Вор с черным языком

Я проглотил еще несколько кусков, теперь уже по своему желанию. По крайней мере, так мне показалось.

– Надеюсь, вы хорошо спали? – спросил Фульвир.

Спантийки кивнули. Норригаль пожала плечами.

– Как младенец, – ответил я, хотя все мы прекрасно знаем, как спят младенцы.

– Хорошо, – сказал Фульвир. – Нам много нужно сделать, а времени у нас очень мало. Я получил сведения, что войско великанов продвинулось далеко вперед от Хравы по аустримской равнине, а вероятность того, что они пройдут здесь, из незначительной стала очень высокой. Я отправляюсь на юг. Сегодня. Но не оставлю вас без кое-каких… подарков… чтобы помочь вашему важному делу.

Он махнул рукой, и дверь в библиотеку отворилась.

И тут же, словно они так и ждали за дверью, в зал вошли три музыканта. Один мужчина стучал по большому барабану, женщина выдувала на флейте слезливую мелодию, а еще один мужчина раздувал красные щеки в борьбе с визгливым галлардийским корнемюзом. Музыканты из них были не очень хорошие. Мы с интересом посматривали на дверь, гадая, что это могут быть за подарки, как вдруг музыканты закончили мелодию, поклонились и назвали свои имена.

– Биж, – сказал барабанщик.

– Наж, – представилась женщина с флейтой, и я обратил внимание на то, какой у нее длинный нос.

– Горбол, – назвался волынщик, который постоянно чихал, вытирая сопливую бороду и усы грязной тряпкой.

Гальва, похоже, ожидала чего-то еще, как и я.

– Вы ждете запряженный лошадьми экипаж? – спросил Фульвир. – Возьмите этих троих с собой и проследите, чтобы они не умерли. А они попытаются умереть.

– Это несправедливо, – прогнусавил Биж с акцентом, который я не смог определить.

– Да, – еще гнусавей проговорила Наж. – Мы только и делаем, что пытаемся выжить.

– И мы немало потрудились ради этого, – добавил Горбол, то и дело моргая.

Биж трижды ударил в барабан, как бы подтверждая его слова.

Их имена были похожи на молровские, но акцент оставался загадкой. Все трое явно не отличались особым здоровьем, и в нашем безлошадном мире это означало, что они будут нас задерживать. Нам и вправду придется взять этих недоносков с собой?

– Вам и вправду придется взять этих недоносков с собой, и вы сами потом пожалеете, если этого не сделаете, – заявил Фульвир и в этот раз не солгал.

На том спор и кончился.



«Подарив» нам музыкантов, Фульвир напрочь забыл о нас. У него хватало забот по подготовке к переезду. Собакообразный слуга присматривал за тремя человеко-быками, а те связывали, закрепляли и выносили из дома мебель. Дородная кухарка вытащила все тарелки из буфета и сложила возле дороги.

Фульвир даже не попрощался с нами.

Мне хотелось вытянуть из него еще что-нибудь о Гальтии, чтобы потом взвесить шансы и решить, мог ли он и впрямь быть моим отцом. Но я понимал, что это бессмысленно. Во-первых, из него такой же мой родственник, как из кукурузного початка. Заставь жертву считать себя более важной персоной, чем на самом деле, – это один из главных приемов мошенничества, которому учат в Низшей школе. Многие простаки осыпают серебром сладкоязыкого обманщика, принесшего весть о настоящем отце и возможном наследстве. Даже если я и незаконнорожденный, моим отцом по крови наверняка окажется какой-нибудь местный рохля, выглядевший более-менее симпатичным в свои двадцать пять, но больше никогда. Просто удачливый рыбак или перевозчик коровьего навоза, который вовремя подмигнул матери или откаблучил с ней недурной танец, когда сидр заиграл в ее крови на празднике урожая.

Во-вторых, у Фульвира хватало разума, чтобы решить, чем поделиться, а что оставить при себе. И хватало безумия, чтобы перевернуть все с ног на голову. Отец или нет, но он ничего мне не был должен, даже доброго слова на прощание. И хотя без его птиц-убийц нас всех, вероятно, перебили бы гоблины, я чувствовал, что задолжал ему еще меньше.

Особенно после того, как увидел, на что еще способны корвиды.

Подойдя к дереву, возле которого были привязаны наши ослы, мы застали картину жуткой бойни. Три корвида, из тех, что повстречались мне прошлой ночью, потрошили ослицу, которую я назвал Анни. Ту, на которой ехала Норригаль. Своему ослу я имени не дал. Он мне не нравился. Но это была милая Анни, мертвая, как ушедшее лето, а огромные черные птицы с жадностью глотали куски мяса и довольно каркали.

