Волк в ее голове. Книга I
Часть 14 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ни матери, ни дочери. Ну и семейка.
Я подозрительно смотрю на экранчик, затем перехожу на свою страницу в «Почтампе» и прокручиваю список «Знакомцы». Раз, второй, третий. Четвёртый.
Дианы там нет.
Нет?
Я приглядываюсь внимательнее, и шея вспыхивает от жара.
То есть, Диана удалила меня из друзей?
Даже из таких, фиктивных, соцсетиальных, которые ничего не значат и ни к чему не обязывают?
Диана правда это сделала?
С минуту я ошалело разглядываю список, затем нахожу ее страницу через общий поиск. Разворачиваю окно сообщений и строчу: «Кончай испарить! у меня клюшки твоей малы».
Ну, вообще с дисграфией печатать легче, чем писать, но порой и Т9 заходит в тупик. Я сосредотачиваюсь и расставляю правильные буквы.
«Кончай истерить! У меня ключи твоей мамы».
Я еще раз пробегаю взглядом два коротких предложения и жму стрелочку (^).
«Вы не можете отправить сообщение этому пользователю, поскольку он ограничивает круг лиц, которые могут присылать ему сообщения».
— ХА-ХА-ХА.
Кажется, что меня ударили в живот. Я втягиваю носом воздух и с удивлением проглядываю текст ещё раз, словно там не автоматический ответ, а эпитафия над могилой.
— Да фиолетово. Фиолетово! Сами разбирайтесь со своими ключами!
Я машу телефоном и широким шагом иду прочь. От залива доносятся тихие гудки барж, и чайки роем срываются с проводов.
У танцующих берёз что-то заставляет меня оглянуться, и сквозь удушливый дым обиды проскальзывает неприятная мысль: дом Дианы состарился.
Будто человек.
Вы скажете, что семнадцать лет — это так, фигня, но за свои семнадцать я достаточно видел, как дряхлеют люди перед смертью. Мой дед, моя соседка. Моя первая классная руководительница. Они жили десятилетиями, почти не меняясь, словно бы застывая в невидимом янтаре, но потом возраст брал своё. Болезни в пару месяцев разъедали тела, одиночество — души. Слабели голоса, ржавели суставы, лица бледнели и туго обтягивали кости черепа. Все дольше становились сны, все реже — проблески сознания. Уходили силы — по песчинке, по капле, по волоску, пока пауза между ударами сердца не устремлялась к бесконечности.
Сейчас я смотрю на дом Дианы и с грустью понимаю, что он в конце этого тёмного пути. Ещё не в бездне, но уже соскользнул. Уже летит вниз.
Сон шестой
Электрический прибой
Ветер поднимает занавески невидимой рукой и взбивает их мягкими рывками. Из приоткрытого окна тянет сигаретами и мокрой жестью. Эти запахи, это неспешное движение полупрозрачной ткани гипнотизируют, и я чувствую, как проваливаюсь из кабинета физики куда-то в себя — в безмыслие и безвременье собственного разума.
Там бродит Диана, ведомая луной.
Там замерла, подобно статуе, Вероника Игоревна.
Вы думаете, за минувшую неделю она появилась в гимназии? Как бы не так, нет Вероники Игоревны.
В итоге ее брелок и вся его железная компашка громыхают в моем рюкзаке который день, а физику у нас заменяет Леонидас, классный руководитель «ашек». Конечно, не тот царь Леонид из Спарты и даже не Джерард Батлер из «300 спартанцев», но что-то такое, древнегреческое в облике нашего завуча определенно имеется.
Наверное, борода. Эта штука у Леонидаса ухожена так, будто ее подравнивает каждый день личный садовник. Честно, я не понимаю мужиков, которые настолько следят за собой. И особенно не понимаю тех, что носят вязаные свитера с северными узорами. О, вы не заметили? Сегодня к нашему вниманию красные снежинки на белом фоне.
Не знаю, что меня больше беспокоит: мерзкие снежинки или «черный список» Дианы.
