Вор с черным языком

– Я была знакома с ним в Испантии.

Я остолбенел. Великий маг из Молровы, который жил в Испантии? Гальва говорила о Фульвире.

Фульвир Смешиватель.

Фульвир, Связывающий Молнии.

Фульвир, который мог заставить мертвого заговорить.

– Подожди минутку. Ты знакома с драным Фульвиром? Это с ним мы должны встретиться в горах?

– А кто же, по-твоему, начернил Далгату на моей коже? Кто еще способен устроить так, чтобы я смогла вылечить ее, когда она была при смерти?

Гальва оказалась не просто дочерью герцога. Она носила на себе спящие татуировки, начерненные не менее могущественным магом, чем Мертвоножка, чье теплое отношение к спантийке теперь стала куда понятней. У меня от волнения защипало кожу. Фульвир был таким же смешивателем костей, как великий гальт Трясошип, его бывший партнер, с которым они не сошлись во взглядах на то, допустимо ли смешивать кости людей и диких зверей. Трясошип занимался такими опытами, и Рогач – лучшее тому доказательство, но потом пришел к выводу, что они оскорбляют богов, и зарекся когда-либо их повторять.

Фульвир оказался не таким щепетильным.

Помимо других имен, его называли Отцом чудовищ.

Спантийские матери пугали непослушных детей тем, что Фульвир придет за ними и поменяет их головы на вороньи, а ноги – на петушиные. Рассказывали, что его магическая библиотека не имела равных себе в мире людей, и ей завидовали все ведьмы от Голтея до Пигденея. Гальва решила, что мы должны встретиться с этим печально известным магом, а я решил, что украду одну из его книг.



Соляные горы были не такими большими, как Невольничьи дальше на западе. Однако свой проигрыш в высотах и глубинах они сглаживали опасностью. Ослам приходилось несладко, так же как и нам. К примеру, Норригаль временами дремала в седле, а на узких горных тропах это грозило смертью.

Чтобы не упасть с осла, она жевала траву, называемую быстролист, которая придавала бодрости, но взамен делала ее слишком чувствительной к бытовым неудобствам и чересчур разговорчивой, что, вообще-то, было не в ее привычках. Считалось, что эта тропинка через горы, куда более утомительная, чем главная дорога дальше на юге, и почти непроходимая для любых колес, была самым прямым путем в Аустрим. Другими словами, храните нас боги, самым коротким путем. У нее было и еще одно преимущество: она вела нас к саду костей Фульвира.

Мы приближались к башне колдуна, а я забавы ради представлял себе, какие книги заклинаний старик собрал в своей горной крепости. Книги о полете? Превращениях? Некромантии? Вероятно, все вместе. Пока я фантазировал, Норригаль, возбужденная быстролистом, рассказывала, как однажды уменьшила себя, чтобы прокатиться верхом на волке.

– У него не было ничего, так что мне пришлось взять немного успокоительного порошка, смешав его с моей слюной и кровью ягненка, без крови ягненка вообще не стоит никуда отправляться, потому что она нужна в любом заклинании, во всяком случае в гальтских заклинаниях, а еще понадобится серебряная вода, которая сохраняет кровь живой без потери полезных свойств, и я очень ее рекомендую. На чем я остановилась? Да, правильно, волк, матерый зверь с сединой на морде, и я растерла порошок с кровью в ладонях и дала ему лизнуть, и было видно, как он раздумывал, не откусить ли мне руку, но все же решил, должно быть, что я друг, и лизнул, а потом перевернулся на спину, и я его погладила, но уже стала маленькой, и моя рука исчезла в шерсти на его груди и…

Тут я перебил ее:

– А если я перевернусь на спину, ты меня погладишь?

– Тебя и так гладили достаточно. Еще один раз – и ты станешь ручным и совершенно бесполезным для меня. На чем я остановилась? Да, правильно, я погладила его пузо, а потом он встал и поднял одну лапу…

Она продолжила рассказ, а я еле сдержался, чтобы не отпустить неприличное замечание насчет поднятой ноги, и просто слушал увлекательную историю о том, как девушка четырех футов ростом каталась на волке. Вот только говорила она из-за своей травы так быстро, что я едва поспевал за ней.

