Вор с черным языком
Часть 47 из 59 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Когда ты спросил его, говорит ли он по-гальтски, а он ответил «нет».
Я почувствовал, что краснею, хотя никогда не был особенно стыдливым.
– Ты ловко разобрался с глиняным человеком, – сказал Фульвир. – Из тебя выйдет хороший боец. Для твоего роста.
– Но я никогда не стану колдуном.
– Нет, не станешь.
– «Нет» по-настоящему или по-молровски?
– Да.
– Срань! Мне здесь больше не нравится.
– Ну так уходи, – ответил он и пошел прочь. – И прихвати свою временную жену с вызывающим молнию кольцом на большом пальце.
– На самом деле это означает «Останься еще на одну ночь»?
– Понимай как знаешь.
Ночью дверь в нашу комнату отворилась, и две книги легли возле постели, ожидая нашего пробуждения. Слева, где всегда спала Норригаль, лежала гальтская книга под названием «Колдовские травы и обращение с ядами». А справа – учебник по магическим татуировкам для начинающих. На галлардийском. Но Фульвир прекрасно знал, что я могу его прочитать.
51
Отец чудовищ
Демоны любопытства терзали меня в самую темную пору ночи. Мог ли этот старый чудак быть моим отцом? Я крутил в голове эту мысль, все больше склоняясь к тому, что нет. Это слишком напоминало те сказки, что бабушки рассказывают маленьким детишкам возле горящего камина зимними вечерами, и все такое прочее. Не скажу, что так делала моя бабушка. Она жила одна в покосившейся хижине и под конец жизни голышом гонялась за мышами с руганью и тапкой в руке. Но думаю, большинство бабушек рассказывают. Оказаться сыном колдуна, да еще такого могущественного? Слишком уж неправдоподобно для Кинча На Шаннака из Плата-Глурриса. Шутника и должника Гильдии. Я был, по крайней мере, чуть больше похож на моего бедного черноязыкого папашу, чем на эту богатую розовоязыкую обезьяну. Но не настолько, чтобы не осталось места сомнениям. В этом вся прелесть младенцев, не так ли? Все они похожи на любого мужчину ровно до такой степени, чтобы его успокоить, но недостаточно, чтобы уличить истинного отца. То есть не принимая в расчет цвет кожи и языка.
Но как он узнал, что у моей матери были вьющиеся волосы?
Промучившись полночи этим вопросом, я зажег свечу и попытался почитать книгу о татуировках, но вдруг кожа под рисунком кота на моей руке зачесалась, как от ожога крапивой. Думаю, убийце не понравилось, что я читаю эту книгу. И в любом случае я был слишком возбужден для сна или чтения. Норригаль спала как убитая, завернувшись в одеяло так, что ее не было видно. Я решил осмотреть владения хитрого старого обманщика.
Бо́льшую часть дома я уже видел, поэтому выбрал для тайной вылазки постройки на заднем дворе. Как раз туда Фульвир и не велел нам совать нос, но в Молрове так просто перепутать запрет с приглашением… или, по крайней мере, сделать вид, что перепутал. Я спустился по стене, сложенной из лошадиных костей и цемента, но едва не упал, когда весь дом словно бы задумал вытянуть себя из земли и вздыбиться по-лошадиному. На самом деле ничего такого не случилось, он только предупредил меня, что может это сделать, и я поспешил спрыгнуть вниз. Теперь стало понятно, что дом может двигаться, просто взять и уйти. А еще я понял, что раствор с костями скреплен кровью, и не только лошадиной.
Я прокрался мимо первой постройки, стараясь держаться как можно незаметнее в лунной тени, потому что полумесяц все еще висел в небе. Заглянув во внутренний двор, я увидел что-то похожее на огромную черную живую изгородь. Казалось, она чуть шевелилась под порывами ветра, а потом часть ее двинулась ко мне. Конечно же, это была никакая не изгородь, а целая стая боевых корвидов, таких же, как тот, что спал под татуировкой на груди Гальвы. Одна птица-убийца вырвалась вперед, подходя все ближе ко мне. Видела ли она меня? А если видела, то как? Я обхватил колени и спрятал в них лицо, не издавая ни звука и надеясь, что от меня идет не слишком сильный запах.
