Вор с черным языком
Часть 17 из 59 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
И тут до меня дошло.
– Гальва! – завопил я. – Бей другой рукой!
Человек-бык, который и бровью не повел, когда я чиркнул ножом по его голове, оглянулся на меня с округлившимися от страха глазами. Гальва все поняла. Она отпустила щит, поднырнула под булавой, так и не попавшей в цель, перехватила клинок левой рукой и ударила снизу вверх под кольчугу монстра, пустив свой яйцерез по прямому назначению.
– Нет! – закричала Оленья Кожа, но тут же смолкла, когда спантийка повернулась к ней от поверженного Рогача.
Корвид опрокинул Топора на спину. Тот выронил меч и закрыл лицо кольчужными рукавами, но птица растерзала его на части мощными, ломающими ребра ударами клюва. Заходясь влажным предсмертным кашлем, он прохрипел:
– Кэльм! Брета!
Я решил было, что это какой-то незнакомый язык, но оказалось, бандит просто звал своих приятелей, потому что он тут же добавил по-холтийски:
– Умоляю! Помогите!
При всех доспехах рыцарем он точно не был – они никогда не позволяют себе таких слов.
Рогач, или Маррус, стонал, стоя на коленях, моя стрела торчала из его черепа, словно плюмаж. Я подошел к нему сзади, но даже теперь еле дотянулся до мощной шеи, переложил Пальтру в правую руку и перерезал ему связки. Кровь хлынула рекой. Он даже не отнял ладонь от паха, пока я занимался этим. Услышав звериный вой, я обернулся к оскалившей зубы Оленьей Коже. Она явно хотела наброситься на меня, но понимала, что не сможет проскочить мимо Гальвы. Оленья Кожа была хорошим бойцом и могла бы нам пригодиться, если бы человек-бык не перетянул ее на сторону зла. Каждый из нас сам делает свой выбор.
С буйным криком ненависти она, прихрамывая, убежала в темноту. Птица посмотрела на спантийку, но Гальва покачала головой. У нее были глупые представления о чести, если именно они остановили ее руку. Врага нужно было добить. С другой стороны, разве не из-за этого странного чувства справедливости она пощадила меня, когда я пытался ограбить ее в Сиротском лесу? Кто я такой, чтобы возражать?
Не удержавшись, я крикнул вслед убегавшей разбойнице:
– Надеюсь, тебе понравится яичница всмятку, сучья убийца!
Гальва заковыляла к Норригаль, пар поднимался в холодный воздух от ее плоской обнаженной груди и мускулистых плеч. И тут я заметил кое-что странное.
Один из двух начерненных воронов с ее груди куда-то пропал, на этом месте осталась лишь кровавая каша.
Не только Рогач пользовался в бою зачарованными татуировками. Там и скрывалась эта прекрасная смертоносная птица. Кольчуга Гальвы ослабляла магию, и корвида было трудно обнаружить. Значит, спантийке приходилось снимать кольчугу, чтобы выпустить птицу или загнать обратно. Блудливые древние боги, Гальва прятала боевого корвида в своей груди!
17
Боевые трофеи
Поплевав на рукав рубахи, я начал стирать знак уха с ладони Норригаль. Она, к счастью, дышала, а когда пришла в себя, я тихо заговорил с ней. Сначала Норригаль не понимала, что с ней произошло, но постепенно память вернулась.
– Я такая глупая. Госпожа говорит, что я вечно пытаюсь сделать все и сразу и это меня погубит.
– С правдой не поспоришь. Ты чуть не спалила нас со всем дерьмом, а сама потеряла сознание от шума. Но если бы твой посох не засадил по зубам той женщине с топором, она снесла бы мне макушку, а потом налетела бы сзади на нашу воительницу. Без твоей помощи мы все отправились бы кормить червей вместо этих троих. Все к этому шло, но ты сделала свое дело. Подозреваю, что у тебя для нас еще много сюрпризов.
– Может быть, – сказала она, взяв меня за руку так, что это можно было понять по-разному.
Я решил не давать воли мечтам, но вдруг понял, что они начинают сбываться. На мгновение мне стало не по себе от этих мыслей на поле недавнего боя, но, как говорится в той песне, что поют на празднике урожая:
Одного за собою Самнайр позвал,
А другой уже лезет на сеновал.
