Воронята
Часть 23 из 68 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Знаю, – ответила Калла.
Ее глаза превратились в щелочки.
Голос Ганси звучал достаточно искренне, чтобы, миновав вежливость, перейти к грубости.
– Я не знаю, как вы это выяснили, но, по-моему, мерзко говорить человеку такие вещи.
– Человеку? По-моему, змее, – прорычала Калла. – Зачем же вы тогда пришли, если полагаете, что мы не способны сделать то, за что просим деньги? Он попросил конкретики – он ее получил. Извините, если ничего миленького не получилось.
– Калла, – произнесла Мора, и в ту же секунду Адам сказал:
– Ганси…
Он пробормотал что-то на ухо другу и откинулся на спинку. Ганси шевельнул челюстью. Блу увидела, как он вновь превратился в Пижона с Мобильником; до сих пор она не осознавала, что Ганси был другим. Блу пожалела, что обращала на него слишком мало внимания. В противном случае она могла бы понять, чтó в нем изменилось.
Ганси сказал:
– Извините. Ронан слишком прямолинеен, и, честно говоря, он не очень хотел сюда ехать. Я вовсе не подразумевал, что вы не настоящие экстрасенсы. Мы можем продолжать?
Блу подумала: он говорит как старик. И так формально держится по сравнению со своими приятелями. Что-то в нем приводило ее в замешательство; сходные ощущения вызывал у Блу Ронан. Рядом с Ганси она чувствовала себя столь бесконечно иной, что ей как будто приходилось оберегать от него свои эмоции. Блу не мог нравиться Ганси; или дело было не в нем, а в том, что заключалось во всех троих, – в том, что заглушило дар Моры и до краев наполнило комнату, грозя захлестнуть Блу.
– Всё нормально, – сказала Мора, хотя при этих словах она и взглянула на разгневанную Каллу.
Когда Блу подошла к Ганси, то мельком заметила стоявшую возле дома машину – невероятного оранжевого цвета, того оттенка, в который Орла не отказалась бы накрасить ногти. Блу ожидала от ученика Агленби чего-то другого – они предпочитали блеск новизны, а эта машина обладала блеском старины, но, тем не менее, она явственно принадлежала Вороненку. Блу вдруг показалось, что она падает – всё происходило слишком быстро, чтобы она успела что-то понять. В этих парнях было нечто странное и запутанное – такое же, как забытая в «Нино» тетрадь. Их жизни представляли собой паутину, и Блу каким-то образом, совершив нечто, запуталась в ней. Крылось ли это нечто в прошлом или предстояло в будущем – неважно. В этой комнате, в присутствии Моры, Каллы и Персефоны, время словно шло по кругу.
Она остановилась перед Ганси. С такого расстояния Блу вновь ощутила запах мяты, и у нее неровно забилось сердце.
Ганси посмотрел на раздвинутые веером карты в руках у Блу. Она увидела его склоненные плечи и затылок и с пронизывающей остротой припомнила призрак на церковном дворе – дух мальчика, в которого боялась влюбиться. Та тень ничуть не напоминала высокомерного, непринужденного, самоуверенного Вороненка, сидевшего перед ней.
«Что с тобой происходит, Ганси? – подумала Блу. – Когда ты стал таким?»
Ганси посмотрел на нее, и между бровей у него появилась морщинка.
– Я не знаю, как выбрать. Может быть, ты выберешь сама? Это допустимо?
Краем глаза Блу заметила, что Адам заерзал и нахмурился.
Персефона ответила из-за спины Блу:
– Если ты так хочешь.
– Всё дело в намерении, – добавила Мора.
– Я хочу, – ответил Ганси. – Пожалуйста.
Блу разложила свободно скользившие карты веером на столе. Некоторое время она водила над ними руками. Мора некогда сказала дочери, что правильные карты иногда кажутся теплыми или же рядом с ними ощущаешь покалывание в пальцах. Но для Блу, конечно, все карты были одинаковы. Одна, впрочем, легла чуть дальше остальных – именно ее Блу и выбрала.
Перевернув карту, она издала легкий беспомощный смешок.
На Блу смотрело ее собственное лицо – паж кубков. Как будто кто-то издевался над ней. Но в выборе карты некого было винить, кроме себя.
Увидев карту, Мора произнесла спокойно и отстраненно:
– Не эту. Пусть выберет другую.
– Мора, – мягко произнесла Персефона, но та отмахнулась и повторила:
– Другую.
– А что с этой не так? – спросил Ганси.
– На ней энергия Блу, – сказала Мора. – Она не твоя. Тебе придется вытащить карту самому.
Персефона подвигала губами, но ничего не сказала. Блу вернула карту на место и перетасовала колоду – не так эффектно, как в первый раз.