Краем глаза я следил за черной смертельно опасной тварью, что прошла мимо меня, неспешно переставляя когтистые лапы и шевеля крыльями то ли случайно, то ли показывая, что видит меня, но не получила разрешения нападать. Я искренне надеялся, что дело в чем-то другом. Что это за шалость – пробраться тайком туда, куда тебе позволено заходить? Птица сорвалась с места и подхватила клювом что-то с земли. Мышь? Думаю, это была мышь, но точно не знаю, потому что корвид тут же проглотил добычу целиком и каркнул от удовольствия.
«Что ж, – подумал я, – либо меня трудней заметить, либо я не такой вкусный». Остальные птицы закаркали, подзывая корвида. Он вприпрыжку бросился к стоявшим в полусне сородичам, и они замерли, медленно поворачиваясь всей стаей под порывами ветра, словно огромное колесо.
Я прокрался к фасаду здания, за которым прятался, и увидел единственную дверь. Крыша дома была сложена из черепашьих панцирей, кирпичные стены охряного цвета, об окнах же и говорить не приходится. Над дверью из обожженного дуба я разглядел надпись bollisi, то есть «боги» по-молровски. Вывеска с этим же словом висела над входом в храм Всебога в Гревице, да будет она проклята навеки. Стало быть, у моего молровского фальшивого отца есть собственная церковь во дворе? Я подергал дверь, но она, конечно же, была заперта. Тогда я испробовал простое заклинание, и оно, разумеется, не помогло. Здесь действовала очень сильная магия.
В последние месяцы учебы я усвоил новое открывающее заклинание, самое мощное из всех, что были мне известны. Стараясь не потревожить колеса корвидов, я прокрался на корточках к деревьям посреди двора и нашел в траве высохшую ветку. Поднял ее, прошептал над ней несколько слов, а потом вернулся к двери, пробормотал еще два-три слова, и ветка прямо в моей ладони превратилась в ключ. Я сунул ключ в скважину и медленно, очень медленно повернул его, чувствуя, как поддается язычок замка. Дверь приоткрылась от легкого толчка, я проскочил в нее и снова запер. Любопытство могло погубить меня, но, по крайней мере, перед смертью я бы узнал, что за церковь содержит такой человек, как Фульвир. Уверен, что Фотаннон остался бы доволен этой шалостью.
«Ну и почему ты не спросил у него разрешения?» – словно бы прозвучал чей-то голос в моей голове. «Ну и что бы это дало?» – мысленно ответил я. Пока глаза привыкали к полной темноте, я расслышал сонное дыхание. Оказалось, это что-то вроде тюрьмы с железными решетками, которые отделяли меня от приблизительно дюжины запертых камер. Над каждой из них висела табличка: «Малмрана», «Сава’ав», «Болр». Я точно знал, что это были имена молровских богов, но, кроме имен, мне мало что было о них известно. Слово «болр» по-молровски означало «медведь», и так звали бога храбрости. Я заглянул в камеру и увидел спящую темную фигуру, я слышал ее храп, но ничего не мог разобрать. Сава’ав выглядел как большая птица, не настолько большая, как корвид, но крупней орла. Перья на его сложенных крыльях казались синими, но могли быть также и серыми или бурыми.
Я хорошо видел в темноте, развив эту способность упражнениями и магией, но здесь было совсем темно. О Малмране мне вообще нечего рассказать, кроме того, что она скрывалась за грудой камней и палок. Вход в камеру перегораживали бревна, а железные прутья располагались плотней, чем в других решетках. И тут мне бросилось в глаза имя над следующей клеткой:
«Фотаннон».
Мой собственный бог – бог озорства.
Что можно сказать обо мне, если слово «кощунство» пришло в мою голову только тогда, когда я увидел воплощенное подобие мною же избранного божества? Возможно, стоило просто уйти, не заглядывая в клетку, и я искренне этого хотел, но как это было возможно? Я ведь из тех, кто всегда выбирает знание.
Я подкрался поближе, чтобы лучше рассмотреть, и увидел что-то вроде большой лисы, спящей по лисьей привычке свернувшись, словно меховая шапка, с хвостом возле носа. Каждый раз при виде лисы я вспоминал, какие они красивые и смышленые, как играют и скачут одна через другую. И все равно почитал бы Фотаннона, даже если бы он не был среди разрешенных Гильдией божеств. Я влюбился в него с того дня, когда повстречал старика-лудильщика, который поклонялся Фотаннону, и он рассказал мне историю о проказливой лисе, спящем пьянице и влюбленном козле. А теперь я вернулся к тому детскому обожанию, забыв, что стал вором. На мгновение превратился в маленького мальчика, который увидел полубога и готов был посвятить ему жизнь, без всякой иронии, как требует сам Фотаннон. Я был просто очарован.