Самнайр еще не закончил играть на свирели. Гальва как раз добивала женщину с цепом, которую клюнул в лицо корвид. Но именно спантийка заговорила первой:
– Поцелуй ей руку и поблагодари за честь сражаться рядом с ней. Давай, любимчик.
– Нет, прошу тебя!
– Я не могу отказать тебе в этом подарке.
– Подожди! Подожди!
– Тише, вы!
Как раз в это мгновение у меня разболелось раненое плечо, но это была сущая ерунда по сравнению с тем, как меня скрутило на следующий день. Было так худо, что я изучил расписание прихода боли. Когда самой Норригаль полегчало, она стала ухаживать за мной, натирая мазью края раны и прикладывая к ней тысячелистник. Как спантийка отделалась только синяками и пустотой вместо птицы на груди – это просто непостижимо.
– Ты ведь даже губу себе не прикусила, верно?
Она покачала головой.
– Столько везения тебе одной! – сказал я. – Ты украла его у нас.
– Не будешь впредь так мешкать. Боги благоволят быстрым.
– Мешкать? Ты хоть видела, как она двигалась?
– Видела, и лучше, чем ты.
Возразить было нечего, и я свернул разговор в другую сторону.
– А ты не думала продать свой щит? Родниковое дерево вдвое дороже золота. А для некоторых – дороже наших жизней, – добавил я, припомнив, что именно из-за желания Паграна завладеть щитом и я попал в эту мясорубку.
– Это щит моего деда. И золото не остановит стрелу.
– Согласен. Но щит не спасет от голода, не оплатит место на корабле, не найдет любимого, не наполнит флягу вином. Да и вор потянется за твоим золотом только тогда, когда оно плохо спрятано. А щит не спрячешь никак.
– Со стрелой в сердце ты уже не почувствуешь голода, а с корабля тебя попросту сбросят.
– Ладно, хрен с ним, – сказал я, но она еще не договорила.
– И любимая выйдет замуж за твоего брата, а вино вытечет через дырку в твоем животе.
Слушая нас, ведьмочка покачала головой.
– В жизни не слышала такого нелепого спора, – сказала она и рассмеялась.
Как только Норригаль закончила смазывать мою рану, я приступил к своему любимому занятию после битвы – обшарил кошели убитых.
Только убитых оказалось больше, чем я думал.
– А эти скрюченные демоны откуда взялись? – спросил я.
Еще два бойца из отряда Рогача так и не вступили в бой. Дородная женщина в нагруднике, вооруженная палашом, и девушка с луком, который мог решить исход схватки. Да любой чих мог решить, настолько все было зыбко. У женщины побагровело лицо, выпучились глаза, вывалился язык, как будто она задыхалась. Девушка с луком, падая, схватилась за сердце. Но никаких ран на ней я не заметил. Может быть, сердце разорвалось, такое случается, но ее молодость говорила о другом. Скорее уж, это был яд.
– Эй, ведьма! – позвал я.
– А? – ответила Норригаль и подошла ближе.
– Этих двоих убила ты?
– Ты же знаешь, что нет.
– Ничего я не знаю. И меньше всего знаю, кто убил Секачку и Щипачку. Если убийца решил сделать нам одолжение, то почему уложил именно их, а не ту густую и мощную бычью струю?
– Может быть, кто-то просто хотел уравнять силы?
– Да, и, может быть, он сейчас нас подслушивает.
– Вполне возможно.
– Эй! – сказал я громче. – Я просто хочу сказать спасибо. И все.
Другого ответа, кроме молчания, я и не ожидал. Но это еще ничего не значило.
Не стоит путать тишину с безопасностью.
Интереснее всего, что случилось после схватки, было наблюдать за тем, как спантийка обходилась со своей птицей, Далгатой. Это было похоже на отношения женщины и лошади или женщины и кошки, но и на что-то совершенно иное. Птица выполняла команды воительницы, и очень старательно. Я слышал, что корвидов не разрешалось кормить человечиной, чтобы не поощрять эту привычку, поэтому Далгата держалась в стороне от мертвецов, только бродила вокруг Гальвы, то и дело выкаркивая спантийское слово, означающее пищу: «Nourid».