– Ох, мать вашу! Нет! – всхлипнула Норригаль.

– Dalgatha maia! Jilnaedus corvistus chodadus! Merdu! – прошипела Гальва.

Где-то вдалеке закричал осел.

– Драные твари! – сказал я, натягивая тетиву.

– Нет! – остановила меня Гальва и опустила мой лук с самым близким к ужасу выражением, какое я только видел в ее глазах.

Мы попятились.

И тронулись в дорогу пешком.



Едва мы подошли к пролому в каменной стене, что уводил прочь от владений Фульвира, как дом колдуна выдернул из каменистой земли четыре корня размером с дерево каждый, словно это были якоря. А потом этот улей на ножках зашагал в другом направлении под завесой осыпающейся земли, раскачиваясь из стороны в сторону, но каким-то непостижимым образом удерживаясь на слишком узкой для него тропе. Мы отвернулись и пошли дальше, мимо неподвижно лежавшего на земле глиняного человека, мертвого, если только он когда-то был живым. Узенькая струйка крови вытекала из-под него и смешивалась с ручейком дождевой воды, возвращая его душу, если он ее имел, обратно в землю.

Последнее свидетельство могущества Фульвира было самым печальным, хотя и божественным. Болр, молровский бог храбрости, сделал то, о чем не позаботился сам колдун, – попрощался с нами. Маленький медведь с человеческим лицом ковылял рядом, наблюдая за тем, как мы уходим. Я был уверен, что это глупое создание, что под лицом человека прячется медвежий мозг и он не способен ни на что большее, кроме как подталкивать носом тарелку и просить хлеба с маслом. Но когда я уже собирался отвернуться, он помахал мне. А я помахал в ответ. Я глядел в его покрасневшие глаза и знал, что щеки его мокры не только от дождя, зарядившего перед нашим уходом. Он понимал, что его бросили. Фульвир выгнал Болра из клетки, как будто он был просто еще одним ненужным столом, оставленным под дождем. Было бы милосердней убить смешанника, но раз уж Фульвир рассудил, что Болр сможет позаботиться о себе в диком лесу, кто я такой, чтобы лишить беднягу этого шанса? Все мы хотим жить, так ведь? Не знаю, что случилось с Сава’авом и Малмраной, взял ли с собой Фульвир в порыве невиданного великодушия маленького Фотаннона или просто велел одному из человекобыков придушить его. Но едва я успел подумать, что уже не смогу сильней возненавидеть бессердечного старого мерзавца, пусть даже и спасителя мира людей, как музыканты заиграли нескладную противную песню. И я смог.

Я возненавидел его еще сильней.

– Перестаньте играть, пока я не отрубила вам руки, – сказала Гальва.


И они перестали.

Даже если мы направлялись сейчас прямо в лапы великанов и дни наши были сочтены, я понял, что иду туда вместе с правильной женщиной.





53

Стена из воловьей кости




На другой день мы подошли к Стене из воловьей кости, ограждающей и защищающей Молрову. Она называлась так за свою белизну, особенно заметную на фоне темных гор, по которым стена проходила. От этого зрелища захватывало дух, и я невольно ахнул. В массивных камнях, сложенных мастерами из Древнего Кеша, чувствовался намек на магические силы. Трудно представить, чтобы с этим справились сами молровяне. Мы были ближе к великанам, чем когда-либо, так близко, что мне даже почудился в дуновении ветра солоноватый запах, который мог быть только их потом. Или, возможно, мой нос уловил привкус железа, и это была их кровь.

«Нет, наша кровь, – подумал я. – Наша кровь прольется на камни за этими прекрасными стенами».



«Не забудь про дерьмо, – сказал воображаемый голос Малка в моей голове. – Когда кто-нибудь из великанов раздавит тебя, то выжмет все твое дерьмо до последней капли с одной стороны, а ужин – с другой».

«Ты что, двенадцатилетний пацан, чтобы все время говорить о великане в своих штанах и о дерьме в моей заднице?»

«Не я, а ты, – ответил он. – Это все твои драные фантазии. Я ведь умер, правда? А вот ты – жалкое дерьмо незаконнорожденного засранца».

Я посмеялся сам над собой и посмотрел вдаль.



Чтобы пройти через маленькие бронзовые ворота в стене, мы подкупили стражников, троицу унылых придурков с бронзовыми ножами и одеждами из выскобленных тюленьих шкур. Стражники были увешаны драгоценностями, которые они наверняка вымогали у беженцев, идущих на восток. У одного из них были черные руки и шрамы на губах, как будто ему когда-то зашивали рот.

