Вообрази меня

Мы постараемся – ее слова. Я и не понял, что «постараться» значит ради этого мальчика рисковать жизнью. Ради меня. Черт побери, как же я ее люблю.

Я становлюсь невидимым.

Андерсон пытается остановить хлещущую из горла кровь, однако не выпускает из рук Джеймса, а тот, похоже, без сознания.

По бокам у него остаются охранники.

Я делаю два выстрела.

Они оба падают с воплями. Андерсон цепляется за воздух, а потом окровавленной рукой нащупывает пистолет, с его губ все еще стекает кровь. Я не упускаю возможности дать ему в нос.

Он в бешенстве, больше от удивления, чем от боли. Тут поспевает Брендан – хлопком создает закручивающуюся молнию, которая, потрескивая, обвивается вокруг ног Андерсона и временно его парализует.

Андерсон выпускает Джеймса.

Мальчик не успевает упасть, я ловлю его и стрелой мчусь к Лили, которая ждет меня, немного заступив за световое кольцо Нурии. Сгружаю безжизненное тело Джеймса ей на руки, а Брендан выстраивает вокруг них электрический щит. Один удар сердца, и их уже нет.

Меня наполняет облегчение.

Слишком рано. Ситуация выводит меня из равновесия. Меньше чем на секунду моя невидимость дает сбой, и меньше, чем через секунду на меня нападают сзади.

Я падаю на землю, жестко, выбивая из легких воздух. Силюсь перевернуться, встать, но солдат Андерсона уже тычет в лицо винтовкой. И стреляет.

Из ниоткуда возникает Касл, сбивая солдата с ног. Одним движением он останавливает пули, перенаправляя предназначавшиеся мне заряды, и я даже не осознаю случившееся, пока не вижу, как тот парень бухается на колени. Передо мной – истекающее кровью антропоморфное решето, испускающее из себя жизнь. Внезапно все вокруг становится похоже на какой-то сюр.

Я вскарабкиваюсь на ноги, жутко стучит в висках. Касл уже куда-то идет, вырывая из земли дерево. Стефан использует сверхспособности, чтобы разгромить как можно больше солдат; они не прекращают палить, а он двигается медленно, каждый сантиметр его одежды в крови. Я вижу, что он покачивается. Бегу к нему, пытаюсь закричать, предупредить, голос теряется в гвалте, и скорость уже не та. На Стефана нападает солдат, дает несколько очередей, и на сей раз я все-таки ору.

Подбегает Хайдер.

Он с криком опускается перед другом, прижимая Стефана к земле, защищая его тело своим, одновременно кидая что-то в воздух.

Взрыв.

Меня отбрасывает назад, в черепушке звенит. Я как в бреду поднимаю голову и замечаю Назиру и Уорнера, каждый схватился врукопашную. Раздается душераздирающий вопль, и я силюсь подняться на этот звук.

Сэм.

Нурия летит к ней со мной наперегонки, падает на колени и отрывает тело жены от земли. Она оборачивает вокруг себя и те́ла Сэм ослепительные ленты света. Защитные спирали такие яркие, что смотреть на них невыносимо. Ближайший солдат вскидывает руку, закрывая глаза, и стреляет, крича, даже когда сила света Нурии начинает оплавлять кожу на его руках.

Я пускаю ему пулю между зубов.

Из ниоткуда появляются еще пятеро, наступая со всех сторон, и на долю секунды я не могу не подивиться. По словам Касла, было только двенадцать человек, два из которых – Андерсон и Джеймс. Обвожу взглядом поле боя, дюжину солдат, активно атакующих наших, затем возвращаюсь к тем пяти, что держат путь прямо ко мне.

В голове путаница.

А потом, когда они начинают стрелять – ужас.

Я делаюсь невидимым, проскальзывая через единственную щелочку между двумя солдатами, в повороте открываю огонь. Пара выстрелов попадают в цель, остальные – мимо. Перезаряжаю, отбрасывая на землю опустевшую обойму, и только готов стрелять, как слышу ее голос.

– Держись, – шепчет она.

Назира обвивает меня руками за талию и прыгает.

Вверх.

Пуля свистит прямо у голени. Жжется, она задела кожу, но прохлада ночного неба так бодрит, что я позволяю себе вздохнуть полной грудью и закрыть глаза на целую секунду. Здесь, наверху, крики едва слышны, отсюда может показаться, что кровь – вода, а крики – смех.

Увы, сон длится лишь мгновение.

Наши ноги вновь касаются земли, уши вновь наполняют звуки войны. В благодарность я быстро сжимаю руку Назиры, и мы разделяемся. Я приближаюсь к группе людей, там и мужчины, и женщины, я их не узнаю, люди из Прибежища, и бросаюсь в самое сердце резни, уговаривая одного из подбитых бойцов сдать назад и искать укрытие. Вскоре я с головой ухожу в драку, защищаюсь и нападаю, повсюду стрельба. Захлебывающиеся рыдания. Даже мысли не возникает оторваться от действа. И тут земля под ногами начинает дрожать.

Касл.

Его высоко поднятые руки устремляются к близстоящему зданию. Оно сильно трясется, вылетают гвозди, содрогаются окна. Несколько охранников тянутся за оружием, однако останавливаются при звуке голоса Андерсона. Я не слышу, что он говорит. Похоже, он почти восстановился, а его приказы, наверное, столь сумасбродны, что вызывают секундное замешательство в рядах солдат. Безо всякого на то основания, доступного моему разуму, охранники, с которыми я сражался, вдруг ретируются.

Слишком поздно.

Крыша соседнего здания с визгом проваливается, и Касл завершающим, свирепым движением отрывает стену. Одной рукой он отодвигает пару наших бойцов, оказавшихся под ударом, а другой швыряет наземь гигантскую стену, и она с грохотом разбивается вдребезги. Повсюду осколки, деревянные балки со стоном гнутся и ломаются. Несколько солдат ныряют в укрытие, по крайней мере трое погребены под обломками. Мы все приготовились к ответному удару…

Андерсон вскидывает руку.

Солдаты тут же замирают, оружие безвольно висит в их руках. Потом практически синхронно они вытягиваются по стойке смирно.


Выжидают.

Смотрю на Касла – что дальше-то, – но он, как и все остальные, не отрывает взгляда от Андерсона. Все замерли в бредовой надежде, что, возможно, сражение подошло к концу. Касл разворачивается, встречается взглядом с Нурией, которая все еще прижимает к груди Сэм. Через секунду он поднимает руку. Временная передышка. Прекращение боевых действий.

Я в это не верю.

Тишина накрывает ночь. Андерсон, пошатываясь, выходит вперед, его блестящие губы ядовито-красного цвета, рукой он прижимает к шее платок. Конечно, мы слышали об этом, о его способности самоисцеляться, да только когда видишь все собственными глазами в реальном времени – это совершенно другая история. Дикость.

Андерсон говорит, и его голос вспарывает тишину. Рассеивает чары.

– Довольно. Где мой сын?

По толпе окровавленных бойцов проходит шепоток, красное море медленно расступается. Уорнер не заставляет себя ждать; он выходит вперед в полной тишине, лицо в пятнах крови. В правой руке зажат пулемет.

Смотрит на отца. Молчит.

– Что ты с ней сделал? – мягко интересуется Андерсон и сплевывает сгусток крови на землю.

Потом промокает губы тем же платком, которым зажимал на шее рваную рану. Вся сцена просто отвратительна.

Уорнер продолжает молчать.

Думаю, никому не известно, где он ее спрятал. Джей словно испарилась.

Секунды пролетают в таком напряженном молчании, что мы все начинаем переживать за исход передышки. Замечаю, что пара солдат наставляют на Уорнера оружие, и в ту же секунду небо над нами разрывает одинокая молния.

Брендан.

Я смотрю на него, потом на Касла. Андерсон снова поднимает руку, чтобы солдаты повременили. И вновь они уступают.

