Вор с черным языком

Гальва засомневалась. Если выпустить птицу, о том, чтобы спрятаться, можно уже и не мечтать.

– Давай, спантийка, помоги мне раскидать этот навес, – сказал Малк.

Норригаль забросала костер песком и разгладила веткой единственного на весь остров дерева. А потом посыпала сверху каким-то порошком, чтобы усилить запах тухлой рыбы и скрыть наш собственный. Малк поднялся на скалы, чтобы самому взглянуть на гоблинов, я пошел следом.

– Что они делают так далеко на севере? – спросил я. – Им же не нравится холод.

– Не нравится, – признал Малк. – Но они поднимаются по Южной Хребтовой реке, потом по старому кешийскому Верхнему каналу доходят до самой Хребтовой реки и там торгуют и охотятся на тюленей. Тюленье мясо гоблины любят не меньше человечьего. Из-за жира. А с детенышей они еще и сдирают мех.

Я встал рядом с ним на вершине скалы.

– Видишь этот дым? – спросил он, и я кивнул в ответ. – Это, должно быть, паровые котлы. Они жгут уголь под палубой и обрызгивают ее водой, чтобы было жарко и влажно, как на их островах. Солграннон, я знаю, как ты любишь кровь, но не дай им высадиться на берег.

– Почему ты не хочешь, чтобы они высадились? – спросил я, чуточку повысив голос, чтобы Малк услышал меня за криком кружащих над нами чаек.

– Они не любят птиц, – ответила Гальва.

Я слышал об этом, но забыл. Оказывается, в том, что против них использовали корвидов, был еще один смысл. Погубили наших лошадей? Ладно. Вот вам тогда армия огромных птиц-убийц, которые разорвут половину из вас в клочья, а остальным мелким тварям, попрятавшимся по ульям, будут сниться в кошмарах.

– Наверное, они видели обломки «Суепки», – сказал Малк. – И если поняли, что это был кракен, то не ожидают найти здесь выживших. Просто прочешут весь берег в поисках чего-нибудь ценного. Если мы спрячемся в скалах, то… Ох, чтоб тебя!

– В чем дело?

– Трупы.



Мы помчались вниз к трем мертвым телам, выброшенным вчера на берег. Надо было их просто сжечь, но мы пожалели дров и закидали трупы тиной. И выложили в ряд, как принято у людей. Никакая волна не прибила бы их к берегу так ровно.

– Что такое? – спросил гарпунер.

Малк показал на трупы.

– Нужно их спрятать!

– Где? – спросила Норригаль.

– В скалах.

Началась отчаянная гонка. Мы хватали отвратительные, распухшие от воды трупы китобоев и тащили их вверх по осыпающимся, скользким от дерьма камням. Всего через четверть часа корабль мог повернуть, и гоблины увидели бы слепую сторону острова. Мы едва успели приволочь последний жуткий, вонючий труп той самой загорелой и толстой как бочонок женщины, что ухмылялась мне с палубы в первый день плавания. Бросили его в седловину между двумя скалами и навалили сверху кучу камней и птичьих гнезд. Норригаль оставалось лишь замести следы, когда она вспомнила о сундучке с пузырьками и ядами.

– Оставь там! – прикрикнул на нее я.

– Если нас найдут, он мне понадобится, – прошипела в ответ Норригаль, и я отпустил ее руку.

Не стоило этого делать. Да, она забрала сундучок и, обессиленная, плюхнулась на камни рядом со мной, словно старый башмак. Но не в самом удачном месте. Чтобы не сползти вниз, ей пришлось упираться неудобно согнутой ногой. Когда вдали показался парус гоблинского корабля, Норригаль задрожала. Мы оба понимали, что она может сорваться и устроить целый камнепад.

– Держись, – сказал я.

– Я и держусь, – ответила она.

– Ты же легкая, как виноградная лоза.

– А ты тяжелый, как дерьмо. Оставь меня в покое, я справлюсь.

– Справишься, – подтвердил я.

– Ну так захлопни пасть.

– Оба захлопните, – прошипел Малк.

