Вор с черным языком

Опыт работы с ядами




Они сошлись на копье Малка против яйцереза спантийки – твое оружие может быть короче, чем то, которое выбрал вызывающий, но никак не длиннее. И у меня не было уверенности в том, кто победит. Солдат Босоногой гвардии мог орудовать копьем с неуловимой быстротой: ударить торцом, хлестнуть по ногам, уколоть в печень. Малк был крупней спантийки и сильней тоже. Но устоять против птичьей воительницы, чуть ли не с колыбели изучавшей калар-байат? Дуэль не могла состояться прежде восхода солнца – так предписывал устав, и у противников оставалось достаточно времени, чтобы осознать всю глубину собственной глупости. Я был уверен, что никто из нас не уснет этой ночью, за исключением, может быть, Гальвы.

И я оказался прав.

Самые дружелюбные из матросов подходили к Гальве, пьющей вино на палубе и смотрящей на луну. Кто-то желал ей удачи. Кто-то признавался в своей неприязни к Малку. Спантиец в барсучьей шкуре даже спел вместе с Гальвой гимн Далгате, Костлявой госпоже смерти. Потом они выпили за здоровье инфанты Мирейи. И, оглядываясь назад, я понимаю, что именно этот подлый сучонок и отравил ее. Спантийка вскоре спустилась к нам с Норригаль, придерживая голову руками.

– Голова болит? – спросил я.

Она передернула плечами, что на ее языке означало: «Да, очень болит». Мне нужно было приглядеть за ней, не только ради нее самой, но еще и потому, что от нее зависела моя жизнь и, возможно, жизнь Норригаль тоже.

Я мгновенно понял, что случилось, но определить, чем ее отравили и как ей помочь, – это совсем другое дело. У Норригаль не было недостатка в зельях и травах, но ей не хватало опыта работы с ядами. Я усадил Гальву на пол, сам сел с одной стороны, Норригаль – с другой, вмиг открыв свой сундучок с зельями, чтобы выяснить, что из ее припасов может помочь спантийке.

Обормот устроился у них обеих за спиной, чтобы только я мог его видеть, и с деланым безразличием принялся облизывать лапу. По просьбе Норригаль Гальва объяснила, что у нее раскалывается голова и она чувствует странную вялость. А я спросил, кто стоял рядом с ней. Яд попал в нее недавно, – видимо, он не был сильнодействующим, и это играло нам на руку.

– Как ты думаешь, может, ей лучше проблеваться? – спросил я Норригаль.

– Да откуда же мне знать? – ответила она.

Кот за ее спиной кивнул.

– Давай попробуем, – решил я.

Норригаль дала Гальве пожевать отвратительно пахнущей травы, и спантийку вырвало в ведро, оставшееся у нас после страданий от морской болезни в первые дни плавания. Кислый винный запах заполнил тесную каморку, а потом Гальва уронила голову и трупом обмякла на руках у Норригаль.

– Вот срань, она умирает, – сказал я. – Она умирает, да?

– Не знаю, – пробормотала Норригаль, с круглыми от страха глазами роясь в своем сундучке.

Кот покачал головой, словно говоря: «Нет, она не умирает».

Возможно, нам удалось прочистить ее желудок.

– Что же тогда?

Кот зевнул, сложил передние лапы вместе и опустил на них голову.

– Думаю, она уснула, – объяснил я. – Интересно, надолго?

– Наверное, пока ты не умрешь. И это неплохая идея.

Кот почесал шею задней лапой.

Я оторопело уставился на него.

Норригаль обернулась, чтобы понять, куда это я смотрю, и кот тут же повернул голову в другую сторону.

– Что тебя так заинтересовало в коте, когда твой друг чуть не умер от яда?

– Да так, ничего, – ответил я.

Кот пододвинулся ближе и снова несколько раз почесал шею. Нарочито медленно, чтобы даже такой идиот, как я, мог сосчитать.