Гальва скормила ей остатки жареного мяса, прихваченного с пира у Вывернутой башни, включая окорок косули, на который заглядывался я сам. Впрочем, у нас еще оставались копченые белки и кролик. Наевшись, огромная смертоносная птица принялась кататься по траве рядом с трупами, дрыгая лапами в воздухе, совсем как лошадь или собака. Гальва опустилась на колени рядом с ней, взъерошила хохолок на затылке и потерла кончик пугающе-острого клюва. Далгата по очереди расправила крылья, чтобы Гальва могла погладить маховые перья. Потом игриво похлопала спантийку крыльями и с довольным пощелкиванием прижалась щекой к ее щеке, моргая огромными черными глазами.
Эта драная птица любила спантийку.
Ну а я любил своих птиц.
В затвердевшем от крови кошеле человека-быка нашлись три «совенка», а также холтийская «герцогиня» – симпатичная монета с крохотной стройной женщиной, поднесшей руку ко рту то ли для воздушного поцелуя, то ли для того, чтобы сдержать рвоту. А также изрядное количество серебряных «рыцарей», «слуг» и «служанок». Все они отправились в мой кошель, после того как я вдохнул славный металлический запах каждой монетки. Было слишком темно, чтобы любоваться их красотой, но золото и серебро имеют свой особый дух, и я упивался им, пусть даже и разбавленным вонью звериной шкуры.
Монстр по имени Маррус носил с собой много странных вещичек: пуговицы из слоновой кости, камешки с рунами, иголку с ниткой, хоть я не представляю, как он мог ухватить ее толстыми пальцами, оловянные шляпные брошки и свисток из оленьей кости. Все это я тоже забрал. Никогда не знаешь, что может потом пригодиться. Не знал я и того, была ли грязная тряпичная кукла напоминанием о его собственном телячьем детстве или же трофеем, отобранным у мертвого крестьянского мальчишки. Нет ничего темней и загадочней, чем сердце бродяги.
– Гальва! – завопил я. – Бей другой рукой!
Человек-бык, который и бровью не повел, когда я чиркнул ножом по его голове, оглянулся на меня с округлившимися от страха глазами. Гальва все поняла. Она отпустила щит, поднырнула под булавой, так и не попавшей в цель, перехватила клинок левой рукой и ударила снизу вверх под кольчугу монстра, пустив свой яйцерез по прямому назначению.
– Нет! – закричала Оленья Кожа, но тут же смолкла, когда спантийка повернулась к ней от поверженного Рогача.
Корвид опрокинул Топора на спину. Тот выронил меч и закрыл лицо кольчужными рукавами, но птица растерзала его на части мощными, ломающими ребра ударами клюва. Заходясь влажным предсмертным кашлем, он прохрипел:
– Кэльм! Брета!
Я решил было, что это какой-то незнакомый язык, но оказалось, бандит просто звал своих приятелей, потому что он тут же добавил по-холтийски:
– Умоляю! Помогите!
При всех доспехах рыцарем он точно не был – они никогда не позволяют себе таких слов.
Рогач, или Маррус, стонал, стоя на коленях, моя стрела торчала из его черепа, словно плюмаж. Я подошел к нему сзади, но даже теперь еле дотянулся до мощной шеи, переложил Пальтру в правую руку и перерезал ему связки. Кровь хлынула рекой. Он даже не отнял ладонь от паха, пока я занимался этим. Услышав звериный вой, я обернулся к оскалившей зубы Оленьей Коже. Она явно хотела наброситься на меня, но понимала, что не сможет проскочить мимо Гальвы. Оленья Кожа была хорошим бойцом и могла бы нам пригодиться, если бы человек-бык не перетянул ее на сторону зла. Каждый из нас сам делает свой выбор.
С буйным криком ненависти она, прихрамывая, убежала в темноту. Птица посмотрела на спантийку, но Гальва покачала головой. У нее были глупые представления о чести, если именно они остановили ее руку. Врага нужно было добить. С другой стороны, разве не из-за этого странного чувства справедливости она пощадила меня, когда я пытался ограбить ее в Сиротском лесу? Кто я такой, чтобы возражать?
Не удержавшись, я крикнул вслед убегавшей разбойнице:
– Надеюсь, тебе понравится яичница всмятку, сучья убийца!
Гальва заковыляла к Норригаль, пар поднимался в холодный воздух от ее плоской обнаженной груди и мускулистых плеч. И тут я заметил кое-что странное.
Один из двух начерненных воронов с ее груди куда-то пропал, на этом месте осталась лишь кровавая каша.
Не только Рогач пользовался в бою зачарованными татуировками. Там и скрывалась эта прекрасная смертоносная птица. Кольчуга Гальвы ослабляла магию, и корвида было трудно обнаружить. Значит, спантийке приходилось снимать кольчугу, чтобы выпустить птицу или загнать обратно. Блудливые древние боги, Гальва прятала боевого корвида в своей груди!
17
Боевые трофеи
Поплевав на рукав рубахи, я начал стирать знак уха с ладони Норригаль. Она, к счастью, дышала, а когда пришла в себя, я тихо заговорил с ней. Сначала Норригаль не понимала, что с ней произошло, но постепенно память вернулась.
– Я такая глупая. Госпожа говорит, что я вечно пытаюсь сделать все и сразу и это меня погубит.
– С правдой не поспоришь. Ты чуть не спалила нас со всем дерьмом, а сама потеряла сознание от шума. Но если бы твой посох не засадил по зубам той женщине с топором, она снесла бы мне макушку, а потом налетела бы сзади на нашу воительницу. Без твоей помощи мы все отправились бы кормить червей вместо этих троих. Все к этому шло, но ты сделала свое дело. Подозреваю, что у тебя для нас еще много сюрпризов.
– Может быть, – сказала она, взяв меня за руку так, что это можно было понять по-разному.
Я решил не давать воли мечтам, но вдруг понял, что они начинают сбываться. На мгновение мне стало не по себе от этих мыслей на поле недавнего боя, но, как говорится в той песне, что поют на празднике урожая:
Одного за собою Самнайр позвал,
А другой уже лезет на сеновал.
Самнайр еще не закончил играть на свирели. Гальва как раз добивала женщину с цепом, которую клюнул в лицо корвид. Но именно спантийка заговорила первой:
– Поцелуй ей руку и поблагодари за честь сражаться рядом с ней. Давай, любимчик.
– Нет, прошу тебя!
– Я не могу отказать тебе в этом подарке.
– Подожди! Подожди!
– Тише, вы!
Как раз в это мгновение у меня разболелось раненое плечо, но это была сущая ерунда по сравнению с тем, как меня скрутило на следующий день. Было так худо, что я изучил расписание прихода боли. Когда самой Норригаль полегчало, она стала ухаживать за мной, натирая мазью края раны и прикладывая к ней тысячелистник. Как спантийка отделалась только синяками и пустотой вместо птицы на груди – это просто непостижимо.
– Ты ведь даже губу себе не прикусила, верно?
Она покачала головой.
– Столько везения тебе одной! – сказал я. – Ты украла его у нас.
– Не будешь впредь так мешкать. Боги благоволят быстрым.
– Мешкать? Ты хоть видела, как она двигалась?
– Видела, и лучше, чем ты.
Возразить было нечего, и я свернул разговор в другую сторону.
– А ты не думала продать свой щит? Родниковое дерево вдвое дороже золота. А для некоторых – дороже наших жизней, – добавил я, припомнив, что именно из-за желания Паграна завладеть щитом и я попал в эту мясорубку.
– Это щит моего деда. И золото не остановит стрелу.
– Согласен. Но щит не спасет от голода, не оплатит место на корабле, не найдет любимого, не наполнит флягу вином. Да и вор потянется за твоим золотом только тогда, когда оно плохо спрятано. А щит не спрячешь никак.
– Со стрелой в сердце ты уже не почувствуешь голода, а с корабля тебя попросту сбросят.
– Ладно, хрен с ним, – сказал я, но она еще не договорила.
– И любимая выйдет замуж за твоего брата, а вино вытечет через дырку в твоем животе.
Слушая нас, ведьмочка покачала головой.
– В жизни не слышала такого нелепого спора, – сказала она и рассмеялась.
Как только Норригаль закончила смазывать мою рану, я приступил к своему любимому занятию после битвы – обшарил кошели убитых.
Только убитых оказалось больше, чем я думал.
– А эти скрюченные демоны откуда взялись? – спросил я.
Еще два бойца из отряда Рогача так и не вступили в бой. Дородная женщина в нагруднике, вооруженная палашом, и девушка с луком, который мог решить исход схватки. Да любой чих мог решить, настолько все было зыбко. У женщины побагровело лицо, выпучились глаза, вывалился язык, как будто она задыхалась. Девушка с луком, падая, схватилась за сердце. Но никаких ран на ней я не заметил. Может быть, сердце разорвалось, такое случается, но ее молодость говорила о другом. Скорее уж, это был яд.
– Эй, ведьма! – позвал я.
– А? – ответила Норригаль и подошла ближе.
– Этих двоих убила ты?
– Ты же знаешь, что нет.
– Ничего я не знаю. И меньше всего знаю, кто убил Секачку и Щипачку. Если убийца решил сделать нам одолжение, то почему уложил именно их, а не ту густую и мощную бычью струю?
– Может быть, кто-то просто хотел уравнять силы?
– Да, и, может быть, он сейчас нас подслушивает.
– Вполне возможно.
– Эй! – сказал я громче. – Я просто хочу сказать спасибо. И все.
Другого ответа, кроме молчания, я и не ожидал. Но это еще ничего не значило.
Не стоит путать тишину с безопасностью.
Интереснее всего, что случилось после схватки, было наблюдать за тем, как спантийка обходилась со своей птицей, Далгатой. Это было похоже на отношения женщины и лошади или женщины и кошки, но и на что-то совершенно иное. Птица выполняла команды воительницы, и очень старательно. Я слышал, что корвидов не разрешалось кормить человечиной, чтобы не поощрять эту привычку, поэтому Далгата держалась в стороне от мертвецов, только бродила вокруг Гальвы, то и дело выкаркивая спантийское слово, означающее пищу: «Nourid».
Гальва скормила ей остатки жареного мяса, прихваченного с пира у Вывернутой башни, включая окорок косули, на который заглядывался я сам. Впрочем, у нас еще оставались копченые белки и кролик. Наевшись, огромная смертоносная птица принялась кататься по траве рядом с трупами, дрыгая лапами в воздухе, совсем как лошадь или собака. Гальва опустилась на колени рядом с ней, взъерошила хохолок на затылке и потерла кончик пугающе-острого клюва. Далгата по очереди расправила крылья, чтобы Гальва могла погладить маховые перья. Потом игриво похлопала спантийку крыльями и с довольным пощелкиванием прижалась щекой к ее щеке, моргая огромными черными глазами.
Эта драная птица любила спантийку.
Ну а я любил своих птиц.
В затвердевшем от крови кошеле человека-быка нашлись три «совенка», а также холтийская «герцогиня» – симпатичная монета с крохотной стройной женщиной, поднесшей руку ко рту то ли для воздушного поцелуя, то ли для того, чтобы сдержать рвоту. А также изрядное количество серебряных «рыцарей», «слуг» и «служанок». Все они отправились в мой кошель, после того как я вдохнул славный металлический запах каждой монетки. Было слишком темно, чтобы любоваться их красотой, но золото и серебро имеют свой особый дух, и я упивался им, пусть даже и разбавленным вонью звериной шкуры.
Монстр по имени Маррус носил с собой много странных вещичек: пуговицы из слоновой кости, камешки с рунами, иголку с ниткой, хоть я не представляю, как он мог ухватить ее толстыми пальцами, оловянные шляпные брошки и свисток из оленьей кости. Все это я тоже забрал. Никогда не знаешь, что может потом пригодиться. Не знал я и того, была ли грязная тряпичная кукла напоминанием о его собственном телячьем детстве или же трофеем, отобранным у мертвого крестьянского мальчишки. Нет ничего темней и загадочней, чем сердце бродяги.