Вор с черным языком
Часть 43 из 59 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Возможно, стоит даже того, чтобы зайти в эту гнилую дыру, называемую городом Гревица.
Гревица располагалась на острове посреди Хребтовой реки с пятью мостами по одну сторону и двумя по другую. Остров был такой прекрасной естественной крепостью, что город стоял здесь, как говорили, уже две тысячи лет. И очень хорошо, что большинство людей доживали только до шестидесяти, потому что никто не захотел бы провести две тысячи лет с такими засранцами.
Весь город был раскрашен в жизнерадостно-грязные оттенки серо-коричневого цвета с вкраплениями бурого и просветами странных цветочных горшков. На прилавках магазинов божественной паутиной лежали кропотливо сплетенные тонкие кружева, самые лучшие в мире людей. А на улицах хозяйничали свиньи, роясь в отбросах и норовя укусить любого, кто приблизится к ним.
У каждой из свиней были бирка или клеймо, указывающее, кому она принадлежит. И если вы решите отрезать себе кусочек бекона, то придется отвечать перед свинопасом, как правило отставным солдатом, который получил эту свинью в награду за двадцать лет службы. Если помните, Молрова держалась в стороне от Гоблинских войн, но пусть даже эти люди хуже спантийцев и галлардийцев знали, как убивать гоблинов, зато они вдоволь повоевали в захватнических набегах на соседей, и убивать людей им было не в новинку.
А еще Молрова славилась янтарем. Изящные граненые слезинки украшали шеи знатных дам, а из необработанных кусков янтаря делали пояса для прачек и кухарок.
Но самая жопа была в том, что в Гревице жили кусачие. Эти поедающие людей и погубившие наших лошадей твари, эти жуткие до безумия существа с острыми зубами и крюками вместо рук имели право покупать жилье в городе.
Гоблинский квартал находился неподалеку от гавани.
Его границы были обозначены цепями и предупреждающими табличками на трех языках. Ни королевские законы, ни обычаи Орды не спасали того, кто покинул свой квартал. Те гоблины, что убивали людей в пределах своей территории, отвечали только перед обычаями Орды. Те, что прогуливались по людским улицам, делали это на свой страх и риск. И все же этот риск уравновешивался тем, что торговля с врагами приносила прибыль.
И немалую.
Мы нашли постоялый двор, оставили там своих ослов и занялись делами.
Воровка, с которой мы собирались встретиться, была спантийской переселенкой. Она жила теперь в гоблинском квартале и прекрасно разбиралась в их пронзительно-скрипучей речи. Она ждала нас в молровской таверне с названием «Барана Морджах», что означало, насколько я могу судить, «человек с головой барана», потому что именно такая картина была изображена на вывеске, качающейся над обитой железом дверью. В этой двери прорезали еще одну, поменьше, для гоблинов. Окна таверны были забраны решеткой, а на стене за стойкой, под ржавой молровской секирой, висели черепа, как гоблинские, так и человеческие. Проломленные черепа. Объяснений не требовалось, но, если настаиваете, мораль, похоже, была такова: «Любой нарушитель порядка получит свое в равной мере».
Я невольно обратил внимание на одну странность: в таверне было полно мужчин. Не только щенки моложе двадцати двух лет, но и судовые плотники, солдаты, кузнецы с мокрыми от пива бородами. Они пили, играли в кости, так что стены громыхали от их низких голосов и задиристого смеха. Это были не ветераны, во всяком случае не ветераны Гоблинских войн. Молрова не посылала своих новобранцев ни во второй, ни в третий призыв. Их не кусали, не отравляли, не закалывали гоблины, не поднимали на клыки кабаны, не раскалывали надвое слепые гхаллы. Обглоданные кости этих мужчин не лежали в галлардийской или спантийской земле, не висели на гоблинских знаменах. Я ничем не выделялся среди них в свои двадцать три года и с полным набором пальцев.
Я попал в страну слизняков.
Молровяне были сворой самодовольных говнюков, таких же как я.
Спантийская воровка назвалась именем Чедадра, или Чед, означавшим что-то вроде «грубый перепих». Такими острыми скулами, как у нее, запросто можно было резать стекло. На ремне она носила боевой топор, а в косы вплела лошадиные зубы. Еще у нее был плохо прорисованный вставной глаз и обрезанный кончик носа, и это означало, что спантийцы или кто-то другой поймали ее на воровстве.