Когда она протянула Ганси карты, он отвернулся, как будто собирался тащить лотерейный билет, задумчиво провел пальцами по краям карт, выбрал одну, перевернул и показал остальным.
Паж кубков.
Ганси посмотрел на изображение, затем на лицо Блу, и она поняла, что он заметил сходство.
Мора подалась вперед и выхватила у него карту.
– Выбери другую.
– А теперь-то почему? – поинтересовался Ганси. – Что не так с этой картой? Что она означает?
– С ней всё нормально, – ответила Мора. – Просто она не твоя.
Впервые Блу увидела в лице Ганси проблеск подлинного раздражения, и от этого он стал ей чуть симпатичней. Значит, под внешностью Вороненка что-то такое крылось. Ганси быстро выхватил другую карту, явно утомленный этой процедурой. Размашистым жестом он перевернул ее и бросил на стол.
Блу сглотнула.
Мора сказала:
– Это твоя карта.
Там был нарисован черный рыцарь верхом на белой лошади. Забрало шлема было поднято, и из-под него виднелся череп с пустыми глазницами. За спиной у рыцаря заходило солнце, под копытами коня лежал труп.
В ветвях за окнами звучно зашелестел ветер.
– Смерть, – прочел Ганси подпись внизу.
Он, казалось, не был встревожен и удивлен. Он прочитал это слово так, как прочитал бы надпись «яйца» или «Цинциннати».
– Прекрасно, Мора, просто прекрасно, – сказала Калла, плотно переплетя руки на груди. – Ну, теперь ты ее истолкуешь?
– Может, просто вернем деньги? – предложила Персефона, хотя Ганси еще не расплатился.
– А я думал, что экстрасенсы не предсказывают смерть, – негромко произнес Адам. – Я читал, что Смерть – чисто символическая карта.
Мора, Калла и Персефона разом издали какие-то странные звуки. Блу, которая прекрасно знала истинную судьбу Ганси, почувствовала дурноту. Неважно, что он учился в Агленби; Ганси был ее ровесником, имел друзей, которые его любили, жил своей жизнью, в которую входила и ярко-оранжевая машина… было ужасно знать, что он умрет в пределах двенадцати месяцев.
– Вообще-то, – сказал Ганси, – меня это не пугает.
Все глаза в комнате устремились на него, когда он поставил карту стоймя, чтобы получше рассмотреть.
– Карты, конечно, очень интересные, – продолжал он таким тоном, каким другой человек отозвался бы о странном пироге, который не хочется доедать. – И я вовсе не пытаюсь обесценить то, что вы делаете. Но вообще-то я пришел сюда не за тем, чтобы узнать свою судьбу. Ее я вполне готов выяснить и сам.
При этих словах он бросил быстрый взгляд на Каллу, очевидно, поняв, что переступает тонкую грань между «вежливостью» и «Ронаном».
– Вообще-то я пришел, потому что надеялся кое-что узнать про энергию, – сказал Ганси. – Если не ошибаюсь, вы имеете дело с энергетикой, а я ищу силовую линию, которая, как мне кажется, проходит вблизи Генриетты. Вы что-нибудь об этом знаете?
«Тетрадь!»
– Силовая линия? – повторила Мора. – Может быть. Не факт, что я употребляю тот же термин. Что это вообще такое?
Блу испытала легкий шок. Она всегда думала, что ее мать правдивейший человек на свете.
– Это прямые линии, которые пересекают земной шар, – пояснил Ганси. – Они соединяют между собой основные точки паранормальной активности. Адам подумал, что вы, возможно, знаете про них, потому что работаете с энергетикой.
Несомненно, он имел в виду дорогу мертвых, но Мора ничего не сказала. Она сжала губы и посмотрела на Персефону и Каллу.
– Вам это о чем-нибудь говорит?
Персефона воздела в воздух палец и произнесла:
– Я забыла про пирог.
И вышла. Калла сказала:
– Мне нужно подумать. У меня бывают проблемы с конкретикой.
На лице Ганси появилась тонкая довольная улыбка: он понял, что они врут. Это было до странности мудрое выражение, и вновь Блу показалось, что Ганси старше, чем его приятели.
– Я попробую в этом разобраться, – сказала Мора. – Оставьте телефон, я позвоню, если что-нибудь узнаю.
Ганси ответил с холодной учтивостью:
– Да нет, всё нормально. Сколько я должен за сеанс?
Встав, Мора ответила:
– Двадцать долларов.
Блу подумала, что это преступление. У него одни шнурки стоили дороже.
Ганси хмуро взглянул на Мору поверх открытого бумажника. В нем лежало много банкнот. Могли быть и однодолларовые, хотя Блу в этом сомневалась. Сквозь окно она видела его водительские права за стеклом машины – не настолько ясно, чтобы разобрать детали, но Блу заметила, что указанное в них имя было гораздо длиннее, чем просто Ганси.