Корабль гоблинов подплывал все ближе. Я наблюдал за ним сквозь переплетение веток птичьего гнезда. Он выглядел настолько странно, что даже был по-своему красив. Главная мачта стояла довольно прямо и свое назначение исполняла, но из-за необструганных наростов казалась кривой. Или, может быть, гоблины специально выращивали уродливые деревья по своему вкусу? Косой парус мало чем отличался от тех, которыми пользовались люди, только имел форму трапеции, а не треугольника, с заплатками различных оттенков зеленого, еще больше нарушавшими симметрию. На носу корабля, который люди украсили бы изображением крылатой богини, змея или волка, был установлен позеленевший медный гоблинский кулак с тремя растопыренными средними пальцами и большим, прижимающим мизинец. Ветер раздувал парус и гнал корабль по волнам.

Один из гоблинов стоял на носу. Первый мой гоблин. Разглядеть его как следует я не мог, но и так было видно, что рассказы не врут и он в самом деле уродлив.



Разумеется, они высадились на берег. Сначала вшестером. Двое держали в руках факелы и яростно размахивали ими, когда птицы подлетали ближе. Если прищуриться, они становились похожи на сгорбленных детей с серыми лицами, в меховой и кожаной одежде. И лучше так на них и смотреть, прищурившись. Иначе вы заметите, что у гоблинов нет ничего похожего на нос или подбородок, а локти находятся не там, где положено.

Они подскакивали при ходьбе. Серо-коричневые волосы были заплетены в косы, и сложность плетения говорила о ранге гоблина. До меня доносились обрывки разговоров. Если попытаться повторить их скрежет и шипение, будет очень больно. По крайней мере, два согласных и один гласный звук можно воспроизвести лишь приблизительно, отчасти потому, что языки гоблинов защищены прочной коркой от острых зубов, похожих на те, что бывают у речных рыб. Сплошное дребезжание, хрипы и раздражающий горловой свист. Не подходящий язык для песен, по крайней мере тех, которые я способен вынести. Я оглянулся на Гальву. Похоже, она пыталась понять, о чем они говорят.

– Ты говоришь на их сраном языке? – спросил я.


Она покачала головой, что по-спантийски означало «может быть» или, как в этом случае, «немного». Приложила два пальца к губам, показала сначала на тварей, а потом на свое ухо и одной рукой сделала взвешивающий жест, каким обычно обозначала красивую женщину, вкусную пищу или приятную музыку. Все ясно: «Заткнись». «Они». «Слышат». «Хорошо». Солдатский язык жестов порой не слишком отличается от воровского.



Птицы так донимали кусачих, их так раздражало мерзкое дерьмо, что гоблины торопливо пересекли наш лагерь, не заметив ничего подозрительного, и не пошли дальше вдоль берега к тому месту, где мы спрятали шлюпку. Все выглядело обнадеживающе. В какое-то тревожное мгновение один из них собрался подняться к скалам, и Гальва уже начала опять стаскивать с себя кольчугу. Но второй гоблин отговорил первого. Я решил, что непременно угощу выпивкой этого лентяя, если судьба вдруг сведет нас в одной таверне, где согласятся обслужить нас обоих.

Спор быстро затих, и гоблины всей бандой вприпрыжку направились к маленькой странной лодке, а потом погребли к такому же странному большому кораблю. Бедная Норригаль трижды или четырежды меняла положение и один раз все-таки устроила небольшой обвал, от которого у нас сжались задницы. Нет, наверное, не стоит говорить обо всех, но я точно знаю, что моей можно было расколоть грецкий орех. Норригаль дрожала, как замерзшая собака, пытаясь удержаться. Я схватил ее за ремень и слегка подтянул, чтобы ослабить нагрузку на ее неловко согнутые ноги. Тем временем твари подплыли к кораблю, подняли якорь и поймали ветер.

«Спасибо тебе, спасибо!» – прошептал я Фотаннону, а этот засранец ответил: «Да на здоровье!» И вот как он это сделал: я чихнул. Со всей мочи, так что дернулся всем телом. Нога соскочила с камня, и я лягнул Норригаль. Не сильно, но хватило и этого. Она едва не выронила сундучок с зельями. Три крохотных пузырька с каким-то мхом или травой выпали, разбились и растеклись по почти плоскому камню под нами. Норригаль ахнула, но тут же с облегчением вздохнула. Видимо, содержимое пузырьков необходимо смешать, а этого не произошло. Но помните, как я сказал? Правильно: «…почти плоскому камню». Тонкие ручейки потекли навстречу друг другу.

– Ох!

Затем в разные стороны.

– Ух!

И снова решительно начали сближаться.

– Срань! – прошипела Норригаль. – Что за срань!

А затем послышалось другое шипение, когда бурая капля столкнулась с прозрачно-жемчужным ручейком.