– Фотаннон! – позвал я.
Лис приподнял морду, шевельнул носом. Он смотрел прямо на меня. Мое сердце замерло. Божество поднялось, и я задрожал от волнения. Лисья голова сидела на плечах мальчика пяти-шести лет в коротких кожаных штанишках с прорезанной сзади дыркой, из которой выглядывал пушистый хвост.
– Фотаннон? – повторил я, совершенно растерявшись.
Умом я понимал, что это просто смешанник, но он был точно таким, как говорят легенды. Он затявкал по-лисьи, упал на четвереньки и забегал по кругу. Проснулись и другие боги. Я посмотрел на Болра и увидел, как то ли мелкий медведь, то ли крупный медвежонок оглянулся на меня через плечо, но у него было человеческое лицо. Лицо старика с мохнатыми гусеницами бровей и растерянным взглядом. Из камеры Малмраны послышалось шуршание, а потом многоногая змея подошла к решетке и стрельнула сквозь нее языком в мою сторону. Фотаннон снова тявкнул. Сава’ав встрепенулся и захлопал крыльями, но я вовсе не горел желанием узнать, смогут ли они удержать его в воздухе.
– Braathe! Braathe ne byar! – сказал Болр.
– Что? – не понял я.
Он проковылял к решетке с зажатой в зубах миской и опустил ее рядом с канавкой в земле. А потом подтолкнул носом.
– Braathe ne byar! – выкрикнул он с безумным взглядом.
Но кто бы не обезумел, если бы был маленьким медведем со старческим лицом из зверинца сумасшедшего колдуна?
Ясное дело, весь этот шум всполошил и корвидов. Они громко, угрожающе закаркали прямо за дверью, которая была единственным входом и выходом из этого дерьма. Я влип по уши, но в Гильдии нас научили одной вещи: никогда не сдавайся. Я скорчился в горланящей темноте, пытаясь понять, как может в моем ужасном положении выглядеть это «не сдавайся», и вдруг услышал голос Норригаль:
– Ну ты и драный придурок!
Больно дернув за волосы на висках, она подняла меня и встряхнула, словно щенка, оставаясь за моей спиной, так я ее не видел. Корвиды перестали клекотать, и я услышал, как поворачивается язычок замка. В дверь вошел глиняный человек, с которым я дрался в горах. В руке он держал лампу, похожую на горящую лягушку в банке.
Глиняный человек увидел меня и быстро подошел ближе, корвиды поспешили за ним. Потом он отвернулся от меня, нагнулся и попятился задницей вперед. И тут я разглядел на ней лицо Фульвира. Колдун сложил губы трубочкой, как будто собирался свистнуть, но вместо этого выдохнул на меня огнем. Я пытался убежать, но пальцы Норригаль или кого-то еще тут же вцепились в волосы на моих висках и перевернули меня вверх ногами, словно в танце. Я оглянулся на Норригаль, но ее там не было. Невидимка! Отличный фокус! И тут я почувствовал, что горю.
А потом совершенно внезапно оказался в постели рядом с Норригаль. Она отпустила мои волосы и принялась с сердитым видом шлепать меня по заднице.
– Ох, слава всем богам, это был сон, – сказал я.
– Демоны это были, а не сон, – ответила она.
Я уловил запах дыма и догадался, что она не просто шлепала меня по заднице, а тушила меня. Глиняный человек колдуна и вправду дохнул на меня огнем из заднего прохода там, в тюрьме, полной существ, созданных в насмешку над богами.
– Из-за тебя мне пришлось потратить последнее сноходческое заклинание, а оно было совсем не дешевое. Надеюсь, дело того стоило.
Тон, которым она это сказала, ясно давал понять, что нет, не стоило.
– Но ты ведь любишь меня, правда? – спросил я.
– Думаю, да, но лучше спроси об этом позже, когда у меня не будет такого горячего желания перерезать тебе горло.
Я поглядел в окно, в небе забрезжили первые лучи солнца.
Уже утро? Сколько же времени я бродил во сне?
И вдруг Норригаль залепила мне пощечину, очень больно. Должно быть, я недостаточно оценил то, что она оставила свое тело, чтобы вытащить меня из сна, а потом еще тушила мою задницу голыми руками. Молодчина.
– Прости, – сказал я.
Она отпустила мне еще одну оплеуху, но уже не такую сильную. Просто чтобы убедиться, что до меня дошло.
А потом обняла и прижала к себе.
– Ты так меня напугал, – сказала она.
Но в следующий миг в дверь громко постучали, и мы оба едва не подпрыгнули от неожиданности.
52
Хлеб с маслом
К завтраку нас пригласил слуга со слишком длинным языком и острыми зубами. Как только он уставал или перегревался, то сразу начинал тяжело дышать. Похоже, он был здесь вторым по старшинству, потому что отдавал приказы чересчур мускулистым человекобыкам, созданным по образу Рогача. Мы спустились в обеденный зал, где Гальва и Йорбез уже набивали себе живот яйцами с очень большими желтками. Сидевший во главе стола Фульвир показал нам на два пустых стула. Теплый запах шел из кухни, железного сердца этого дома из кости и дерева, где хозяйничала дородная молровянка.
– Braathe ne byar, – сказала она, поставив на стол деревянный поднос с нарезанным хлебом и каменный горшок с маслом.
Мне стало дурно от одной мысли о том, чтобы принять какую-то еду из рук человека, который смешивал людей и животных, а результаты этих опытов держал в клетках. Как только я об этом подумал, Фульвир посмотрел на меня и спросил:
– Не хочешь немного хлеба с маслом?
Я попытался что-то ответить, хотя и не знал, что именно, но вдруг понял, что не могу говорить. Моя дрожащая рука по собственной воле потянулась к хлебу, и кухарка тут же намазала его маслом. Потом рука сама собой поднесла хлеб ко рту, рот открылся, и мне пришлось проглотить кусок. Я разозлился, но не настолько, чтобы не оценить, как это неимоверно вкусно.
– Когда ешь хлеб, помни о кошке, – сказал Фульвир.
Он говорил по-холтийски, чтобы все поняли, хотя пословица была молровской. Смысл ее был такой: чтобы сберечь зерно, нужно убивать мышей. А еще это означало: не будь ребенком. Без опытов Фульвира и Трясошипа мы не получили бы корвидов, а без корвидов гоблины оттеснили бы нас к самому Ганнскому морю.
Я почувствовал, что краснею, хотя никогда не был особенно стыдливым.
– Ты ловко разобрался с глиняным человеком, – сказал Фульвир. – Из тебя выйдет хороший боец. Для твоего роста.
– Но я никогда не стану колдуном.
– Нет, не станешь.
– «Нет» по-настоящему или по-молровски?
– Да.
– Срань! Мне здесь больше не нравится.
– Ну так уходи, – ответил он и пошел прочь. – И прихвати свою временную жену с вызывающим молнию кольцом на большом пальце.
– На самом деле это означает «Останься еще на одну ночь»?
– Понимай как знаешь.
Ночью дверь в нашу комнату отворилась, и две книги легли возле постели, ожидая нашего пробуждения. Слева, где всегда спала Норригаль, лежала гальтская книга под названием «Колдовские травы и обращение с ядами». А справа – учебник по магическим татуировкам для начинающих. На галлардийском. Но Фульвир прекрасно знал, что я могу его прочитать.
51
Отец чудовищ
Демоны любопытства терзали меня в самую темную пору ночи. Мог ли этот старый чудак быть моим отцом? Я крутил в голове эту мысль, все больше склоняясь к тому, что нет. Это слишком напоминало те сказки, что бабушки рассказывают маленьким детишкам возле горящего камина зимними вечерами, и все такое прочее. Не скажу, что так делала моя бабушка. Она жила одна в покосившейся хижине и под конец жизни голышом гонялась за мышами с руганью и тапкой в руке. Но думаю, большинство бабушек рассказывают. Оказаться сыном колдуна, да еще такого могущественного? Слишком уж неправдоподобно для Кинча На Шаннака из Плата-Глурриса. Шутника и должника Гильдии. Я был, по крайней мере, чуть больше похож на моего бедного черноязыкого папашу, чем на эту богатую розовоязыкую обезьяну. Но не настолько, чтобы не осталось места сомнениям. В этом вся прелесть младенцев, не так ли? Все они похожи на любого мужчину ровно до такой степени, чтобы его успокоить, но недостаточно, чтобы уличить истинного отца. То есть не принимая в расчет цвет кожи и языка.