Стена была такой толстой, что ворота больше напоминали тоннель, темный, как сама смерть, и такой холодный, что пар шел изо рта. Оказалось, что горный хребет, который мы пересекли, всего лишь первый, хотя и самый большой из великого множества других, прижавшихся к соседям, высоких, мощных и укрытых снегом. Они обещали нам камнепады и завалы на дорогах. Каждый из нас выругался на свой манер, и мы пошли дальше, а за нашими спинами опустилась бронзовая решетка.

Не раз и не два нам приходилось сворачивать с тропы, чтобы пропустить потоки беженцев, благодаривших своих богов за то, что смогли сбежать из страны, в которую мы так дерзко направлялись. Жители Аустрима были отчаянные вояки, светловолосые, сероглазые потомки ганнских налетчиков, которые приплывали на кораблях в Храву и поднимались дальше по аустримским рекам в Эпоху пепла. Это происходило сразу после Тряса, вызвавшего подземные толчки и огромные, разрушающие целые города волны, поглотившие Древний Кеш.

Ганны научились использовать плуг, но никогда не забывали, где повесили свои мечи, упорно поклоняясь Волтану, Тууру и Хаэлу, воинственным богам своих предков-мореходов. Видеть их разбитые караваны, плетущиеся навстречу скудному молровскому гостеприимству, было в самом деле печально.

Никто из нас толком не знал их языка, и мы не смогли бы обменяться с ними новостями, если бы жена вождя клана, возглавлявшего одну из таких групп, не оказалась холтийкой. Гальва спросила, нет ли у нее свежих вестей из Хравы.

– Город разрушен. Жители разбежались, а для великанов он слишком мал, – ответила жена вождя. – Говорят, что там остались только кости и сорняки, а люди либо поднялись в горы, либо спустились в канализацию. Великаны двинулись в ущелья, разрушая деревни и съедая наших волов. Они сровняют с землей все наши дома и будут гоняться за нами по горам. Ты ведь спантийка, верно?

Гальва коротко кивнула, как принято у их народа.

– Тогда у меня есть для тебя новости о королеве. Говорят, она жива, хотя я не встречала никого, кто видел бы ее собственными глазами после падения Хравы. Но я надеюсь, что это правда. Я видела ее однажды. Она лучше, чем король Хагли. – Женщина скосила глаза на мужчину с квадратной головой и такой же квадратной бородой, который хмуро стоял рядом с ней. – Король был дурак, и я могу об этом говорить, потому что мой господин и защитник не потрудился выучить холтийский. Он знает такие слова, как «храбрый», – сказала она, растягивая это слово, и тепло улыбнулась мужу, заслужив ответную горделивую улыбку. – А еще «сильный». Оно ему тоже нравится.

Вождь чуть вскинул подбородок.

– Но он убежал вместе с остальными, когда великан растоптал наш дом. Ты видела их когда-нибудь?

Гальва покачала головой.

– Ясно. Вот почему вы идете им навстречу, а не бежите от них. Скоро вы нас догоните. Или умрете. У вас есть пиво?

– Нет, – ответила Гальва.

– Очень жаль, мы бы купили его. Если у вас есть виски, не говори ему. От виски он становится дурным, но, когда кончается пиво, начинает скрипеть, как несмазанные петли. Ну ладно. Удачи вам.

По ее сигналу беженцы двинулись дальше, но тут Норригаль подняла руку:

– Постой. Ты сказала, что видела королеву.

– Да, я видела королеву Мирейю. До того, как все это началось, конечно.

– Почему ты считаешь, что она лучше, чем ее муж?

– Король не заботился о людях своей страны. Хотел жить в столице и чтобы все ему прислуживали. А она любила страну, хотя это была и не ее родина. Она приезжала в наш городок три года назад в зольне месяце, когда была засуха, и принесла голубей в жертву Аэври, деве дождя. Должно быть, Аэври понравились голуби, она одолжила воды у своей матери, Хаэлвы Озерной, и дождь хлынул еще до того, как королевская процессия скрылась из виду. Это не мои боги, то есть раньше были не моими, но теперь я тоже режу голубей для Аэври. В дождливые годы мы были богаты, в сухие годы бедны. Сначала богаты, потом бедны, а теперь еще бедней. Думаю, я должна была преклонить колени перед Тууром, потому что теперь нам нужно убивать великанов, но, похоже, никому из нас это не по силам. Вы считаете, что у вас получится?

Гальва открыла рот, как будто собиралась ответить, но так ничего и не сказала.

– Твоя любовь к королеве достойна уважения, – сказала Норригаль.

Мужчина с квадратной бородой что-то пробурчал, и его жена зашипела в ответ.