– И правда срань, – отозвался я. – Мне отвернуться?

– Уже не важно, мастер чихальщик.

Камень охватило пламя, и в воздух поднялся столб густого белого дыма.

– Может, они ничего не увидят? – предположил я.

Никто не ответил.

– Может, они решат, что это… ну не знаю, гейзер?

Гальва фыркнула.

– Ну тогда вулкан, – продолжил я.

Гоблинский корабль развернулся.

Мы приготовились к бою.





34

Дрожь ее крыльев




Спустя несколько часов, уже на корабле, я получил возможность много раз обдумать ход сражения, но так и не нашел победного для нас плана. Поскольку у них был колдун. Гоблины тоже владеют магией, не такой, как наша, но не менее сильной.

– Ты не мог бы сдвинуть свою ногу? Сними ее с моей руки и переложи на плечо. Я помогу тебе. Спасибо.

Малк закинул ногу мне на плечо. Он был ранен, но не так тяжело, как гарпунер. А тому досталось меньше, чем Гальве. Норригаль слегка оцарапалась, но это случилось, когда ее уже волокли к берегу. А еще она словила отравленный дротик, но не с бронебойным наконечником, а с трехзубым, который только протыкает кожу. Меня самого располосовали от подмышки до бедра, и рана наверняка загноится. И всякий раз, когда нога Малка всего лишь прикасалась ко мне, внутри у меня вспыхивал огонь. А сдвинуть ногу было не так-то просто, учитывая размеры клетки, в которую нас затолкали.

Наш план был блестящим. По крайней мере, мне так казалось. Норригаль забралась повыше и вызвала ветер, мешающий гоблинам пускать стрелы. Остальные должны были наброситься на кусачих, как только они высадятся на берег, чтобы отнять у них преимущество в быстроте. Все шло прекрасно. Те же шестеро гоблинов выскочили из лодки: трое с арбалетами и еще трое с жуткими копьями. Сам корабль подплыл так близко, насколько у гоблинов хватило духу. Арбалетчики столпились у ближнего к острову борта. Норригаль наслала такой мощный ветер, что лодку начало потихоньку сносить обратно к кораблю. Гоблины спрыгнули с лодки и поплыли, держа оружие над водой в одной руке и загребая другой. Волны едва не захлестывали их с головой.

Когда они отплыли настолько, что поворачивать назад было уже поздно, а до берега еще оставалось очень далеко, Гальва крикнула:

– В атаку!

И мы бросились вперед. Их арбалетчики начали стрелять, но ветер подхватывал оперенные дротики, либо поднимая их безнадежно высоко, либо позорно снося в сторону. Ни один из них не попал в нас. Гоблины испуганно зашумели, издавая нечто среднее между лаем и обезьяньим визгом. Они увидели корвида. Огромного, прекрасного, наводящего ужас корвида.

Заметив его, пловцы утратили весь свой пыл и повернули назад к кораблю, но для одного из них было слишком поздно. Корвид ударил крыльями по воде, схватил гоблина за ногу и унес на берег. Он не стал тратить времени, а просто сбросил добычу Гальве, а та с легкостью разрубила гоблина на части. Они не надели доспехи, готовясь к высадке.

У меня были только лук и нож, поэтому я стоял у кромки воды и пытался подстрелить кого-нибудь на корабле. С помощью поднятого Норригаль ветра стрела полетела быстро, но мимо. Я взял поправку и прицелился снова, угодив на этот раз гоблину в предплечье. Он взвыл от боли и выронил оружие. Затем я взялся за пловца и попал ему точно между лопатками. Гоблин замер и погрузился в пену прибоя.

И тут на палубу поднялся драный колдун. Держать мага на корабле – это было разумно. А вот брать его в поход вместе с войском не имело смысла, потому что доспехи и другой металл гасят свободную магию. Матросы броню не носят: случись что – она мигом утащит их на дно. На этих тварях не было ничего, кроме кожаной и роговой защиты. Ни та ни другая магии не мешают.

Колдун, старик маленького роста, казался выше из-за прически. Седые сальные волосы были заплетены в косы и уложены в виде башни, которую ветер Норригаль разворошил самым непочтительным образом. На шее сверкало ожерелье из начищенной меди. Может, я и был первым, у кого мелькнула догадка, кто такой этот старик, но Гальва тут же объявила об этом вслух. Она подняла свободной рукой отрубленную гоблинскую ногу, указала на старика и крикнула на спантийском: