Волк в ее голове. Книга I

Раздается звонок. Вероника Игоревна слабо машет рукой, чтобы мы расходились. Скребут о линолеум стулья, множатся голоса, взвизгивают молнии на рюкзаках.

— В столову? — спрашивает Валентин.

Я мотаю головой.

— Попозже догоню.

— Хочешь, пожду?

— Не-а.

— Прости?

Я закатываю глаза.

— Говорю, не надо! Купите мне две булы с сосисами.

— Сам как була с сосисой.

— Ха-ха. Какая оригинальная шутка.

— Шута. — Валентин лыбится, пока не замечает мой скепсис. — Дела необычайной важности?

— И чрезвычайной секретности. — Я достаю толстый, формата А4, пакет документов. Сверху чернеет адрес Вероники Игоревны, а пониже расположилось название фирмы «Башня» с соответствующим логотипом: средневековой дурындой из необработанных камней. — Какой-то мужик просил передать у гимназии.

— Сын мой, он там с семи утра стоял.

— И че никто не помог ему? — хмурюсь я.

Валентин театрально задумывается.

— Не хотели, не видели смысла, наши родители учили нас не разговаривать с незнакомцами.

— Твой дедушка — особенно.

Валентин открывает рот, но понимает, что попал впросак. К нам подходят Олеся и Коваль. Олеся пробегает своими пухлыми пальчиками по руке Валентина и тянет его к выходу. Коваль вставляет наушники.

— Смотри-ка, подловил. — Валентин хмыкает. — Ладно, мне было откровенно влом. И мужичок был мерзотный.

Коваль двигает тазом вперёд-назад, будто, кхм, сношается с Олесей.

— Можно узнать, чем ты занимаешься? — со вздохом спрашивает она.

Коваль невозмутимо отвечает «трахаюс-с» и продолжает двигать тазом.

— Давай ты найдёшь для этого собственную девушку, — предлагает Валентин и тянет Олесю к себе, подальше от Коваля.

Коваль стонет и с обиженным видом включает громче музыку в ушах.

— Мобыть, и найду.

— В столовой попробуй. Путь к сердцу женщины лежит через кофе.

— Моя твоя не слышать.

Я еще улыбаюсь шуточной ссоре, но внутри разливается жалость — к невезучему мужику и к Веронике Игоревне, которой никто не передал документы.

— Блин, я не понимаю этого. Ходить в церковь — можем. Петь на старославянском — можем. Носить кресты, вешать иконы, давать милостыню, жертвовать на приюты бездомных, подбирать замерзших котят — да, можем! Но едва нас просит о помощи человек, мы чешем мимо. Логика, ау?

Олеся зевает. Коваль с непонимающим видом вынимает один наушник.

— Ну, начал архиерействовать. — Валентин тычет меня кулаком в плечо, но чересчур сильно, будто не прощается добродушным жестом, а злится. — Две булы с сосисами. Отправлю посылой.

«Три Ко» уходят. Я тру место удара, закидываю в рюкзак тетрадку и направляюсь к Веронике Игоревне.

Она опёрлась виском на руку и смотрит в окно — на кладбище, засыпанное снегом. Рыжие волосы засалились и неряшливо, прядями закрывают глаза. Вся Вероника Игоревна выглядит неряшливо — как и мятая юбка, как белая рубашка с закатанными рукавами, рубашка с желтизной на воротнике, рубашка, которую давно не стирали и не гладили.

Я ловлю себя на мысли, что с этой соскальзывающей в немолодость красотой, с тенями снов в углах черных глаз, с огнем волос мама Дианы кажется продолжением кабинета — как если бы его инопланетное пламя сошло со стен и приняло облик человека.

— Вероника Игоревна?

Молчание в ответ. Черные глаза странно подрагивают, будто сознание вышло по делам, но прикрыло дверь не до конца — оставило щелочку и одним ухом подслушивает реальность.

