Вопрос и ответ
Часть 50 из 112 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Но Уилф откуда-то все знал… Откуда-то он всегда все знал.
– Н’точно тип-топ, Хильди, – сказал он, приканчивая завтрак. – Наш’нский Тодд, ж’вой он, уж как пить дать.
Я посмотрела прямо в диск зябкого утреннего солнца и сглотнула… хотя глотать во рту было уже нечего.
– Б’дь сильной, – добавил он. – Супротив того, што грядет.
– А што грядет? – спросила я его спину, удалявшуюся по направлению к столовой.
Он хлебнул на ходу кофе и не остановился.
Я прикончила свою кружку, растерла руки, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Надо будет спросить сегодня снова, сказать, что она как хочет, а я пойду на следующее же задание, потому что мне надо найти…
– Сидишь тут одна-одинешенька?
Это Ли, тот белобрысый солдатик, стоял передо мной и улыбался во все зубы, сколько их там у него было.
Почему-то я немедленно залилась краской.
– Ничего подобного.
Встала, отвернулась, подхватила тарелку…
– Слушай, тебе необязательно уходить.
– Я уже закончила.
– Виола…
– Она самая.
– Я не то хотел сказать!
Но я уже топала назад, в столовую, проклиная предательский румянец.
Ли тут не единственный мужчина. Ну, то есть он даже еще и не мужчина толком, но, как и Уилфу, им с Магнусом теперь в город путь заказан – не особо притворишься солдатом, когда тебя в лицо знают.
Но есть кроме них и другие, и в этом самый большой секрет Ответа.
Как минимум треть народу тут – мужчины. Прикидываются солдатами, которые конвоируют женщин в город и обратно; помогают мистрис Койл с планированием и целеполаганием – они разбираются в оружии, во взрывчатке, верят в общее дело, искренне хотят бороться с мэром и всем, за что он стоит.
Мужчины, потерявшие жен, дочерей, матерей. Дерутся теперь, чтобы их спасти, а нет – так хоть отомстить за то, что помнят.
По большей части именно так – за то, что помнят.
Пусть в городе думают, что здесь только женщины: так мужчины смогут приходить и уходить незамеченными, даже если мэр на самом деле давно уже смекнул, что к чему, – а иначе зачем он лишает лекарства толпы своих людей? Если так и дальше пойдет, Ответ не сможет пользоваться своими запасами – чтобы не выделяться. И тогда…
Я кинула быстрый взгляд назад, на Ли, – и тут же отвернулась.
И чего он за мной таскается?
Я так пока еще и не смогла…
Да у меня даже шанса не было спросить, чего ему надо.
Я так задумалась, что не заметила, как дошла до двери, и что открыли ее с другой стороны и не я, тоже не сообразила…
Пока не уставилась в глаза мистрис Койл.
Здороваться я не стала.
– Вы возьмете меня с собой в следующий рейд, – выпалила я с порога.
– Ты сама прекрасно знаешь, почему я не могу. – Она и мускулом не дрогнула.
– Тодд сразу же к нам присоединится, – возразила я. – Сию же секунду.
– Другие не так в этом уверены, моя девочка. – Я уже даже и рот раскрыла, чтобы ответить, но она продолжала: – И это при условии, что он все еще жив. Что в целом неважно, так как мы все равно не можем дать им тебя захватить. Ты – наш самый ценный приз. Девочка, способная помочь президенту, когда корабли приземлятся…
– Я…
Она остановила меня жестом.
– Я не намерена еще раз бодаться с тобой по этому поводу. Есть дела и поважнее.
В лагере стало как-то очень тихо. Люди у нее за спиной замерли, глядя, как мы меряем друг друга взглядами. Никто не решался обойти нас или попросить дать дорогу. Даже мистрис Форт и Надари стояли и смирно ждали. Как и Теа, они отказывались со мной разговаривать с самого приезда – приспешницы мистрис Койл… никто из них в жизни бы не осмелился говорить с ней в таком тоне, как я.
Все здесь считали меня опасной – ну, немного.
Я сама удивилась, когда поняла, что мне это даже нравится.
Я посмотрела ей в глаза – твердые, неподатливые.
– Я вас не прощу, – сообщила тихо, словно никого рядом не было. – Ни за что. Ни сейчас, ни потом.
– Твое прощение мне не нужно, – ответила она так же тихо. – Но в один прекрасный день даже ты поймешь.
Ее взгляд заискрился, а на губах промелькнула улыбка.
– Кстати, – произнесла она уже громче, – полагаю, пора тебе браться за работу.
22
1017
[Тодд]
– Быстрее, еть, шевелиться можно?
Четыре-пять спаклов, што были поближе ко мне, шарахнулись прочь. А ведь я даже не особенно громко рявкнул.
– Шевелитесь, вашу еть!
В ответ – ни мысли, ни Шума. Ничего.
Видимо, лекарство у них в фураже, который я по-прежнему гребу каждый день лопатой. Почему? Почему им дают, а больше никому – нет? Из-за него они с виду што твое море: щелкают молча, гнут белые спины на холоде, дышат белыми ртами, белые руки хватают комьями грязь… Смотришь так на монастырский двор, на все эти белые одинаковые тела за работой – чем тебе не овечье стадо, а? А? Овцы, как есть овцы.
Правда, ежели присмотреться, станет видно семьи – мужья, жены, отцы, сыновья. Те, што старше, подымают меньше и медленней. Молодые им помогают, стараются не дать нам заметить, што старики не могут как следует работать. Вон ребенок примотан к материнской груди какой-то старой тряпкой. Вон высокий спакл распоряжается другими, организует их – цепочкой работать, знамо, быстрее. Вон маленькая женщина обирает грязь вокруг воспаленной номерной заклепки у женщины побольше. Работают вместе, головы держат низко, на глаза стараются не попадаться – ни мне, ни Дэйви, ни тем паче охране по ту сторону колючей проволоки.
Если как следует присмотреться – все это видно.
Но проще не присматриваться.
Лопаты им раздать, конечно же, нельзя. Ну как воспользуются ими против нас как оружием? Солдаты вон на стене так и дергаются всякий раз, стоит только спаклу руку поднять повыше. Все они здесь припали к земле, роют, камни ворочают, молчат, как тучи, мучаются и ничего, ничего с этим не делают.
А у меня оружие есть. Мне-то вон ружье обратно выдали.
Потому как куда я отсюда уйду?
Теперь, когда она пропала.
– Поторапливайся! – заорал я на какую-то спачку, Шум так весь и закраснел.
Дэйви уставился на меня с изумленной ухмылкой на роже. Я отвернулся и зашагал через поле к другой группе. Уже почти дошел, когда услышал за спиной щелчок погромче.
Озирался, пока не нашел источник – как всегда, один и тот же. 1017 опять глазел на меня взором, ни разу не теплым и не всепрощающим. Потом медленно опустил глаза – уставился мне на руки.
Только тогда до меня дошло, с какой силой я вцепился в ружье, – даже не помнил, когда я его с плеча успел снять.
Даже со всей этой спачьей рабочей силой до окончания строительства еще добрых месяца два пройдет – чем бы там это здание в итоге ни было; к этому времени зима уже будет в разгаре, а у спаклов – никакого укрытия… типа, они его сейчас как раз и строят. Спаклы, конечно, на улице привыкли находиться больше, чем люди, но зимних морозов без крыши над головой даже они не выдержат, а перемещать их никуда не собираются, насколько я слышал.
Тем не менее все внутренние стены у нас за неделю уже своротили – на два дня вперед запланированного, – и никто из спаклов даже не сдох, хотя несколько поломали руки. Этих солдаты увели.
Больше мы их не видели.
К концу второй недели после того, как взорвали башню, мы уже почти выкопали все котлованы и собирались заливать фундаменты. Надзирать за этим полагалось нам с Дэйви, хотя спаклы вроде бы сами знали, как все делается.
– Па говорит, это они отстраивали город после Спачьей войны, – поделился Дэйви. – Хотя поглядишь на это стадо, и ведь не скажешь.
– Н’точно тип-топ, Хильди, – сказал он, приканчивая завтрак. – Наш’нский Тодд, ж’вой он, уж как пить дать.
Я посмотрела прямо в диск зябкого утреннего солнца и сглотнула… хотя глотать во рту было уже нечего.
– Б’дь сильной, – добавил он. – Супротив того, што грядет.
– А што грядет? – спросила я его спину, удалявшуюся по направлению к столовой.
Он хлебнул на ходу кофе и не остановился.
Я прикончила свою кружку, растерла руки, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Надо будет спросить сегодня снова, сказать, что она как хочет, а я пойду на следующее же задание, потому что мне надо найти…
– Сидишь тут одна-одинешенька?
Это Ли, тот белобрысый солдатик, стоял передо мной и улыбался во все зубы, сколько их там у него было.
Почему-то я немедленно залилась краской.
– Ничего подобного.
Встала, отвернулась, подхватила тарелку…
– Слушай, тебе необязательно уходить.
– Я уже закончила.
– Виола…
– Она самая.
– Я не то хотел сказать!
Но я уже топала назад, в столовую, проклиная предательский румянец.
Ли тут не единственный мужчина. Ну, то есть он даже еще и не мужчина толком, но, как и Уилфу, им с Магнусом теперь в город путь заказан – не особо притворишься солдатом, когда тебя в лицо знают.
Но есть кроме них и другие, и в этом самый большой секрет Ответа.
Как минимум треть народу тут – мужчины. Прикидываются солдатами, которые конвоируют женщин в город и обратно; помогают мистрис Койл с планированием и целеполаганием – они разбираются в оружии, во взрывчатке, верят в общее дело, искренне хотят бороться с мэром и всем, за что он стоит.
Мужчины, потерявшие жен, дочерей, матерей. Дерутся теперь, чтобы их спасти, а нет – так хоть отомстить за то, что помнят.
По большей части именно так – за то, что помнят.
Пусть в городе думают, что здесь только женщины: так мужчины смогут приходить и уходить незамеченными, даже если мэр на самом деле давно уже смекнул, что к чему, – а иначе зачем он лишает лекарства толпы своих людей? Если так и дальше пойдет, Ответ не сможет пользоваться своими запасами – чтобы не выделяться. И тогда…
Я кинула быстрый взгляд назад, на Ли, – и тут же отвернулась.
И чего он за мной таскается?
Я так пока еще и не смогла…
Да у меня даже шанса не было спросить, чего ему надо.
Я так задумалась, что не заметила, как дошла до двери, и что открыли ее с другой стороны и не я, тоже не сообразила…
Пока не уставилась в глаза мистрис Койл.
Здороваться я не стала.
– Вы возьмете меня с собой в следующий рейд, – выпалила я с порога.
– Ты сама прекрасно знаешь, почему я не могу. – Она и мускулом не дрогнула.
– Тодд сразу же к нам присоединится, – возразила я. – Сию же секунду.
– Другие не так в этом уверены, моя девочка. – Я уже даже и рот раскрыла, чтобы ответить, но она продолжала: – И это при условии, что он все еще жив. Что в целом неважно, так как мы все равно не можем дать им тебя захватить. Ты – наш самый ценный приз. Девочка, способная помочь президенту, когда корабли приземлятся…
– Я…
Она остановила меня жестом.
– Я не намерена еще раз бодаться с тобой по этому поводу. Есть дела и поважнее.
В лагере стало как-то очень тихо. Люди у нее за спиной замерли, глядя, как мы меряем друг друга взглядами. Никто не решался обойти нас или попросить дать дорогу. Даже мистрис Форт и Надари стояли и смирно ждали. Как и Теа, они отказывались со мной разговаривать с самого приезда – приспешницы мистрис Койл… никто из них в жизни бы не осмелился говорить с ней в таком тоне, как я.
Все здесь считали меня опасной – ну, немного.
Я сама удивилась, когда поняла, что мне это даже нравится.