Но как он узнал, что у моей матери были вьющиеся волосы?
Промучившись полночи этим вопросом, я зажег свечу и попытался почитать книгу о татуировках, но вдруг кожа под рисунком кота на моей руке зачесалась, как от ожога крапивой. Думаю, убийце не понравилось, что я читаю эту книгу. И в любом случае я был слишком возбужден для сна или чтения. Норригаль спала как убитая, завернувшись в одеяло так, что ее не было видно. Я решил осмотреть владения хитрого старого обманщика.
Бо́льшую часть дома я уже видел, поэтому выбрал для тайной вылазки постройки на заднем дворе. Как раз туда Фульвир и не велел нам совать нос, но в Молрове так просто перепутать запрет с приглашением… или, по крайней мере, сделать вид, что перепутал. Я спустился по стене, сложенной из лошадиных костей и цемента, но едва не упал, когда весь дом словно бы задумал вытянуть себя из земли и вздыбиться по-лошадиному. На самом деле ничего такого не случилось, он только предупредил меня, что может это сделать, и я поспешил спрыгнуть вниз. Теперь стало понятно, что дом может двигаться, просто взять и уйти. А еще я понял, что раствор с костями скреплен кровью, и не только лошадиной.
Я прокрался мимо первой постройки, стараясь держаться как можно незаметнее в лунной тени, потому что полумесяц все еще висел в небе. Заглянув во внутренний двор, я увидел что-то похожее на огромную черную живую изгородь. Казалось, она чуть шевелилась под порывами ветра, а потом часть ее двинулась ко мне. Конечно же, это была никакая не изгородь, а целая стая боевых корвидов, таких же, как тот, что спал под татуировкой на груди Гальвы. Одна птица-убийца вырвалась вперед, подходя все ближе ко мне. Видела ли она меня? А если видела, то как? Я обхватил колени и спрятал в них лицо, не издавая ни звука и надеясь, что от меня идет не слишком сильный запах.
Краем глаза я следил за черной смертельно опасной тварью, что прошла мимо меня, неспешно переставляя когтистые лапы и шевеля крыльями то ли случайно, то ли показывая, что видит меня, но не получила разрешения нападать. Я искренне надеялся, что дело в чем-то другом. Что это за шалость – пробраться тайком туда, куда тебе позволено заходить? Птица сорвалась с места и подхватила клювом что-то с земли. Мышь? Думаю, это была мышь, но точно не знаю, потому что корвид тут же проглотил добычу целиком и каркнул от удовольствия.
«Что ж, – подумал я, – либо меня трудней заметить, либо я не такой вкусный». Остальные птицы закаркали, подзывая корвида. Он вприпрыжку бросился к стоявшим в полусне сородичам, и они замерли, медленно поворачиваясь всей стаей под порывами ветра, словно огромное колесо.
Я прокрался к фасаду здания, за которым прятался, и увидел единственную дверь. Крыша дома была сложена из черепашьих панцирей, кирпичные стены охряного цвета, об окнах же и говорить не приходится. Над дверью из обожженного дуба я разглядел надпись bollisi, то есть «боги» по-молровски. Вывеска с этим же словом висела над входом в храм Всебога в Гревице, да будет она проклята навеки. Стало быть, у моего молровского фальшивого отца есть собственная церковь во дворе? Я подергал дверь, но она, конечно же, была заперта. Тогда я испробовал простое заклинание, и оно, разумеется, не помогло. Здесь действовала очень сильная магия.
В последние месяцы учебы я усвоил новое открывающее заклинание, самое мощное из всех, что были мне известны. Стараясь не потревожить колеса корвидов, я прокрался на корточках к деревьям посреди двора и нашел в траве высохшую ветку. Поднял ее, прошептал над ней несколько слов, а потом вернулся к двери, пробормотал еще два-три слова, и ветка прямо в моей ладони превратилась в ключ. Я сунул ключ в скважину и медленно, очень медленно повернул его, чувствуя, как поддается язычок замка. Дверь приоткрылась от легкого толчка, я проскочил в нее и снова запер. Любопытство могло погубить меня, но, по крайней мере, перед смертью я бы узнал, что за церковь содержит такой человек, как Фульвир. Уверен, что Фотаннон остался бы доволен этой шалостью.