Чед говорила на уличном спантийском так отрывисто и быстро, что даже Гальва едва понимала ее, не говоря уж обо мне. Но все же она передала воровке изрядный мешочек серебра, который та удовлетворенно взвесила в руке, и шестиугольный кусок янтаря с муравьиным львом внутри. Чед прижала его к груди и шее с такой благодарностью, что я подумал, не предложит ли она Гальве грубый перепих. Похоже, Гальва и сама так подумала, судя по тому, как она скрестила ноги и отодвинула стол.
Не горя желанием узнать, как малограмотные убийцы проявляют сорниянскую любовь к птичьим воительницам, Гальва вместо этого приобрела для нас обещанную карту Хравы, столицы Аустрима, где и в самом деле была обозначена канализация. А в довесок к ней – имя не состоявшего в Гильдии вора, который мог бы помочь нам, когда мы придем туда. Если, конечно, великаны еще не нашли этого вора и не раздавили в порошок.
Юрмейен.
«Честный человек», или король воров.
Я рассеянно разглядывал сквозь решетку окна гоблинский квартал. Наступала ночь, но кусачие не зажигали фонарей, поскольку им не нужно было ничего видеть, и все же я разглядел их кривые, бесформенные дома. Заметил даже двух-трех уродцев, спешивших по своим делам. Походка у них была дерганая, но изящная, на свой странный манер. От одного взгляда на нее начинала болеть голова. Я догадывался, что половина гоблинского квартала, скорее всего, находится под землей. Ведь гоблины обожали тоннели, и трудно было даже представить себе, какие они запутанные. Я разрывался между воровским любопытством, тянувшим меня понаблюдать за ними, и простым человеческим желанием держаться подальше от того места, где тебя могут съесть.
Не стоило удивляться тому, что Чед была сумасшедшей. Никто не мог сказать, то ли безумие помогло ей свыкнуться с жизнью среди Орды, то ли, наоборот, оно стало результатом такого выбора. Никто в здравом уме не захотел бы жить рядом с существами, которые бо́льшую часть времени думают лишь о том, какой вкусной окажется твоя ляжка, если ее подать в сыром виде к чаше с ядовитыми грибами.
Я отвернулся от суеты гоблинского квартала, взглянул на хозяина таверны, здоровяка с засаленным кружевным воротничком, и у меня загорелись глаза. Лицо здоровяка как будто расплавилось, а вся рука была в черных татуировках. Он тоже жил вместе с кусачими в Землях Орды. Он посмотрел на меня, и я кивнул. Он продолжал пялиться, и я уже подумывал, не подмигнуть ли ему, но решил отвести взгляд, разочаровав бога шалости. Он не был здесь главным богом. Здесь поклонялись убийству, и убийцы носили кружевные воротнички.
Когда с делами было покончено, Чед удивила многих из нас, предложив купить у нее магическое кольцо. Гальва сначала отмахнулась от нее, но Чед настояла на том, чтобы спантийка перевела нам ее слова.
– Что оно может? – в унисон спросили мы с Норригаль.
Чед что-то проговорила, а Гальва перевела:
– Она говорит, что оно бьет молнией. Один удар, но смертельный.
Я присмотрелся к кольцу. Белое золото с вкраплением железа посередине. Вероятно, это небесное железо из упавшего камня. На нем были руны Ганнских островов, обещавшие месть Волтана.
– Зачем ты хочешь от него избавиться? – удивилась Норригаль. – Такая штука может спасти тебе жизнь, если только она действует.
Но смотрела она на кольцо с не меньшим интересом, чем я. У нас не возникло никаких сомнений, действует ли оно вообще. При взгляде на него у нас обоих шевелились волосы на затылке.
– Она говорит, что деньги ей нужны больше, чем спасение жизни. Она задолжала гоблинскому жрецу. Один удар молнии ее не защитит.
Запросила она подозрительно мало за магию такого порядка.
Мы с Норригаль переглянулись.