– Я спрошу еще только раз, – обращается Андерсон к своему сыну, его голос начинает дрожать от возрастающей мощи. – Что ты с ней сделал?

Уорнер не сводит с него бесстрастного взгляда.

Он весь забрызган чей-то кровью, пулемет в руках держит, словно портфель, и смотрит на отца совершенно невозмутимо. Андерсон не умеет владеть собой так, как умеет Уорнер – и для всех очевидно, что эту битву характеров он проиграет.

Андерсон явно начинает выходить из себя.

Его волосы спутались, местами стоят торчком. На лице застывают капли крови, наливаются глаза. Он выглядит невменяемым – абсолютно на себя не похожим. Я понятия не имею, что будет дальше.

И тут он бросается на Уорнера.

Словно агрессивный алкоголик, дикий и злобный, полностью съехавший с катушек. В его раскачивающейся походке чувствуются одновременно необузданность и сила, неустойчивость и продуманность. Он напоминает – меня озарило, и я ужаснулся – отца Адама, о котором я так много слышал. Агрессивного пьяницу, движимого гневом.

Вот только в данный момент Андерсон, судя по всему, не пьян. Нет. Это чистейшей воды злоба.

Похоже, он потерял голову.

Ему мало просто застрелить Уорнера. Ему мало, чтобы его застрелил кто-то другой. Он хочет забить сына до смерти, превратить в кашу. Жаждет расплаты на физическом уровне. Жаждет своими руками ломать кости и вырывать органы. Жаждет удовольствия от осознания того, что он сам и только сам уничтожил собственного сына.

Уорнер ему такого удовольствия не доставляет.

Он встречает противника четкими, перетекающими друг в друга движениями, уклоняясь, отступая в сторону, изгибаясь, защищаясь. Он не пропускает ни одного удара.

Словно читает мысли Андерсона.

Я не единственный остолбенел от происходящего. Впервые вижу, чтобы Уорнер так двигался. Я наблюдаю, как он отражает каждую атаку, все до одной, и внезапно преисполняюсь невольным уважением. Все жду, когда он вырубит этого придурка, однако Уорнер не пытается ударить Андерсона; он лишь защищается. И только когда я замечаю, как нарастает ярость на лице Андерсона, я понимаю: Уорнер это делает нарочно.

Он не дает сдачи, потому что знает: именно это Андерсону и нужно. Невозмутимое, бесстрастное выражение лица сына доводит отца до белого каления. И чем дольше тому не удается выбить Уорнера из колеи, тем больше он звереет. Кровь еще сочится из недолеченной раны на шее, и Андерсон злобно рычит, доставая из внутреннего кармана пиджака пистолет.

– Довольно! Все, хватит!

Уорнер аккуратно отступает на шаг назад.

– Отдай девчонку, Аарон. Отдай девчонку, и я пожалею этих идиотов. Мне нужна только она.

Уорнер застыл точно камень.

– Отлично, – злобно гаркает Андерсон. – Схватить его.

Шесть солдат начинают наступать на Уорнера, а тот даже не дернулся. Я обмениваюсь взглядом с Уинстоном, и этого достаточно. Я накидываю на него невидимость, а он вытягивает руки и своей способностью растягивать конечности укладывает троих на землю. В тот же миг Хайдер вытаскивает из-под окровавленной кольчуги, которую носит под верхней одеждой, мачете и перебрасывает его Уорнеру, который роняет пулемет и, не глядя, ловит нож за рукоять.

Мачете, мать его!

Касл, стоя на коленях, простирает руки к небу, отрывая еще куски от полуразрушенного здания, однако теперь люди Андерсона не дают ему такой возможности. Я рвусь вперед, но не успеваю помочь, и Касла вырубают сзади. Все равно бросаюсь в драку и, сражаясь с солдатом за его пистолет, использую навыки, приобретенные еще в детстве: одиночный, жесткий удар в нос. Чистый апперкот. Мощный удар в грудь. И старое доброе удушение.