«Ну и почему ты не спросил у него разрешения?» – словно бы прозвучал чей-то голос в моей голове. «Ну и что бы это дало?» – мысленно ответил я. Пока глаза привыкали к полной темноте, я расслышал сонное дыхание. Оказалось, это что-то вроде тюрьмы с железными решетками, которые отделяли меня от приблизительно дюжины запертых камер. Над каждой из них висела табличка: «Малмрана», «Сава’ав», «Болр». Я точно знал, что это были имена молровских богов, но, кроме имен, мне мало что было о них известно. Слово «болр» по-молровски означало «медведь», и так звали бога храбрости. Я заглянул в камеру и увидел спящую темную фигуру, я слышал ее храп, но ничего не мог разобрать. Сава’ав выглядел как большая птица, не настолько большая, как корвид, но крупней орла. Перья на его сложенных крыльях казались синими, но могли быть также и серыми или бурыми.
Я хорошо видел в темноте, развив эту способность упражнениями и магией, но здесь было совсем темно. О Малмране мне вообще нечего рассказать, кроме того, что она скрывалась за грудой камней и палок. Вход в камеру перегораживали бревна, а железные прутья располагались плотней, чем в других решетках. И тут мне бросилось в глаза имя над следующей клеткой:
«Фотаннон».
Мой собственный бог – бог озорства.
Что можно сказать обо мне, если слово «кощунство» пришло в мою голову только тогда, когда я увидел воплощенное подобие мною же избранного божества? Возможно, стоило просто уйти, не заглядывая в клетку, и я искренне этого хотел, но как это было возможно? Я ведь из тех, кто всегда выбирает знание.
Я подкрался поближе, чтобы лучше рассмотреть, и увидел что-то вроде большой лисы, спящей по лисьей привычке свернувшись, словно меховая шапка, с хвостом возле носа. Каждый раз при виде лисы я вспоминал, какие они красивые и смышленые, как играют и скачут одна через другую. И все равно почитал бы Фотаннона, даже если бы он не был среди разрешенных Гильдией божеств. Я влюбился в него с того дня, когда повстречал старика-лудильщика, который поклонялся Фотаннону, и он рассказал мне историю о проказливой лисе, спящем пьянице и влюбленном козле. А теперь я вернулся к тому детскому обожанию, забыв, что стал вором. На мгновение превратился в маленького мальчика, который увидел полубога и готов был посвятить ему жизнь, без всякой иронии, как требует сам Фотаннон. Я был просто очарован.
– Фотаннон! – позвал я.
Лис приподнял морду, шевельнул носом. Он смотрел прямо на меня. Мое сердце замерло. Божество поднялось, и я задрожал от волнения. Лисья голова сидела на плечах мальчика пяти-шести лет в коротких кожаных штанишках с прорезанной сзади дыркой, из которой выглядывал пушистый хвост.
– Фотаннон? – повторил я, совершенно растерявшись.
Умом я понимал, что это просто смешанник, но он был точно таким, как говорят легенды. Он затявкал по-лисьи, упал на четвереньки и забегал по кругу. Проснулись и другие боги. Я посмотрел на Болра и увидел, как то ли мелкий медведь, то ли крупный медвежонок оглянулся на меня через плечо, но у него было человеческое лицо. Лицо старика с мохнатыми гусеницами бровей и растерянным взглядом. Из камеры Малмраны послышалось шуршание, а потом многоногая змея подошла к решетке и стрельнула сквозь нее языком в мою сторону. Фотаннон снова тявкнул. Сава’ав встрепенулся и захлопал крыльями, но я вовсе не горел желанием узнать, смогут ли они удержать его в воздухе.
– Braathe! Braathe ne byar! – сказал Болр.
– Что? – не понял я.
Он проковылял к решетке с зажатой в зубах миской и опустил ее рядом с канавкой в земле. А потом подтолкнул носом.
– Braathe ne byar! – выкрикнул он с безумным взглядом.
Но кто бы не обезумел, если бы был маленьким медведем со старческим лицом из зверинца сумасшедшего колдуна?
Ясное дело, весь этот шум всполошил и корвидов. Они громко, угрожающе закаркали прямо за дверью, которая была единственным входом и выходом из этого дерьма. Я влип по уши, но в Гильдии нас научили одной вещи: никогда не сдавайся. Я скорчился в горланящей темноте, пытаясь понять, как может в моем ужасном положении выглядеть это «не сдавайся», и вдруг услышал голос Норригаль:
– Ну ты и драный придурок!