Опустился туман, и неожиданно стемнело, хотя до заката оставалось еще не меньше двух часов. Следуя за голосом Норригаль, я чувствовал странное удовлетворение, хотя говорила она, чуть ли не задыхаясь, а пейзаж был суров и мрачен. Я смотрел на желтую траву и сорняки по обочинам тропинки, как будто надеялся отыскать там монетку-другую. И вскоре действительно нашел, спрыгнул с осла, подобрал ее и очистил от грязи. Я не мог поверить такой удаче, ведь это была моя любимая монета – галлардийский «совенок».

– Как тебе это нравится? – сказал я и протянул ее на голос Норригаль, продолжавшей сплетать свою историю.

– И мы оказались возле ручья, слишком широкого, чтобы его можно было перепрыгнуть, но волк все-таки прыгнул, и запах у него был звериный и терпкий, и я нервно захихикала, потому что боялась с него упасть, но еще крепче утопила пальцы в шкуру на его шее, а он, казалось, и не был против, а, наоборот, взбодрился и побежал еще быстрее, хотя я не думала, что такое возможно…

Я приотстал от спутников, но не настолько, чтобы не различать их силуэты в полумраке.

– Эй, Норригаль! – крикнул я и поспешил за ней, вытянув перед собой руку с монетой, а другой рукой держа осла под уздцы.

Я шел на ее голос, но, похоже, нисколечки не приближался. И тут мне пришло в голову, что меня заколдовали. Может быть, сама Норригаль это и сделала? Когда хорошо узнаешь человека, то начинаешь узнавать его магию по ощущениям и даже по запаху. Магия Норригаль была теплой и пахла свежей землей, пчелиными сотами и, может быть, щенячьим мехом. Эта магия тоже была звериной, но древней, сухой и тяжелой.

– Норригаль? – позвал я и потянул осла в густой туман, к ее тени, но, как ни старался нагнать ведьмочку, она неторопливо рысила впереди на точно таком же расстоянии и болтала без остановки.

Отпустив осла, я бросился за ней и наконец-то оказался рядом. Но не с ней, а с существом, почему-то занявшим ее место.





49

Голем




Я увидел гладкую бесформенную фигуру, как будто ее скатали из глины пальцы скульптора, только размером со взрослого человека, чуть выше меня. Существо обернулось. Вместо глаз у него были две вмятины, какие мог оставить большой палец, и мне даже показалось, будто я вижу его отпечаток с узорными завитками. Рот заменяло маленькое круглое отверстие, не больше пупка. Оно открывалось и закрывалось, и голос Норригаль слышался именно оттуда.

– Потом мы угодили в колючую ежевику, и волк запутался, а я спрыгнула с него, и уж как я исколола себе все пальцы до крови, вытаскивая шипы из его шкуры…

Существо выбило монетку из моей ладони, и совсем не дружелюбно, как мне показалось. Но дальше все пошло еще хуже. Оно схватило меня за локти похожими на глиняные рукавицы руками, хоть и мягкими, но очень сильными.

– Эй, ты! – крикнул я и попытался отпихнуть его ногой в грудь.


Но мой сапог лишь скользнул по нему, а существо подошло ближе. Прежде чем я успел что-то придумать, оно столкнуло меня с тропинки к каменной стене и зажало глиняной рукой рот и нос, стараясь задушить. Я увернулся один раз, потом другой, но в конце концов оно сумело заткнуть мне рот, и у меня глаза на лоб полезли.

Осел поравнялся с нами и прокричал «и-а», но трудно сказать, кому он сопереживал в этой схватке.

Глиняное существо придвинуло рот-пупок прямо к моим глазам, продолжая говорить голосом Норригаль:

– Он поймал кролика и укусил его, а потом я оказалась в лесу и ела вместе с ним сырое кроличье мясо, кровь на моих губах была такой же, как и на его морде, и я поняла, что мы не так уж и отличаемся друг от друга, только теперь я уже не была маленькой и понимала, что катание закончилось, но все равно решила, что когда-нибудь прокачусь на волке еще раз…

Я просунул руки под его захват, уперся костяшками пальцев левой руки в его левое предплечье и со всей силы ударил правой. Человек на его месте выпустил бы меня и повалился на бок, подставив ребра под удар локтем или ножом. А это существо? Рука отвалилась от него с хлюпаньем влажной глины, но, по крайней мере, мне удалось вырваться и свободно вдохнуть.

– Гальва! – закричал я. – Норригаль! На нас напали!

Куда они подевались?

Неужели этот нелепый сукин сын что-то сделал с моей ведьмочкой?