Я решил, что Чед не чувствует магии и поэтому не уверена, что кольцо действует. Но не хочет, чтобы мы знали, что она этого не знает, и поэтому назвала самую высокую цену, какую только надеялась получить от продажи кольца в таверне. Но оно, вероятно, стоило много дороже.
– Как ты его раздобыла? – спросила Норригаль, но я успел схватить Гальву за руку и покачал головой, прежде чем она начала переводить. Такие вопросы ворам не задают.
Норригаль протянула Чед золотую «королеву» и двух серебряных «рыцарей», которые в Средиморье были точно такими же, как в Холте.
Чед попробовала монеты на зуб, а потом спрятала.
Воровка отдала Норригаль кольцо, но оно оказалось велико для всех пальцев, кроме большого. На него Норригаль его и надела.
Мы вышли из таверны, довольные тем, как складывался до сих пор вечер. Норригаль украдкой любовалась магическим кольцом, а я украдкой любовался ею. Гальва смотрела в оба, не убирая руку далеко от своего свирепого меча. Йорбез курила табачную самокрутку. Малк шел обычной походкой молодого бандита любой страны, но нигде она не достигала такого совершенства, как в гальтской части Холта. Так иногда ходят черноязыкие головорезы: каждый шаг как короткий пинок, а туловище при этом слегка покачивается. Слово «вразвалочку» почти охватывает суть этой походки, но упускает оттенки скуки, озорства и надежды встретить что-то необычное, чего бы ни стоило это удовольствие.
Это похоже на тайную молитву в движении.
И такие молитвы редко остаются без ответа.
47
Перетягивание
Мы пошли вдоль цепи, отделявшей гоблинский квартал от собственно Гревицы, но вовсе не потому, что хотели держаться поближе к кусачим, а для того, чтобы быстрей отыскать наш постоялый двор рядом с пекарней.
Но пока мы еще не добрались до аромата пирожков с говядиной.
Мы все еще шли вдоль цепи гоблинского квартала, ощущая совершенно другой запах. Если вы не знаете, как пахнут гоблины, я не смогу объяснить, на что это похоже, потому что это не похоже ни на что в целом мире. Скажу только, что первые раз пять-шесть вас может вырвать и вы его уже никогда не забудете.
О Малке стоит сказать еще одно: по нему было видно, что он сражался в Гоблинских войнах. Дело не только в пальцах и возрасте, а еще и во взгляде, в том, как он двигался. Люди сразу это понимали. И кусачие тоже. Мы проходили мимо гоблинского квартала, запах которого будил в Малке и в Гальве воспоминания о войне, как вдруг по ту сторону цепи появился гоблин и зашагал вровень с нами. Он был высокий, больше пяти футов ростом, его серо-бурая, покрытая шрамами шкура сморщилась, словно от огня. Поначалу казалось, будто гоблин просто идет по своим делам, или, скорее, он хотел, чтобы мы так считали.
Один молровянин окликнул нас и замахал рукой. Видимо, предупреждал и советовал держаться подальше. Мне эта мысль показалась дельной.
– Может, лучше отойдем от цепи? – предложил я.
– Зачем? – спросил Малк. – Из-за этого? В жопу его!
И он подошел еще ближе.
Кусачий поступил так же.
– Не приближайся к этой твари, придурок, – сказала Норригаль.
– Тебе же никто не указывает, где ходить, – ответил Малк.
– Ты прав.
Она переступила через кучу навоза посреди улицы и пошла дальше по другой стороне.
Я бы тоже перешел на другую сторону, но не хотел, чтобы обо мне подумали, будто она водит меня на веревочке за кольцо в носу. Поэтому я остался, только спросил у Гальвы:
– По-твоему, это хорошая идея?
Она покачала головой, но не ушла с ближней к цепи стороны улицы. Я заметил еще два-три гоблинских силуэта. Они тоже шли за нами, но держались чуть поодаль.
И тут гоблин заговорил. Не глядя на нас, но обращаясь к нам:
– Molroviniy?
«Вы из Молровы?»
Мы не ответили, и он снова спросил:
– Untheriy?
«Вы из Антера?»
– Я из страны «Пошел ты в жопу, кусачий». А ты откуда?
– Холт, – сказал гоблин. – Ты человек Холта, блондин.
– Не разговаривай с ним! – крикнула Норригаль.
– Я из Гальтии. Тебе-то что за дело?
