Вор с черным языком

– Varatt! Datt eer Jeten.

На отрывистом ганнском языке это означало: «Осторожно! Здесь великан».



Мои глаза постепенно привыкли к темноте, клочья ведьминого мха, угольками тлеющего на стенах и на полу, помогли мне в этом. Да, здесь был великан. Великанша. Она лежала у дальней стены, завернувшись в парусину и зажав в мощных, покрытых запекшейся кровью ладонях нечто такое, что ей ни за что не хотелось отпускать. Она выглядела слабой, израненной. Не прикрытые парусиной руки и ноги побурели от крови. Татуировки на них я прочитать не смог. Мокрая от пота, несмотря на холод пещеры, она смотрела на меня из-под налившихся тяжестью век.

Как великанша попала сюда? Сморщенный рот пещеры был для нее слишком узок.



Словно в трансе, Гальва шагнула вперед, она узнала этот голос. Даже говорящий на другом языке. Даже в дальнем конце мира людей.

– Инфанта Мирейя? – спросила она срывающимся голосом.

– Non, – еле слышно ответили сверху, теперь уже по-спантийски. – Raena Mireya.

«Нет. Королева Мирейя».



– Святые холмы, какая она огромная! – проговорила по-гальтски пришедшая в себя Норригаль, различив великаншу у стены.

– Я самая маленькая в моем семействе, – ответила та.

Я понял ее, потому что говорила она по-гальтски, не совсем правильно, но безбожно близко к тому. И где-то здесь, в пещере, была принцесса-королева, которую искала Гальва. Слишком много всего и сразу.

Спантийка пошла на голос Мирейи.

– Ты ведь видишь ее, да? – спросил я у нее по-холтийски, подразумевая великаншу.

Но, еще не договорив, понял, что ей все равно. Я взял лук и приготовил стрелу. Их у меня осталось только три. И я понятия не имел, будет ли от стрел хоть какая-та польза, если великанша начнет швырять в нас камни. Но было не очень похоже, чтобы у нее хватило на это сил. Все ее тело покрывали ужасные рваные раны, как будто полопалась кожа.

– Мы не хотим тебе ничего плохого, – сказал я, сам не зная, правда ли это.

– Я и так совсем плоха, – сказала великанша.

Что же все-таки она держала в руках?

Я все еще слышал жужжание мух, хотя мертвый великан остался снаружи.

Приглядевшись, я понял, что в пещере есть и мертвые люди. Толстяк в тонкой серо-зеленой одежде уставился в потолок. Похоже, умер он не меньше суток назад. Позади него лежали еще двое, раздавленные в такие лепешки, что плоть уже и не отдерешь от шафранных балахонов.

Гальва сообразила, что не сможет забраться на уступ, с которого доносился голос. Скала была крутой, скользкой, с безжалостно острыми краями. Только птица могла бы туда взлететь.

Воительница задала Мирейе вопрос на спантийском, вероятно спрашивала: «Как ты туда попала?»

– Voilei.

«Взлетела».

– Так лети скорей вниз, – сказала Гальва.

– Не могу, – ответила по-спантийски Мирейя.

– Почему?

– Я больше не птица.

Понимаете? Чтобы попасть туда, нужно и впрямь быть птицей.

Потом она спросила:

– Гальва?

– Os.

«Да».

– Я знала, что это ты.

По тому, как Мирейя сказала это, я понял, что они были любовницами. Не такой уж я и проницательный, вы бы тоже поняли, если бы слышали это. Гальва была любовницей инфанты Мирейи, королевы Аустрима.


Я снова посмотрел на покрытую потом великаншу, на мертвых людей.

На всевозможные сундуки и дорожные сумки.

На сломанную раскрашенную клетку.

Потом погладил волосы Норригаль.

– Во имя правой сиськи любой из богинь, что здесь произошло? – тяжело дыша, проговорила она по-гальтски.

– Я расскажу вам, – ответила великанша. – Если вы послушаете мою смертную песню.