С ней мы пересеклись, когда позавчера я брел по мосту Шестьдесят пятой параллели.
Сперва мое внимание привлекли две тонкие тени, которые скользили поперек дороги — мокрой, в бронзовых искрах заката — и приятно напоминали девушку с велосипедом. Ими они и оказались. Диана устало катила алый ляс на фоне черно-сизых, с золотистым оперением облаков, и лужица солнца мелькала то за ее шапкой-носком, то под мышкой, где трепыхалась паченция листов. Для ранней весны она оделась чересчур легко: серое худи, серые спортивные штанцы, тапочки.
Тапочки???
В голове шевельнулась мысль позвать Диану и отдать ключи, но я так обижался за «черный список», что ощутил внутри почти физическое сопротивление.
Тем временем она дошла до перекрестка, где тротуар обрывался бледной зеброй, и, не глядя на светофор и не замечая несущихся машин, поперла через дорогу.
Я вскинул руку. «Эй! Осторожнее!» само, без разрешения запрыгало на языке, и худая фигурка резко замерла, будто услышала меня. Перед ней с визгом клаксона затормозил синий «ниссан». Ветер рванул бумаги из пачки Дианы и подбросил вверх так, что они засветились желтым в лучах солнца.
— Девушка?! — закричал водитель и наполовину высунулся из машины. — Вы дальтоник? Красный свет!
Диана даже не посмотрела на него. Ее тело слегка покачивалось вперед-назад, и белые листы разлетались сияющим вихрем.
Она спала.
Едва я осознал это, мои ноги шагнули в сторону Дианы, а она, подобно странной марионетке, повторила движение.
— Диана!
Водитель «ниссана» раздраженно смахнул бумаги с лобового стекла и окончательно вылез из машины. Сомнамбула не отреагировала ни на него, ни на меня: молча направилась вперед и в пару секунд добралась до остановки.
Там уже собирал урожай зеленый автобус на Поморку. Он быстренько втянул в себя Диану, лязгнул дверьми и покатил за поворот, в заходящее солнце. Воцарилась странная тишина. Только белые листы с шелестом скользили по асфальту и радостно сигали под опоры моста.
С той встречи минуло два дня.
Метели занесли город снегом, и небо за окнами давит ледяным свинцом на кладбищенский холм. Иногда округа загорается мертвенно-белым, и над головой, оглушая и прибивая к полу, прокатывается гром — словно крик иноплатентной твари бьется в стекла.
Зимняя гроза. Случается она не часто, раз или два в год, но всякий раз пугает до самого нутра. Что-то фатальное, апокалипсическое слышится в ее потустороннем утробном рокоте.
На экранчике моего телефона Вероника Игоревна разбирает конденсатор, похожий на рогатый бочонок. Точно судмедэксперт, она залезает пальцами в его блестящие внутренности и вытаскивает рулончики фольги, длинные, как «дождик» для новогодней елки. Тут верхнюю часть кадра перекрывает оповещение.
POCHTAPP сейчас
Мухонос
О_о
[фото]
Этот дебил постоянно шлет всякую пургу в чат класса, и я, не читая, смахиваю «наклейку» прочь.
Изыди.
Видео на секунду подвисает, затем Вероника Игоревна показывает целый, здоровенький конденсатор и крепит к нему крокодильчиками два проводка от вилки. Прикладывает палец к губам и, разматывая провод, отходит вместе с нами в дальний угол кабинета — того, старого, сгоревшего. С трудом запихивает вилку в древнюю розетку.
— Бам, — шепчу я.
Мигают плафоны. Конденсатор лопается со вспышкой, будто перезрелый плод; разлетаются серпантины фольги. Один прилипает к доске, другой к потолку. В кадре появляются члены химического электива: ошалелые, с диковатыми улыбками. Среди них я с оторопью вижу и себя — вижу и не узнаю. Ни прическу-горшок, ни синюю рубашку, ни покатые плечи. Какой же вы нескладный, Артур Александрович.
Вероника Игоревна снова прикладывает палец к губам, и видео замирает.