Ее глаза превратились в щелочки.
Голос Ганси звучал достаточно искренне, чтобы, миновав вежливость, перейти к грубости.
– Я не знаю, как вы это выяснили, но, по-моему, мерзко говорить человеку такие вещи.
– Человеку? По-моему, змее, – прорычала Калла. – Зачем же вы тогда пришли, если полагаете, что мы не способны сделать то, за что просим деньги? Он попросил конкретики – он ее получил. Извините, если ничего миленького не получилось.
– Калла, – произнесла Мора, и в ту же секунду Адам сказал:
– Ганси…
Он пробормотал что-то на ухо другу и откинулся на спинку. Ганси шевельнул челюстью. Блу увидела, как он вновь превратился в Пижона с Мобильником; до сих пор она не осознавала, что Ганси был другим. Блу пожалела, что обращала на него слишком мало внимания. В противном случае она могла бы понять, чтó в нем изменилось.
Ганси сказал:
– Извините. Ронан слишком прямолинеен, и, честно говоря, он не очень хотел сюда ехать. Я вовсе не подразумевал, что вы не настоящие экстрасенсы. Мы можем продолжать?
Блу подумала: он говорит как старик. И так формально держится по сравнению со своими приятелями. Что-то в нем приводило ее в замешательство; сходные ощущения вызывал у Блу Ронан. Рядом с Ганси она чувствовала себя столь бесконечно иной, что ей как будто приходилось оберегать от него свои эмоции. Блу не мог нравиться Ганси; или дело было не в нем, а в том, что заключалось во всех троих, – в том, что заглушило дар Моры и до краев наполнило комнату, грозя захлестнуть Блу.
– Всё нормально, – сказала Мора, хотя при этих словах она и взглянула на разгневанную Каллу.
Когда Блу подошла к Ганси, то мельком заметила стоявшую возле дома машину – невероятного оранжевого цвета, того оттенка, в который Орла не отказалась бы накрасить ногти. Блу ожидала от ученика Агленби чего-то другого – они предпочитали блеск новизны, а эта машина обладала блеском старины, но, тем не менее, она явственно принадлежала Вороненку. Блу вдруг показалось, что она падает – всё происходило слишком быстро, чтобы она успела что-то понять. В этих парнях было нечто странное и запутанное – такое же, как забытая в «Нино» тетрадь. Их жизни представляли собой паутину, и Блу каким-то образом, совершив нечто, запуталась в ней. Крылось ли это нечто в прошлом или предстояло в будущем – неважно. В этой комнате, в присутствии Моры, Каллы и Персефоны, время словно шло по кругу.
Она остановилась перед Ганси. С такого расстояния Блу вновь ощутила запах мяты, и у нее неровно забилось сердце.
Ганси посмотрел на раздвинутые веером карты в руках у Блу. Она увидела его склоненные плечи и затылок и с пронизывающей остротой припомнила призрак на церковном дворе – дух мальчика, в которого боялась влюбиться. Та тень ничуть не напоминала высокомерного, непринужденного, самоуверенного Вороненка, сидевшего перед ней.
«Что с тобой происходит, Ганси? – подумала Блу. – Когда ты стал таким?»
Ганси посмотрел на нее, и между бровей у него появилась морщинка.
– Я не знаю, как выбрать. Может быть, ты выберешь сама? Это допустимо?
Краем глаза Блу заметила, что Адам заерзал и нахмурился.
Персефона ответила из-за спины Блу:
– Если ты так хочешь.
– Всё дело в намерении, – добавила Мора.
– Я хочу, – ответил Ганси. – Пожалуйста.
Блу разложила свободно скользившие карты веером на столе. Некоторое время она водила над ними руками. Мора некогда сказала дочери, что правильные карты иногда кажутся теплыми или же рядом с ними ощущаешь покалывание в пальцах. Но для Блу, конечно, все карты были одинаковы. Одна, впрочем, легла чуть дальше остальных – именно ее Блу и выбрала.
Перевернув карту, она издала легкий беспомощный смешок.
На Блу смотрело ее собственное лицо – паж кубков. Как будто кто-то издевался над ней. Но в выборе карты некого было винить, кроме себя.
Увидев карту, Мора произнесла спокойно и отстраненно:
– Не эту. Пусть выберет другую.
– Мора, – мягко произнесла Персефона, но та отмахнулась и повторила:
– Другую.
– А что с этой не так? – спросил Ганси.
– На ней энергия Блу, – сказала Мора. – Она не твоя. Тебе придется вытащить карту самому.
Персефона подвигала губами, но ничего не сказала. Блу вернула карту на место и перетасовала колоду – не так эффектно, как в первый раз.
Когда она протянула Ганси карты, он отвернулся, как будто собирался тащить лотерейный билет, задумчиво провел пальцами по краям карт, выбрал одну, перевернул и показал остальным.