— Вам просили передать. — Я боязливо протягиваю документы.


— Что? — Вероника Игоревна моргает и оглядывается. — Не поняла?

Я вежливо улыбаюсь и еще на пару миллиметров приближаю к ее лицу бумажный пакет. Да, мне приятно помочь Веронике Игоревне. Все-таки учиться у нее интересно.

— Вам просил мужчина передать. У гимназии стоял и… ждал вас. Сказал, это очень для вас важно.

Красивые черты Вероники Игоревны искажаются, и у меня в животе пробегает холодок.

— Кто просил?.. — с тихой угрозой спрашивает Вероника Игоревна.

— Ну, мужчина…

— Вы всегда делаете то, что просят «мужчины»? Или вы с ним заодно?

Я растерянно опускаю руку с документами. Вероника Игоревна со свистом втягивает носом воздух, вырывает у меня пакет и трясет им, чтобы листы внутри конверта съехали в сторону прозрачного окошка. Чёрные глаза напрягаются, щурятся, и бумага словно тяжелеет — гранитом ложится на руки Вероники Игоревны.

— Сколько он вам заплатил?

— Че? Нисколько! Вероника Игоревна!..

Меня обжигает от стыда — как за глупую, непоправимую ошибку. Я вытягиваю шею и всматриваюсь в надпись на документе. Увы, под острым углом ничего не видно: пластиковое окошко изогнулось и смазало текст.

— Вам… у вас с Дианой проблемы будут? Из-за этого письма?

Вероника Игоревна молча отворачивается и смотрит в окно.

Снег закончился. Небо не темное и не светлое — промежуточное. Розоватое, пастельно-оранжевое, полупрозрачное — будто свод Земли вырубили из халцедона или яшмы. На горизонте мрачной стеной плывут тучи. Фонари светят ярко, но все освещение — и естественное, и искусственное — образует паранормальное… розовато-пастельно-оранжевое сочетание.

— Почему бы вам не спросить об этом у Дианы?

Хлестко, как удар веткой по лицу.

Я сглатываю.

— Нечего сказать? — зло спрашивает Вероника Игоревна.

Она резко встает: хватает что-то с химического стола, подходит к раковине и поднимает бумажный пакет. К его углу Вероника Игоревна приближает… зажигалку?

— Вот вам бесплатный урок, Артур Александрович. Если встречаете проблемы — испепеляйте их.

Вероника Игоревна щелкает кнопкой: вырывается рыжий фейрверк и гаснет. Пламя не появляется. Она хмурится и пробует снова — и снова шипят бессмысленные искры. Мама Дианы повторяет этот странный фокус в третий, четвертый раз, затем бессильно опускает руки. Закрывает глаза.

— С-сорян. Это не мое дело, только… Сорян. Только помочь думал.

Ха-ха. Вы наверняка заметили, что мне следовало думать лучше.

— Как она? — спрашиваю я.

Вероника Игоревна так и стоит у раковины — глаза закрыты, плечи поникли, — будто снова «зависла», как на уроке.

— Все еще обет молчания? — шучу я неловко и тут же смущаюсь от собственной неуклюжести.

— Забавно.

— Забавно?

— Все задают этот вопрос мне, а не ей.

Я чувствую, как шея и щеки вспыхивают огнем.

Вероника Игоревна открывает глаза и возвращается к столу.

— Родительский комитет опять говорит об исключении.

С тех пор, как Диана замолчала, все говорят об ее исключении. Не удивлюсь, если и морская свинка Коваля в курсе дел.

— Вам нужно с кем-то профессиональным посоветоваться, наверное. Хотя бы насчет блужданий… ну, во сне.

— Здорово было бы, Артур Александрович, если бы обо всем в жизни можно было «посоветоваться».

В голосе Вероники Игоревны проступает горечь, и я отвечаю невпопад:

— Есть подкаст на «Усатом радио».