Существо прилепило руку на место и заговорило снова:

– Ты обязательно должен прокатиться на волке, Кинч, просто пообещай мне, что ты…

– Ты бы заткнулся, а? – сказал я ему. – Хрен ты с горы, а не Норригаль!

Я снова позвал свою лунную жену и воительницу, а потом лягнул его в ногу, рассчитывая повалить на землю. Но нога просто отвалилась. Ну конечно. А как могло быть иначе? Теперь у него снова были две руки, и оно зацепило меня за шею и крутануло так, что я долбанулся головой о камень и увидел звездочки перед глазами.

Оно тоже упало и перекатилось через меня, придавив мое лицо мягким глиняным телом, и это было отвратительно. Я чуть приподнялся, но оно обхватило мой затылок, и как я ни отбивался, все равно не мог оттолкнуть его и вдохнуть полной грудью. Пока руки противника были заняты, я достал нож и принялся колоть наугад. Иногда такие существа имеют овечье или оленье сердце, которое и заставляет их двигаться. Хотя я никогда раньше не видел глиняных гомункулов и не знал, как они устроены. В его теле, похоже, не было ничего, кроме густой, тяжелой глины. Я должен был умереть, но откуда-то во мне возникла безумная сила утопающего. Вместо беспорядочных ударов я обхватил его голову одной рукой, а другой перерезал глиняную шею, прямо через древесный корень, служивший ему позвоночником. Голова свалилась на землю.

Позже, узнав о магии гораздо больше, я понял, что у него в голове был корень мандрагоры, потому что мандрагора заменяет оживленным созданиям мозг или сердце. И когда я перерезал корень, оно потеряло почти всю силу. Я оттолкнул его и тяжело, прерывисто задышал. Гомункул вяло пытался нащупать свою башку, чтобы поставить ее на место и снова стать целым. Этого я допустить не мог.

– Э нет, так не пойдет! – сказал я, поддал ногой глиняную голову, и она покатилась по земле.

Голос Норригаль снова зазвучал изо рта-пупка:

– О-о, какой грязный прием! Ты грязно дерешься, Кинч!

– Ты прав, – сказал я, сбросил ногой голову гомункула с тропинки и услышал ее крик: «И-и-и!» – когда она загромыхала вниз по каменистому склону.

Новые каверзы от этого существа мне были ни к чему, поэтому я сбросил туда же и отвалившуюся ногу.

Гомункул вяло отбивался, мешая мне отрезать его руки, однако без головы он мало чего стоил. Но когда он пытался заплести мне руки и остановить меня, я заметил, что отпечаток моего лица на его груди сделался выпуклым и стал похож на посмертную маску. Глиняное лицо Кинча заговорило моим же собственным голосом:

– Прекрасно, прекрасно.

Я отрезал одну руку, вцепившуюся в мой рукав так, что ее никак было не оторвать, вышвырнул ее с дороги и потянулся за другой, которую существо пыталось спрятать подальше от меня.

– Прекрасно, – опять сказало мое лицо моим голосом, но на этот раз с легким иноземным шипением. – Только ты все равно не получишь ни одной моей книги.

– Не понял, что ты сказал? – спросил я самого себя.

Но глиняное лицо уже изменилось. Теперь это был не я, а человек много старше меня, с глубокими морщинами по углам рта и раскосыми глазами, какие часто можно встретить у бледнокожих ганнов и смуглых молровян. Он опять заговорил, только не моим голосом, а глубоким мелодичным баритоном с густым молровским акцентом:

– Я сказал, что ты не получишь ни одной моей книги, маленький проказливый гальт. Я слышал, как ты задумал стащить ее у меня. Но ведь ты этого не сделаешь, правда?

– Нет! – ответил я. – Нет!

– Хорошо! – сказал он, но глаза на его груди загорелись, словно два уголька, и задымились. – Я не верю тебе.

Он стоял на единственной ноге, пошатываясь и вытянув единственную руку, чтобы сохранить равновесие.

– Ты боишься меня, мальчик? Гальтский мальчик.

Я чуть было не сказал «да», но он вдруг рявкнул с ожесточением:

– Нет! Не оскорбляй меня правдой!

– Ну и хрен с тобой, раз так. Я тебя не боюсь.

– Ты устал? – спросил он.

Я мысленно обследовал ноющие, налитые свинцом мышцы и ответил:

– Нет, я могу бежать еще хоть целый день.

– Хорошо! Ты голоден?

Тут я понял, что и вправду пока не хочу есть, слишком возбужденный недавней схваткой, и потому ответил: