Вопрос и ответ

Дэйви тупо смотрел, как на выгоне седлают Бурелома. Шум его лязгал криками боли, лицами женщин, на руках которых заклепывали браслеты.

Словами, которые они бросали нам в лицо.

– А раз они бегут из города, – продолжал мэр, – значит, будут и возвращаться.

Это он про бомбы. По одной за ночь почти все последние две недели. Раз их так много, это явно неспроста – значит, впереди што-то еще круче. Ни одну бомбистку на месте преступления не поймали – за исключением той, у которой бомба взорвалась прямо в руках, в процессе установки. Впрочем, от нее мы тоже немного нашли – несколько ошметков одежды и мяса.

На этой мысли я закрыл глаза.

Ничего не чувствую, ничего не пускаю внутрь.

(это была она?)

Ничего не чувствую.

– Ты хочешь, чтобы мы переклеймили всех женщин в городе? – негромко повторил Дэйви, не глядя на своего па.

– Я уже ответил на твой вопрос, – вздохнул тот. – Каждая женщина участвует в заговоре Ответа. Хотя бы на том основании, что она женщина и сочувствует другим женщинам.

Конюхи вывели на выгон Ангаррад. Она просунула голову через планки забора и толкнула меня носом. Тодд.

– Они будут сопротивляться, – сказал я, гладя ее по голове. – Мужчинам это тоже не понравится.

– Ах да, – кивнул мэр. – Ты же у нас пропустил вчерашнее собрание.

Мы с Дэйви переглянулись. Весь вчерашний день мы проработали и слыхом не слыхивали ни про какое собрание.

– Я говорил с жителями Нового Прентисстауна, – сказал мэр. – Как мужчина с мужчинами. Я объяснил им, какую угрозу представляет для всех нас Ответ и почему эта мера – просто разумный шаг к обеспечению безопасности для всех и каждого.

Он погладил Ангаррад по шее. Мне пришлось спешно спрятать вспышку, которую выдал Шум при виде этого.

– …и я не встретил никакого сопротивления.

– На собрании не было женщин, не так ли? – уточнил я.

– А ты как думаешь? Я не поощряю присутствие врага среди нас, – повернулся он ко мне.

– Но их же, еть, тысячи! – возопил Дэйви. – Переклепать всех – это ж вечность уйдет!

– У нас будут работать несколько команд, Дэвид, – успокоил его мэр, взглядом забирая все внимание сына. – Но, я уверен, вы всех их обгоните.

Дэйвин Шум слегка оживился.

– Вот увидишь, па, – сказал он, но на меня все-таки посмотрел.

Обеспокоенно так посмотрел.

Я снова погладил Ангаррад по носу. Конюхи вывели Морпета, растертого щеткой и блестящего от масла. Подчинись, сказал конь.

– Если вас это сильно волнует, – мэр взял поводья, – спросите себя вот что.

Он втек на седло одним гладким легким движением, словно сам был из воды, и посмотрел на нас оттуда, сверху.

– Спросите себя, зачем ни в чем не повинной женщине сопротивляться идентификации?



– Вам это с рук не сойдет, – сказала женщина почти ровным голосом.

Позади нас мистер Моллот взвел курок и прицелился из ружья ей в голову.

– Ты слепая? – парировал Дэйви (все бы хорошо, но прозвучало это слишком пискляво). – Мне прямо сейчас это сходит с рук, не заметила?

Мистер Моллот захохотал.

Дэйви резко крутанул закрутку. Металлическая полоска впилась женщине в руку повыше запястья. Она вскрикнула, схватилась за браслет и рухнула вперед, в последний момент успев выставить здоровую руку в пол. Так она и замерла, в наклоне, со свистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

Волосы у нее были стянуты на затылке тугим узлом, русые и каштановые вперемешку, как проводки на заду видака. С затылка одна прядь была седая, будто река вилась через пыльную равнину.

Я таращился на эту седину, отпустив фокус, размыв картинку.

Я есмь круг и круг есть я.


– Вставай, – велел женщине Дэйви. – Тобой займутся целители.

Он оглянулся: от самых дверей через холл к нам тянулась очередь женщин. Все неотрывно смотрели на нас.

– Мальчик велел тебе встать. – Мистер Моллот качнул стволом в ее сторону.

– Ты нам тут не нужен, – почти рявкнул Дэйви (очень напряженный голос). – Мы и без няньки прекрасно справляемся.

– А я вам не нянька, – ласково улыбнулся мистер Моллот. – Я вас защищаю.

Женщина встала – не сводя с меня взгляда.

Мое лицо было мертво. Далеко, не здесь… Не будет здесь, раз оно не обязано.

Я есмь круг и круг есть я.

– Где твое сердце? – спросила она в упор. – Куда ты дел свое сердце, если можешь творить такие вещи?

И, отвернувшись, она направилась к целительницам – их мы тоже уже заклеймили, – которые занялись ее раной.

Я проводил ее глазами.

Не знаю, как ее зовут.

Зато номер у нее теперь есть – 1484.

– 1485! – вызвал Дэйви.

Следующая женщина в очереди сделала шаг вперед.



Целый день мы переезжали из одного женского общежития в другое. Почти три сотни браслетов – куда быстрее, чем у нас выходило со спаклами. Когда солнце пошло на закат, мы повернули домой. Новый Прентисстаун обратил помыслы свои к комендантскому часу.

Оба молчали.

– Что за день, а, ссанина? – через некоторое время не выдержал Дэйви.

Я не ответил, да он и не ждал.

– С ними все будет в порядке, – объяснил он себе. – Там целительницы снимут боль и все такое.

Цок, цок, цок, ехали мы.

Я слышал его мысли.

Смеркалось. Лица было не разглядеть.

Может, поэтому он Шума и не прятал.

– Правда, когда они ревут… – поделился Дэйви.

Я не ответил.

– Тебе что, вообще сказать нечего? – уже чуть свирепее вопросил он. – Молчишь себе и молчишь, будто разговаривать больше совсем не хочешь, будто и не стою я разговоров.

Шум у него начал потрескивать.

– Как будто мне есть еще с кем поговорить, ссанина ты свиная. Как будто у меня был еще какой-то выбор в ентой ситуашии. Как будто никому никакого дела нет, что я там делаю, – настоящей работы мне никто не дает, такой, чтобы драться. С ентими дерьмовыми спаклами нянчиться! А потом на тебе! – повысили. Делать то же самое с бабами. И чего ради? Чего, я спрашиваю, ради?

Вопли стихли.

– Чтобы они ревели. И смотрели на нас так, словно мы и не люди вовсе.

– А мы и не люди, – вдруг вылетело у меня.

Сам удивился.

– А, мистер Новый-ты, соизволил раскрыть рот, да? – оскалился Дэйви. – Мистер Ничего-не-чувствую-я-етьский-круг. Мистер Крутой парень. Да ты бы своей собственной ма башку прострелил, если бы мой па тебе велел.

Я ничего не сказал. Только заскрипел зубами.

Дэйви с минуту тоже молчал. А потом вдруг сказал:

– Прости.