком понял, что у жизни на него большие планы. Углубился в аналогию с пауком. Вспомнил, как ребенком оторвал у шмеля крылья — да, звучит ужасно, но разве не все мальчишки так делают? Как бы то ни было, это помогло ему понять, что существует два вида насекомых. Одни — коварные и опасные, как скорпионы. Известно ли ей, что скорпионы убивают до пяти тысяч человек в год? Или опасная японская оса — рой таких ос может съесть целое животное всего за несколько минут. Или же паук — единовластный правитель в своей сети. Но маленький неуклюжий шмель так доверчив, его так легко перехитрить… Тогда-то он и осознал, что с людьми то же самое. Нужно выбирать, как ты хочешь прожить свою жизнь — иначе в один прекрасный день кто-то придет и оторвет тебе крылья.

— Кажется, все это было вчера, — произнес Освальд, печально улыбнувшись. — Самое грустное в жизни — не то плохое, что в ней происходит, а то, что она проходит до того, как успеешь о чем-либо задуматься. Твое пребывание на Земле — лишь краткий вздох вечности. Поэтому так важно, чтобы мы распространили «Виа Терра». Сделали ее частью самой вечности.