Я ловлю себя на том, что радуюсь какому-то неуловимому, ускользающему чувству внутри — словно бы движению воздушных потоков памяти, и блокирую экран.
Не знаю, кто рассказал тогда родителям о конденсаторной бомбочке. Может, речь шла и не об этом случае, а об истории, когда Олеся облилась щелочью, но электив закрыли, а кабинет сгорел.
Жалко.
Определенно те занятия с Вероникой Игоревной проходили куда интереснее, чем замены Леонидаса. И класс ее лучше этого убожества, где каждый гвоздь пропитался нафталиновым духом прошлого. Типичные старые парты, типичная убитая доска. Типичный Ньютон на стене — между типичными Путиным и Медведевым.
О, вы в курсе, что Путин уже, так сказать, правил нашей телегой до Медведева? Я едва в осадок не выпал, когда Валерьевна поведала об этом с неделю назад. Всю жизнь мне казалось, что был СССР, потом 90-е, потом Медведев и, наконец, Путин. Всю жизнь мне казалось, что Медведев круче, что он — наше все. А на деле… Путин? То есть, ты будто разбираешь матрешки царей и, доходя до Путина, вытаскиваешь маленького Медведева, а из него — еще более маленького Путина.
То есть, потом опять будет Медведев? Или как?
Я в шоке.
Бэтмен, блин, и Робин.
Пока я так размышляю, до меня доходит экскурсионный список. Он пахнет чипсами, он подкараулил солнечный зайчик в левом верхнем углу и собрал, кажется, ВСЕ оттенки синих ручек.
Каждый год нам предлагают поездку на северо-стрелецкие скиты, и каждый год мы табуном чешем туда. Не потому, что это Бог весть как круто, а потому что находится лишний повод прогулять гимназию. Трум-пум-пум, денек свободы от нудятины. Я с радостью щелкаю ручкой, вписываю себя и передаю листок дальше. Только в этот момент, запоздало, что-то царапает мое внимание.
Наш 10 «В» повезет не Вероника Игоревна — Леонидас.
Я подозрительно смотрю на экранчик, затем перехожу на свою страницу в «Почтампе» и прокручиваю список «Знакомцы». Раз, второй, третий. Четвёртый.
Дианы там нет.
Нет?
Я приглядываюсь внимательнее, и шея вспыхивает от жара.
То есть, Диана удалила меня из друзей?
Даже из таких, фиктивных, соцсетиальных, которые ничего не значат и ни к чему не обязывают?
Диана правда это сделала?
С минуту я ошалело разглядываю список, затем нахожу ее страницу через общий поиск. Разворачиваю окно сообщений и строчу: «Кончай испарить! у меня клюшки твоей малы».
Ну, вообще с дисграфией печатать легче, чем писать, но порой и Т9 заходит в тупик. Я сосредотачиваюсь и расставляю правильные буквы.
«Кончай истерить! У меня ключи твоей мамы».
Я еще раз пробегаю взглядом два коротких предложения и жму стрелочку (^).
«Вы не можете отправить сообщение этому пользователю, поскольку он ограничивает круг лиц, которые могут присылать ему сообщения».
— ХА-ХА-ХА.
Кажется, что меня ударили в живот. Я втягиваю носом воздух и с удивлением проглядываю текст ещё раз, словно там не автоматический ответ, а эпитафия над могилой.
— Да фиолетово. Фиолетово! Сами разбирайтесь со своими ключами!
Я машу телефоном и широким шагом иду прочь. От залива доносятся тихие гудки барж, и чайки роем срываются с проводов.
У танцующих берёз что-то заставляет меня оглянуться, и сквозь удушливый дым обиды проскальзывает неприятная мысль: дом Дианы состарился.
Будто человек.