– Я знай тебя. На война.
– Сомневаюсь.
Гревица располагалась на острове посреди Хребтовой реки с пятью мостами по одну сторону и двумя по другую. Остров был такой прекрасной естественной крепостью, что город стоял здесь, как говорили, уже две тысячи лет. И очень хорошо, что большинство людей доживали только до шестидесяти, потому что никто не захотел бы провести две тысячи лет с такими засранцами.
Весь город был раскрашен в жизнерадостно-грязные оттенки серо-коричневого цвета с вкраплениями бурого и просветами странных цветочных горшков. На прилавках магазинов божественной паутиной лежали кропотливо сплетенные тонкие кружева, самые лучшие в мире людей. А на улицах хозяйничали свиньи, роясь в отбросах и норовя укусить любого, кто приблизится к ним.
У каждой из свиней были бирка или клеймо, указывающее, кому она принадлежит. И если вы решите отрезать себе кусочек бекона, то придется отвечать перед свинопасом, как правило отставным солдатом, который получил эту свинью в награду за двадцать лет службы. Если помните, Молрова держалась в стороне от Гоблинских войн, но пусть даже эти люди хуже спантийцев и галлардийцев знали, как убивать гоблинов, зато они вдоволь повоевали в захватнических набегах на соседей, и убивать людей им было не в новинку.
А еще Молрова славилась янтарем. Изящные граненые слезинки украшали шеи знатных дам, а из необработанных кусков янтаря делали пояса для прачек и кухарок.
Но самая жопа была в том, что в Гревице жили кусачие. Эти поедающие людей и погубившие наших лошадей твари, эти жуткие до безумия существа с острыми зубами и крюками вместо рук имели право покупать жилье в городе.
Гоблинский квартал находился неподалеку от гавани.
Его границы были обозначены цепями и предупреждающими табличками на трех языках. Ни королевские законы, ни обычаи Орды не спасали того, кто покинул свой квартал. Те гоблины, что убивали людей в пределах своей территории, отвечали только перед обычаями Орды. Те, что прогуливались по людским улицам, делали это на свой страх и риск. И все же этот риск уравновешивался тем, что торговля с врагами приносила прибыль.
И немалую.
Мы нашли постоялый двор, оставили там своих ослов и занялись делами.
Воровка, с которой мы собирались встретиться, была спантийской переселенкой. Она жила теперь в гоблинском квартале и прекрасно разбиралась в их пронзительно-скрипучей речи. Она ждала нас в молровской таверне с названием «Барана Морджах», что означало, насколько я могу судить, «человек с головой барана», потому что именно такая картина была изображена на вывеске, качающейся над обитой железом дверью. В этой двери прорезали еще одну, поменьше, для гоблинов. Окна таверны были забраны решеткой, а на стене за стойкой, под ржавой молровской секирой, висели черепа, как гоблинские, так и человеческие. Проломленные черепа. Объяснений не требовалось, но, если настаиваете, мораль, похоже, была такова: «Любой нарушитель порядка получит свое в равной мере».
Я невольно обратил внимание на одну странность: в таверне было полно мужчин. Не только щенки моложе двадцати двух лет, но и судовые плотники, солдаты, кузнецы с мокрыми от пива бородами. Они пили, играли в кости, так что стены громыхали от их низких голосов и задиристого смеха. Это были не ветераны, во всяком случае не ветераны Гоблинских войн. Молрова не посылала своих новобранцев ни во второй, ни в третий призыв. Их не кусали, не отравляли, не закалывали гоблины, не поднимали на клыки кабаны, не раскалывали надвое слепые гхаллы. Обглоданные кости этих мужчин не лежали в галлардийской или спантийской земле, не висели на гоблинских знаменах. Я ничем не выделялся среди них в свои двадцать три года и с полным набором пальцев.
Я попал в страну слизняков.
Молровяне были сворой самодовольных говнюков, таких же как я.
Спантийская воровка назвалась именем Чедадра, или Чед, означавшим что-то вроде «грубый перепих». Такими острыми скулами, как у нее, запросто можно было резать стекло. На ремне она носила боевой топор, а в косы вплела лошадиные зубы. Еще у нее был плохо прорисованный вставной глаз и обрезанный кончик носа, и это означало, что спантийцы или кто-то другой поймали ее на воровстве.