– Твою смертную песню? – переспросил я.

– Да. Мертвые не могут говорить, пока не получат назад свои языки. Только правдивые могут говорить, и они поют в долине плодов и цветов. Те, кто лжет, уходят без языков в долину дымящихся холмов и мутной воды, охают и стонут там, как израненные звери. Если я спою вам песню Смерти, Отец звезд придет к каждому из вас во сне и спросит, о чем я рассказала. Если я говорила правду, у меня вырастет золотой язык.

– Постой! Так, значит, великанам нельзя врать.

– Некоторые врут. Но не из моего племени.

Так я и думал. Пусть великаны превозносят правду. Так ведь всегда говорят все здоровенные толстые болваны: «Не лги».

Только сильные, богатые и умирающие думают, что правда – это необходимость, остальные считают ее роскошью.

– Я послушаю твою песню Смерти и замолвлю за тебя словечко во сне, – пообещал я, позаботившись о том, чтобы она не увидела моего черного языка.





60

ЕЕ смертная песня




Мое имя Мисфа. Я дочь вождя, хотя он не великий вождь – вождь только трех семейств. Я выросла в долине с той стороны Невольничьих гор, где живет мой народ. У меня не было детей, и тогда мне дали второго мужа, но у меня все равно не было детей, и тогда мое чрево назвали пустым и отправили меня учиться войне и следить за стадом. Мы все знали, что приближается война с маленькими королевствами, хотя такой войны не было уже пять выводков. Но теперь они стали вредить нам. Двух моих братьев убили аустримцы, которые несли знамена Хравы, – целый год и даже больше из-за гор приходили отряды, убивали и похищали великанов.

Меня тоже похитили. Я увидела яркую вспышку на холме рядом со стадом, о котором заботилась, и понимала, что не должна туда ходить, но этот свет призывал меня, и я не могла сопротивляться. Я очнулась в темной каменной комнате, в цепях, с железными удилами во рту. Меня кололи иглами, а надо мной говорили голоса. Мертвые маленькие люди, которые лежат рядом со мной. Я отказывалась есть, но они открывали мне рот удилами и выжимали в него воду из тряпки. Они все кололи меня, брали изображения с кожи мертвых людей и накладывали на меня. Они делали мне татуировки половину луны или больше, а потом Толстый человек, которого вы видите мертвым в этой пещере, сказал слова, сделавшие меня маленькой. Это было нелегко для него, ему стало плохо.



Меня забрали в город и спрятали в подвале под домом Богатого человека. Я оставалась под его домом много лет. Толстый человек, которого называли Бавотт, жег травы, от которых мне хотелось есть, и я ела. Бавотт играл для меня на флейте, и от его музыки я делалась сонной и покорной. Мне стал нравиться звук флейты. Я хотела слушать голос Толстого человека, когда он приходил и говорил мне слова, и теперь я понимаю, что эти слова сохраняли меня маленькой.



Однажды земля задрожала, и с камней над моей головой посыпалась пыль. Я поняла, что мой народ поднялся на маленьких людей Аустрима, призвал «собирать камни». Придут другие племена с дальнего запада, среди них Сгибающие деревья, которые умеют строить машины, Разбивающие стены и народ Яркого облака, который делает бронзу и продает топоры и доспехи остальным. Говорили, что люди из города еще дальше на западе тоже вступят в войну. Но они злые, а их бог – бог огня.

Я лежала в темноте, слушала звуки новой войны, жалея, что не могу драться, и гадала, узнают ли меня отец, братья и мужья в этом маленьком уродливом теле, покрытом чернилами. Я не могла драться и хотела, чтобы дом рухнул и раздавил меня, чтобы земля приняла меня в свои теплые объятия. Дом не рухнул. Наоборот, меня в цепях привели туда, где три маленьких человека в желтой одежде прокаженных собрались в доме, полном мертвецов. Они убили слуг Богатого человека, а сам Богатый человек теперь носил желтую одежду и был более худым, чем раньше. Еще там был толстый маленький человек Бавотт, который так и остался толстым, с красивой белой птицей в клетке.