Вы скажете, что семнадцать лет — это так, фигня, но за свои семнадцать я достаточно видел, как дряхлеют люди перед смертью. Мой дед, моя соседка. Моя первая классная руководительница. Они жили десятилетиями, почти не меняясь, словно бы застывая в невидимом янтаре, но потом возраст брал своё. Болезни в пару месяцев разъедали тела, одиночество — души. Слабели голоса, ржавели суставы, лица бледнели и туго обтягивали кости черепа. Все дольше становились сны, все реже — проблески сознания. Уходили силы — по песчинке, по капле, по волоску, пока пауза между ударами сердца не устремлялась к бесконечности.
Сейчас я смотрю на дом Дианы и с грустью понимаю, что он в конце этого тёмного пути. Ещё не в бездне, но уже соскользнул. Уже летит вниз.
Сон шестой
Электрический прибой
Ветер поднимает занавески невидимой рукой и взбивает их мягкими рывками. Из приоткрытого окна тянет сигаретами и мокрой жестью. Эти запахи, это неспешное движение полупрозрачной ткани гипнотизируют, и я чувствую, как проваливаюсь из кабинета физики куда-то в себя — в безмыслие и безвременье собственного разума.
Там бродит Диана, ведомая луной.
Там замерла, подобно статуе, Вероника Игоревна.
Вы думаете, за минувшую неделю она появилась в гимназии? Как бы не так, нет Вероники Игоревны.
В итоге ее брелок и вся его железная компашка громыхают в моем рюкзаке который день, а физику у нас заменяет Леонидас, классный руководитель «ашек». Конечно, не тот царь Леонид из Спарты и даже не Джерард Батлер из «300 спартанцев», но что-то такое, древнегреческое в облике нашего завуча определенно имеется.
Наверное, борода. Эта штука у Леонидаса ухожена так, будто ее подравнивает каждый день личный садовник. Честно, я не понимаю мужиков, которые настолько следят за собой. И особенно не понимаю тех, что носят вязаные свитера с северными узорами. О, вы не заметили? Сегодня к нашему вниманию красные снежинки на белом фоне.
Не знаю, что меня больше беспокоит: мерзкие снежинки или «черный список» Дианы.
С ней мы пересеклись, когда позавчера я брел по мосту Шестьдесят пятой параллели.
Сперва мое внимание привлекли две тонкие тени, которые скользили поперек дороги — мокрой, в бронзовых искрах заката — и приятно напоминали девушку с велосипедом. Ими они и оказались. Диана устало катила алый ляс на фоне черно-сизых, с золотистым оперением облаков, и лужица солнца мелькала то за ее шапкой-носком, то под мышкой, где трепыхалась паченция листов. Для ранней весны она оделась чересчур легко: серое худи, серые спортивные штанцы, тапочки.
Тапочки???
В голове шевельнулась мысль позвать Диану и отдать ключи, но я так обижался за «черный список», что ощутил внутри почти физическое сопротивление.
Тем временем она дошла до перекрестка, где тротуар обрывался бледной зеброй, и, не глядя на светофор и не замечая несущихся машин, поперла через дорогу.
Я вскинул руку. «Эй! Осторожнее!» само, без разрешения запрыгало на языке, и худая фигурка резко замерла, будто услышала меня. Перед ней с визгом клаксона затормозил синий «ниссан». Ветер рванул бумаги из пачки Дианы и подбросил вверх так, что они засветились желтым в лучах солнца.
— Девушка?! — закричал водитель и наполовину высунулся из машины. — Вы дальтоник? Красный свет!
Диана даже не посмотрела на него. Ее тело слегка покачивалось вперед-назад, и белые листы разлетались сияющим вихрем.
Она спала.
Едва я осознал это, мои ноги шагнули в сторону Дианы, а она, подобно странной марионетке, повторила движение.
— Диана!
Водитель «ниссана» раздраженно смахнул бумаги с лобового стекла и окончательно вылез из машины. Сомнамбула не отреагировала ни на него, ни на меня: молча направилась вперед и в пару секунд добралась до остановки.
Там уже собирал урожай зеленый автобус на Поморку. Он быстренько втянул в себя Диану, лязгнул дверьми и покатил за поворот, в заходящее солнце. Воцарилась странная тишина. Только белые листы с шелестом скользили по асфальту и радостно сигали под опоры моста.