Больно дернув за волосы на висках, она подняла меня и встряхнула, словно щенка, оставаясь за моей спиной, так я ее не видел. Корвиды перестали клекотать, и я услышал, как поворачивается язычок замка. В дверь вошел глиняный человек, с которым я дрался в горах. В руке он держал лампу, похожую на горящую лягушку в банке.
Глиняный человек увидел меня и быстро подошел ближе, корвиды поспешили за ним. Потом он отвернулся от меня, нагнулся и попятился задницей вперед. И тут я разглядел на ней лицо Фульвира. Колдун сложил губы трубочкой, как будто собирался свистнуть, но вместо этого выдохнул на меня огнем. Я пытался убежать, но пальцы Норригаль или кого-то еще тут же вцепились в волосы на моих висках и перевернули меня вверх ногами, словно в танце. Я оглянулся на Норригаль, но ее там не было. Невидимка! Отличный фокус! И тут я почувствовал, что горю.
А потом совершенно внезапно оказался в постели рядом с Норригаль. Она отпустила мои волосы и принялась с сердитым видом шлепать меня по заднице.
– Ох, слава всем богам, это был сон, – сказал я.
– Демоны это были, а не сон, – ответила она.
Я уловил запах дыма и догадался, что она не просто шлепала меня по заднице, а тушила меня. Глиняный человек колдуна и вправду дохнул на меня огнем из заднего прохода там, в тюрьме, полной существ, созданных в насмешку над богами.
– Из-за тебя мне пришлось потратить последнее сноходческое заклинание, а оно было совсем не дешевое. Надеюсь, дело того стоило.
Тон, которым она это сказала, ясно давал понять, что нет, не стоило.
– Но ты ведь любишь меня, правда? – спросил я.
– Думаю, да, но лучше спроси об этом позже, когда у меня не будет такого горячего желания перерезать тебе горло.
Я поглядел в окно, в небе забрезжили первые лучи солнца.
Уже утро? Сколько же времени я бродил во сне?
И вдруг Норригаль залепила мне пощечину, очень больно. Должно быть, я недостаточно оценил то, что она оставила свое тело, чтобы вытащить меня из сна, а потом еще тушила мою задницу голыми руками. Молодчина.
– Прости, – сказал я.
Она отпустила мне еще одну оплеуху, но уже не такую сильную. Просто чтобы убедиться, что до меня дошло.
А потом обняла и прижала к себе.
– Ты так меня напугал, – сказала она.
Но в следующий миг в дверь громко постучали, и мы оба едва не подпрыгнули от неожиданности.
52
Хлеб с маслом
К завтраку нас пригласил слуга со слишком длинным языком и острыми зубами. Как только он уставал или перегревался, то сразу начинал тяжело дышать. Похоже, он был здесь вторым по старшинству, потому что отдавал приказы чересчур мускулистым человекобыкам, созданным по образу Рогача. Мы спустились в обеденный зал, где Гальва и Йорбез уже набивали себе живот яйцами с очень большими желтками. Сидевший во главе стола Фульвир показал нам на два пустых стула. Теплый запах шел из кухни, железного сердца этого дома из кости и дерева, где хозяйничала дородная молровянка.
– Braathe ne byar, – сказала она, поставив на стол деревянный поднос с нарезанным хлебом и каменный горшок с маслом.
Мне стало дурно от одной мысли о том, чтобы принять какую-то еду из рук человека, который смешивал людей и животных, а результаты этих опытов держал в клетках. Как только я об этом подумал, Фульвир посмотрел на меня и спросил:
– Не хочешь немного хлеба с маслом?
Я попытался что-то ответить, хотя и не знал, что именно, но вдруг понял, что не могу говорить. Моя дрожащая рука по собственной воле потянулась к хлебу, и кухарка тут же намазала его маслом. Потом рука сама собой поднесла хлеб ко рту, рот открылся, и мне пришлось проглотить кусок. Я разозлился, но не настолько, чтобы не оценить, как это неимоверно вкусно.
– Когда ешь хлеб, помни о кошке, – сказал Фульвир.
Он говорил по-холтийски, чтобы все поняли, хотя пословица была молровской. Смысл ее был такой: чтобы сберечь зерно, нужно убивать мышей. А еще это означало: не будь ребенком. Без опытов Фульвира и Трясошипа мы не получили бы корвидов, а без корвидов гоблины оттеснили бы нас к самому Ганнскому морю.