Чед говорила на уличном спантийском так отрывисто и быстро, что даже Гальва едва понимала ее, не говоря уж обо мне. Но все же она передала воровке изрядный мешочек серебра, который та удовлетворенно взвесила в руке, и шестиугольный кусок янтаря с муравьиным львом внутри. Чед прижала его к груди и шее с такой благодарностью, что я подумал, не предложит ли она Гальве грубый перепих. Похоже, Гальва и сама так подумала, судя по тому, как она скрестила ноги и отодвинула стол.
Не горя желанием узнать, как малограмотные убийцы проявляют сорниянскую любовь к птичьим воительницам, Гальва вместо этого приобрела для нас обещанную карту Хравы, столицы Аустрима, где и в самом деле была обозначена канализация. А в довесок к ней – имя не состоявшего в Гильдии вора, который мог бы помочь нам, когда мы придем туда. Если, конечно, великаны еще не нашли этого вора и не раздавили в порошок.
Юрмейен.
«Честный человек», или король воров.
Я рассеянно разглядывал сквозь решетку окна гоблинский квартал. Наступала ночь, но кусачие не зажигали фонарей, поскольку им не нужно было ничего видеть, и все же я разглядел их кривые, бесформенные дома. Заметил даже двух-трех уродцев, спешивших по своим делам. Походка у них была дерганая, но изящная, на свой странный манер. От одного взгляда на нее начинала болеть голова. Я догадывался, что половина гоблинского квартала, скорее всего, находится под землей. Ведь гоблины обожали тоннели, и трудно было даже представить себе, какие они запутанные. Я разрывался между воровским любопытством, тянувшим меня понаблюдать за ними, и простым человеческим желанием держаться подальше от того места, где тебя могут съесть.
Не стоило удивляться тому, что Чед была сумасшедшей. Никто не мог сказать, то ли безумие помогло ей свыкнуться с жизнью среди Орды, то ли, наоборот, оно стало результатом такого выбора. Никто в здравом уме не захотел бы жить рядом с существами, которые бо́льшую часть времени думают лишь о том, какой вкусной окажется твоя ляжка, если ее подать в сыром виде к чаше с ядовитыми грибами.
Я отвернулся от суеты гоблинского квартала, взглянул на хозяина таверны, здоровяка с засаленным кружевным воротничком, и у меня загорелись глаза. Лицо здоровяка как будто расплавилось, а вся рука была в черных татуировках. Он тоже жил вместе с кусачими в Землях Орды. Он посмотрел на меня, и я кивнул. Он продолжал пялиться, и я уже подумывал, не подмигнуть ли ему, но решил отвести взгляд, разочаровав бога шалости. Он не был здесь главным богом. Здесь поклонялись убийству, и убийцы носили кружевные воротнички.
Когда с делами было покончено, Чед удивила многих из нас, предложив купить у нее магическое кольцо. Гальва сначала отмахнулась от нее, но Чед настояла на том, чтобы спантийка перевела нам ее слова.
– Что оно может? – в унисон спросили мы с Норригаль.
Чед что-то проговорила, а Гальва перевела:
– Она говорит, что оно бьет молнией. Один удар, но смертельный.
Я присмотрелся к кольцу. Белое золото с вкраплением железа посередине. Вероятно, это небесное железо из упавшего камня. На нем были руны Ганнских островов, обещавшие месть Волтана.
– Зачем ты хочешь от него избавиться? – удивилась Норригаль. – Такая штука может спасти тебе жизнь, если только она действует.
Но смотрела она на кольцо с не меньшим интересом, чем я. У нас не возникло никаких сомнений, действует ли оно вообще. При взгляде на него у нас обоих шевелились волосы на затылке.
– Она говорит, что деньги ей нужны больше, чем спасение жизни. Она задолжала гоблинскому жрецу. Один удар молнии ее не защитит.
Запросила она подозрительно мало за магию такого порядка.
Мы с Норригаль переглянулись.
Я решил, что Чед не чувствует магии и поэтому не уверена, что кольцо действует. Но не хочет, чтобы мы знали, что она этого не знает, и поэтому назвала самую высокую цену, какую только надеялась получить от продажи кольца в таверне. Но оно, вероятно, стоило много дороже.