– Двенадцать.

– Что – двенадцать?

– Часов?

Кот резко кивнул.

– Часов, – повторил я. – Она будет спать двенадцать часов. Я слышал об этом яде.

– Как он называется?

Я оглянулся на кота, но он только пялился на меня в ответ, как будто спрашивая: «И что я, по-твоему, должен сделать? Сказать по буквам?»

Норригаль уложила спантийку на пол, подложив ей под голову свою шерстяную накидку. Кот подошел к сундучку, понюхал и положил лапу на пузырек с молочно-белой жидкостью. Но мгновенно отдернул, как только Норригаль посмотрела на него.

– Брысь отсюда, кот! – отогнала она его.


Он зашипел – я еще не видел его шипящим, – но отбежал подальше и чисто по-кошачьи уселся спиной к нам.

– Попробуй вот это.

Я взял пузырек, на который показывал кот.

– Лунную траву? Ты уверен? Она же для женских болей.

– Ну и хорошо. Дай ей немножко.

Она влила Гальве несколько капель и утерла ей рот своей юбкой.

– Теперь она проснется? – спросила Норригаль.

Кот покачал головой, не глядя на меня.

– Нет.

– Тогда что это даст?

Кот тщательно облизал себе все, что только можно.

– Ей станет лучше.

– Но она не проснется?

– Нет.

– А что будешь делать ты?

Обормот лег и поднял лапы вверх, как дохлая кошка.

– То, что угодно богам. Меня отдерут во все дыры.

– Chodadu, – полусонно пробормотала спантийка и захрапела.

– Похоже на то, – согласилась Норригаль.

Где-то через час Малк спустился по трапу в трюм с небольшой толпой за спиной и вызвал меня на дуэль. Он думал, что я выберу нож, но я решил, что мы будем биться с ним без оружия, голыми до пояса.

– Точно? – спросил он.

– Точно.

– Удивительно для такого коротышки, – сказал Малк. – Ты ведь понимаешь, что мы не просто подеремся, а будем сражаться насмерть?

Спантийский барсук тоже стоял в злорадствующей толпе позади Малка. Тот самый, что пел вместе с Гальвой гимн Далгате. Тот самый, что отравил ее.

– Ничего удивительного, – ответил я. – Бой на кинжалах слишком быстро закончился бы. А так я успею тебя отодрать.

– Значит, решено. Ругайся на здоровье, тебе недолго осталось.

Он уже собрался уходить, но вдруг повернулся, как очень рассерженный человек, решивший сказать или сделать еще какую-то гадость. Обормот не успел даже дернуться, когда Малк ухватил его за шкирку и начал подниматься вверх. Кот закашлялся, но в прошлый раз понадобилось время, чтобы ассасин вылезла из-под моей койки, и я не был уверен, что теперь она успеет. Я выхватил Пальтру и бросился за Малком, но меня уже поджидал десяток матросов с клинками и абордажными топорами наготове. Многие мерзко ухмылялись, рассчитывая на то, что я полезу в драку. Но тут Норригаль дернула меня за рукав:

– Брось, Кинч! Это же просто кот!

– Нет, не просто, – сказал я, но перестал вырываться.

Хотя и до этого вырывался не в полную силу. Это было бесполезно.

Мерзавцы поднялись наверх. С палубы донеслись веселые крики.

– Плыви! Плыви! – запели приятели Малка.

Я лег на пол и уставился на неструганые доски, пытаясь сосредоточиться то на одном, то на другом гвозде. Жаль, что корабельный трюм должен стать моим последним домом. Хотя могло быть и хуже.

Когда с палубы послышались новые приступы смеха и кто-то заиграл на барабане и волынке, Норригаль взяла меня за руку.

– Уйди, противная засранка, – сказал я, на самом деле думая совсем наоборот.

– Ага, – ответила она. – Ты тоже.

И поцеловала меня.