Я посмотрела ей в глаза – твердые, неподатливые.
– Я вас не прощу, – сообщила тихо, словно никого рядом не было. – Ни за что. Ни сейчас, ни потом.
– Твое прощение мне не нужно, – ответила она так же тихо. – Но в один прекрасный день даже ты поймешь.
Ее взгляд заискрился, а на губах промелькнула улыбка.
– Кстати, – произнесла она уже громче, – полагаю, пора тебе браться за работу.
22
1017
[Тодд]
– Быстрее, еть, шевелиться можно?
Четыре-пять спаклов, што были поближе ко мне, шарахнулись прочь. А ведь я даже не особенно громко рявкнул.
– Шевелитесь, вашу еть!
В ответ – ни мысли, ни Шума. Ничего.
Видимо, лекарство у них в фураже, который я по-прежнему гребу каждый день лопатой. Почему? Почему им дают, а больше никому – нет? Из-за него они с виду што твое море: щелкают молча, гнут белые спины на холоде, дышат белыми ртами, белые руки хватают комьями грязь… Смотришь так на монастырский двор, на все эти белые одинаковые тела за работой – чем тебе не овечье стадо, а? А? Овцы, как есть овцы.
Правда, ежели присмотреться, станет видно семьи – мужья, жены, отцы, сыновья. Те, што старше, подымают меньше и медленней. Молодые им помогают, стараются не дать нам заметить, што старики не могут как следует работать. Вон ребенок примотан к материнской груди какой-то старой тряпкой. Вон высокий спакл распоряжается другими, организует их – цепочкой работать, знамо, быстрее. Вон маленькая женщина обирает грязь вокруг воспаленной номерной заклепки у женщины побольше. Работают вместе, головы держат низко, на глаза стараются не попадаться – ни мне, ни Дэйви, ни тем паче охране по ту сторону колючей проволоки.
Если как следует присмотреться – все это видно.
Но проще не присматриваться.
Лопаты им раздать, конечно же, нельзя. Ну как воспользуются ими против нас как оружием? Солдаты вон на стене так и дергаются всякий раз, стоит только спаклу руку поднять повыше. Все они здесь припали к земле, роют, камни ворочают, молчат, как тучи, мучаются и ничего, ничего с этим не делают.
А у меня оружие есть. Мне-то вон ружье обратно выдали.
Потому как куда я отсюда уйду?
Теперь, когда она пропала.
– Поторапливайся! – заорал я на какую-то спачку, Шум так весь и закраснел.
Дэйви уставился на меня с изумленной ухмылкой на роже. Я отвернулся и зашагал через поле к другой группе. Уже почти дошел, когда услышал за спиной щелчок погромче.
Озирался, пока не нашел источник – как всегда, один и тот же. 1017 опять глазел на меня взором, ни разу не теплым и не всепрощающим. Потом медленно опустил глаза – уставился мне на руки.
Только тогда до меня дошло, с какой силой я вцепился в ружье, – даже не помнил, когда я его с плеча успел снять.
Даже со всей этой спачьей рабочей силой до окончания строительства еще добрых месяца два пройдет – чем бы там это здание в итоге ни было; к этому времени зима уже будет в разгаре, а у спаклов – никакого укрытия… типа, они его сейчас как раз и строят. Спаклы, конечно, на улице привыкли находиться больше, чем люди, но зимних морозов без крыши над головой даже они не выдержат, а перемещать их никуда не собираются, насколько я слышал.
Тем не менее все внутренние стены у нас за неделю уже своротили – на два дня вперед запланированного, – и никто из спаклов даже не сдох, хотя несколько поломали руки. Этих солдаты увели.
Больше мы их не видели.
К концу второй недели после того, как взорвали башню, мы уже почти выкопали все котлованы и собирались заливать фундаменты. Надзирать за этим полагалось нам с Дэйви, хотя спаклы вроде бы сами знали, как все делается.
– Па говорит, это они отстраивали город после Спачьей войны, – поделился Дэйви. – Хотя поглядишь на это стадо, и ведь не скажешь.