– Как ты его раздобыла? – спросила Норригаль, но я успел схватить Гальву за руку и покачал головой, прежде чем она начала переводить. Такие вопросы ворам не задают.
Норригаль протянула Чед золотую «королеву» и двух серебряных «рыцарей», которые в Средиморье были точно такими же, как в Холте.
Чед попробовала монеты на зуб, а потом спрятала.
Воровка отдала Норригаль кольцо, но оно оказалось велико для всех пальцев, кроме большого. На него Норригаль его и надела.
Мы вышли из таверны, довольные тем, как складывался до сих пор вечер. Норригаль украдкой любовалась магическим кольцом, а я украдкой любовался ею. Гальва смотрела в оба, не убирая руку далеко от своего свирепого меча. Йорбез курила табачную самокрутку. Малк шел обычной походкой молодого бандита любой страны, но нигде она не достигала такого совершенства, как в гальтской части Холта. Так иногда ходят черноязыкие головорезы: каждый шаг как короткий пинок, а туловище при этом слегка покачивается. Слово «вразвалочку» почти охватывает суть этой походки, но упускает оттенки скуки, озорства и надежды встретить что-то необычное, чего бы ни стоило это удовольствие.
Это похоже на тайную молитву в движении.
И такие молитвы редко остаются без ответа.
47
Перетягивание
Мы пошли вдоль цепи, отделявшей гоблинский квартал от собственно Гревицы, но вовсе не потому, что хотели держаться поближе к кусачим, а для того, чтобы быстрей отыскать наш постоялый двор рядом с пекарней.
Но пока мы еще не добрались до аромата пирожков с говядиной.
Мы все еще шли вдоль цепи гоблинского квартала, ощущая совершенно другой запах. Если вы не знаете, как пахнут гоблины, я не смогу объяснить, на что это похоже, потому что это не похоже ни на что в целом мире. Скажу только, что первые раз пять-шесть вас может вырвать и вы его уже никогда не забудете.
О Малке стоит сказать еще одно: по нему было видно, что он сражался в Гоблинских войнах. Дело не только в пальцах и возрасте, а еще и во взгляде, в том, как он двигался. Люди сразу это понимали. И кусачие тоже. Мы проходили мимо гоблинского квартала, запах которого будил в Малке и в Гальве воспоминания о войне, как вдруг по ту сторону цепи появился гоблин и зашагал вровень с нами. Он был высокий, больше пяти футов ростом, его серо-бурая, покрытая шрамами шкура сморщилась, словно от огня. Поначалу казалось, будто гоблин просто идет по своим делам, или, скорее, он хотел, чтобы мы так считали.
Один молровянин окликнул нас и замахал рукой. Видимо, предупреждал и советовал держаться подальше. Мне эта мысль показалась дельной.
– Может, лучше отойдем от цепи? – предложил я.
– Зачем? – спросил Малк. – Из-за этого? В жопу его!
И он подошел еще ближе.
Кусачий поступил так же.
– Не приближайся к этой твари, придурок, – сказала Норригаль.
– Тебе же никто не указывает, где ходить, – ответил Малк.
– Ты прав.
Она переступила через кучу навоза посреди улицы и пошла дальше по другой стороне.
Я бы тоже перешел на другую сторону, но не хотел, чтобы обо мне подумали, будто она водит меня на веревочке за кольцо в носу. Поэтому я остался, только спросил у Гальвы:
– По-твоему, это хорошая идея?
Она покачала головой, но не ушла с ближней к цепи стороны улицы. Я заметил еще два-три гоблинских силуэта. Они тоже шли за нами, но держались чуть поодаль.
И тут гоблин заговорил. Не глядя на нас, но обращаясь к нам:
– Molroviniy?
«Вы из Молровы?»
Мы не ответили, и он снова спросил:
– Untheriy?
«Вы из Антера?»
– Я из страны «Пошел ты в жопу, кусачий». А ты откуда?
– Холт, – сказал гоблин. – Ты человек Холта, блондин.
– Не разговаривай с ним! – крикнула Норригаль.
– Я из Гальтии. Тебе-то что за дело?
– Я знай тебя. На война.
– Сомневаюсь.