Паж кубков.
Ганси посмотрел на изображение, затем на лицо Блу, и она поняла, что он заметил сходство.
Мора подалась вперед и выхватила у него карту.
– Выбери другую.
– А теперь-то почему? – поинтересовался Ганси. – Что не так с этой картой? Что она означает?
– С ней всё нормально, – ответила Мора. – Просто она не твоя.
Впервые Блу увидела в лице Ганси проблеск подлинного раздражения, и от этого он стал ей чуть симпатичней. Значит, под внешностью Вороненка что-то такое крылось. Ганси быстро выхватил другую карту, явно утомленный этой процедурой. Размашистым жестом он перевернул ее и бросил на стол.
Блу сглотнула.
Мора сказала:
– Это твоя карта.
Там был нарисован черный рыцарь верхом на белой лошади. Забрало шлема было поднято, и из-под него виднелся череп с пустыми глазницами. За спиной у рыцаря заходило солнце, под копытами коня лежал труп.
В ветвях за окнами звучно зашелестел ветер.
– Смерть, – прочел Ганси подпись внизу.
Он, казалось, не был встревожен и удивлен. Он прочитал это слово так, как прочитал бы надпись «яйца» или «Цинциннати».
– Прекрасно, Мора, просто прекрасно, – сказала Калла, плотно переплетя руки на груди. – Ну, теперь ты ее истолкуешь?
– Может, просто вернем деньги? – предложила Персефона, хотя Ганси еще не расплатился.
– А я думал, что экстрасенсы не предсказывают смерть, – негромко произнес Адам. – Я читал, что Смерть – чисто символическая карта.
Мора, Калла и Персефона разом издали какие-то странные звуки. Блу, которая прекрасно знала истинную судьбу Ганси, почувствовала дурноту. Неважно, что он учился в Агленби; Ганси был ее ровесником, имел друзей, которые его любили, жил своей жизнью, в которую входила и ярко-оранжевая машина… было ужасно знать, что он умрет в пределах двенадцати месяцев.
– Вообще-то, – сказал Ганси, – меня это не пугает.
Все глаза в комнате устремились на него, когда он поставил карту стоймя, чтобы получше рассмотреть.
– Карты, конечно, очень интересные, – продолжал он таким тоном, каким другой человек отозвался бы о странном пироге, который не хочется доедать. – И я вовсе не пытаюсь обесценить то, что вы делаете. Но вообще-то я пришел сюда не за тем, чтобы узнать свою судьбу. Ее я вполне готов выяснить и сам.
При этих словах он бросил быстрый взгляд на Каллу, очевидно, поняв, что переступает тонкую грань между «вежливостью» и «Ронаном».
– Вообще-то я пришел, потому что надеялся кое-что узнать про энергию, – сказал Ганси. – Если не ошибаюсь, вы имеете дело с энергетикой, а я ищу силовую линию, которая, как мне кажется, проходит вблизи Генриетты. Вы что-нибудь об этом знаете?
«Тетрадь!»
– Силовая линия? – повторила Мора. – Может быть. Не факт, что я употребляю тот же термин. Что это вообще такое?
Блу испытала легкий шок. Она всегда думала, что ее мать правдивейший человек на свете.
– Это прямые линии, которые пересекают земной шар, – пояснил Ганси. – Они соединяют между собой основные точки паранормальной активности. Адам подумал, что вы, возможно, знаете про них, потому что работаете с энергетикой.
Несомненно, он имел в виду дорогу мертвых, но Мора ничего не сказала. Она сжала губы и посмотрела на Персефону и Каллу.
– Вам это о чем-нибудь говорит?
Персефона воздела в воздух палец и произнесла:
– Я забыла про пирог.
И вышла. Калла сказала:
– Мне нужно подумать. У меня бывают проблемы с конкретикой.
На лице Ганси появилась тонкая довольная улыбка: он понял, что они врут. Это было до странности мудрое выражение, и вновь Блу показалось, что Ганси старше, чем его приятели.
– Я попробую в этом разобраться, – сказала Мора. – Оставьте телефон, я позвоню, если что-нибудь узнаю.
Ганси ответил с холодной учтивостью:
– Да нет, всё нормально. Сколько я должен за сеанс?
Встав, Мора ответила:
– Двадцать долларов.
Блу подумала, что это преступление. У него одни шнурки стоили дороже.
Ганси хмуро взглянул на Мору поверх открытого бумажника. В нем лежало много банкнот. Могли быть и однодолларовые, хотя Блу в этом сомневалась. Сквозь окно она видела его водительские права за стеклом машины – не настолько ясно, чтобы разобрать детали, но Блу заметила, что указанное в них имя было гораздо длиннее, чем просто Ганси.