С той встречи минуло два дня.
Метели занесли город снегом, и небо за окнами давит ледяным свинцом на кладбищенский холм. Иногда округа загорается мертвенно-белым, и над головой, оглушая и прибивая к полу, прокатывается гром — словно крик иноплатентной твари бьется в стекла.
Зимняя гроза. Случается она не часто, раз или два в год, но всякий раз пугает до самого нутра. Что-то фатальное, апокалипсическое слышится в ее потустороннем утробном рокоте.
На экранчике моего телефона Вероника Игоревна разбирает конденсатор, похожий на рогатый бочонок. Точно судмедэксперт, она залезает пальцами в его блестящие внутренности и вытаскивает рулончики фольги, длинные, как «дождик» для новогодней елки. Тут верхнюю часть кадра перекрывает оповещение.
POCHTAPP сейчас
Мухонос
О_о
[фото]
Этот дебил постоянно шлет всякую пургу в чат класса, и я, не читая, смахиваю «наклейку» прочь.
Изыди.
Видео на секунду подвисает, затем Вероника Игоревна показывает целый, здоровенький конденсатор и крепит к нему крокодильчиками два проводка от вилки. Прикладывает палец к губам и, разматывая провод, отходит вместе с нами в дальний угол кабинета — того, старого, сгоревшего. С трудом запихивает вилку в древнюю розетку.
— Бам, — шепчу я.
Мигают плафоны. Конденсатор лопается со вспышкой, будто перезрелый плод; разлетаются серпантины фольги. Один прилипает к доске, другой к потолку. В кадре появляются члены химического электива: ошалелые, с диковатыми улыбками. Среди них я с оторопью вижу и себя — вижу и не узнаю. Ни прическу-горшок, ни синюю рубашку, ни покатые плечи. Какой же вы нескладный, Артур Александрович.
Вероника Игоревна снова прикладывает палец к губам, и видео замирает.
Я ловлю себя на том, что радуюсь какому-то неуловимому, ускользающему чувству внутри — словно бы движению воздушных потоков памяти, и блокирую экран.
Не знаю, кто рассказал тогда родителям о конденсаторной бомбочке. Может, речь шла и не об этом случае, а об истории, когда Олеся облилась щелочью, но электив закрыли, а кабинет сгорел.
Жалко.
Определенно те занятия с Вероникой Игоревной проходили куда интереснее, чем замены Леонидаса. И класс ее лучше этого убожества, где каждый гвоздь пропитался нафталиновым духом прошлого. Типичные старые парты, типичная убитая доска. Типичный Ньютон на стене — между типичными Путиным и Медведевым.
О, вы в курсе, что Путин уже, так сказать, правил нашей телегой до Медведева? Я едва в осадок не выпал, когда Валерьевна поведала об этом с неделю назад. Всю жизнь мне казалось, что был СССР, потом 90-е, потом Медведев и, наконец, Путин. Всю жизнь мне казалось, что Медведев круче, что он — наше все. А на деле… Путин? То есть, ты будто разбираешь матрешки царей и, доходя до Путина, вытаскиваешь маленького Медведева, а из него — еще более маленького Путина.
То есть, потом опять будет Медведев? Или как?
Я в шоке.
Бэтмен, блин, и Робин.
Пока я так размышляю, до меня доходит экскурсионный список. Он пахнет чипсами, он подкараулил солнечный зайчик в левом верхнем углу и собрал, кажется, ВСЕ оттенки синих ручек.
Каждый год нам предлагают поездку на северо-стрелецкие скиты, и каждый год мы табуном чешем туда. Не потому, что это Бог весть как круто, а потому что находится лишний повод прогулять гимназию. Трум-пум-пум, денек свободы от нудятины. Я с радостью щелкаю ручкой, вписываю себя и передаю листок дальше. Только в этот момент, запоздало, что-то царапает мое внимание.
Наш 10 «В» повезет не Вероника Игоревна — Леонидас.