Они вчетвером взяли меня, птицу в клетке и все свое добро в тоннель, который вел из города в эти холмы, где их ждали привязанные ослы. Сначала их хотели ограбить маленькие люди, но «желтые одежды» показали им книгу, которая их убила, когда они в нее посмотрели. Прямо у пещеры пять великанов из соседнего с моим клана увидели их, несмотря на магию Толстого, и пришли их убить. Они убили одного из «желтых одежд», но другие маленькие люди убили великанов ядом и магией, а потом побежали вместе со мной в эту пещеру.

Толстый применял слишком много магии, магия сохраняла меня маленькой, магия сохраняла птицу птицей, магия прятала их, магия сражалась. Сердце в его груди умерло, и он упал. Я почувствовала, что уменьшающая магия умерла вместе с ним, и мои ноги начали расти. Я начала задыхаться в железном ошейнике, но моя шея была сильней, и ошейник сломался, а мои запястья и лодыжки сломали оковы. Я рассердилась из-за смерти моих соседей и всего того, что со мной сделали. Я росла так быстро, что мне было больно, но я начала драться, как только стала свободной.

Я убила Богатого человека кулаком, а последний из «желтых одежд» ранил меня клинком, но я оторвала ему руки и голову и раздавила камнем. Когда мы дрались, клетка сломалась и птица улетела на уступ. Потом она стала женщиной. Я не была уверена, нужно ли убивать ее, если она спустится, но она не спустилась. Я теперь слишком большая, чтобы выйти из этой пещеры, а здесь нет воды, поэтому я знаю, что должна умереть. Я уйду к Отцу звезд с окровавленным лицом, но действия против нас требовали крови, и поэтому кровь на моем лице праведна, и он улыбнется, когда узнает из моей смертной песни, что я должна получить золотой язык.

Я еще не успела умереть, когда увидела, как что-то движется ко входу в пещеру. Я думала, что это зверь. Я поймала его в кулак и увидела, что это книга, та самая, которая убила маленьких людей злыми рунами. Она укусила меня. Она хотела убежать. Я понимала, что она злая и не должна сделать то, что хочет, и поэтому я схватила ее и держала и держу до сих пор. Она отравляет меня, но я не отпущу ее и буду драться, если вы попробуете забрать ее. Хотя не думаю, что я смогу теперь победить. Я ослабла.



– Срань! – произнесла со стоном Норригаль.

Кроме меня, только она одна поняла рассказ великанши.

Теперь все встало на свои места. Люди Гильдии скрывались в доме торговца, том самом, в подвале которого я видел камеры для допросов. И на Лысом острове, в колонии прокаженных. Это Гильдия послала «маленьких людей» через Невольничьи горы в набег на великанов в надежде вызвать ответное нападение и сокрушить Аустрим. Так все и вышло. Вероятно, Глубокая Тень Аустрима и младшие тени сами не поверили своему счастью. Есть такое гальтское выражение cnulth touidáh, приблизительно означающее удачу в бою или возможность, появившуюся в ходе драки. Например, ты сцепился на улице с каким-то придурком и уже отчаялся вырваться, но вдруг замечаешь, что можешь достать локтем его голову, начинаешь пихаться и сбиваешь этого придурка так, что он бьется башкой о мостовую. Это и есть cnulth touidáh – когда твои попытки дают результат сверх самых смелых ожиданий. Наверняка так и вышло с этим фокусом «пощекочи великанов». Гильдия разрушила все сраное королевство. Потом им удалось похитить королеву, которая их изгнала, и спрятать ее, превратив в птицу.

Не понял я лишь одного – для чего им понадобилась Мисфа.

Зачем ей сделали татуировки?

Зачем потратили столько магии, чтобы уменьшить ее и вывести из королевства?