Волк в ее голове. Книга I
Часть 15 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— … где делегация Северо-Стрелецка приняла участие в областной конференции «Север — страна без границ», — проникает мне в уши его голос. Низкий и сочный. Девчонки от него тают, а мужиков подташнивает. — Как некоторые знают, нашу гимназию представляла ваша одноклассница… Олеся встань, пожалуйста… с работой о нашем писателе-земляке Н.О. Булдакове. За что нашей гимназии была вручена грамота. Не слышу поздравлений?
Олеся с наигранным смущением встает и принимает вялые аплодисменты. Она, как обычно, в белой сорочке и юбке оттенка лоснящегося воронова крыла. Сколько я помню, Олеся всегда ходит в одной и той же одежде одних и тех же монохромных оттенков — словно родилась от шахматной интрижки черного офицера и белой королевы.
— Спасибо, Олеся. Так, об экскурсии сказал, о конференции сказал. На чем мы остановились? — Леонидас одной рукой трёт висок, другой сжимает пастельно-желтый мел, тень которого по диагонали пересекает бородатое лицо. — А, ругали наших модников и модниц. Не вижу причин, почему бы не продолжить. Кто у нас следующая жертва? — Леонидас театрально прищуривается и осматривает класс.
Касательно «первой жертвы»: в углу вы наверняка заметили Симонову — благо наша конфетка уже минут двадцать топчется лицом к стене, как напакостивший малыш. Сегодня Аня щеголяет в клетчатой мини-юбке. Квадраты черные, квадраты красные, округлости попы — кра-со-та. Не знаю, чего добивался Леонидас, но в итоге все мужское население 10 «В» выкручивают шеи, любуясь на анины булочки. И да, они в самом деле притягивают.
— Артур, с добрым утром! — раздается голос Леонидаса, и я резко отворачиваюсь от прелестей Симоновой. — Прекращай щелкать ручкой, милый друг, и поднимайся.
— Проснись и пой, зуоомби, — напевает Коваль и раздражающе цокает.
Судя по «наклейке», которая мигает на экране моего телефона, Шупарская отвечает «да ладно» на сообщение Мухоноса. Прочитать больше я не успеваю: кладу на парту ручку, сотовый и неохотно встаю. Пальцы упираются в канавки надписи «НЕНАВИЖУ МЕСЯЧНЫЕ» на поверхности парты, лицо обдает мокрым воздухом из окна.
— Милый друг? — Леонидас фотографирует меня для стены позора и вопросительно поднимает бровь.
— Ну че не так с моей одеждой?
— Еще раз, для всех: пижамы, свитшоты, худи, толстовки, майки-алкоголички и мини-юбки — под запретом. Персонально для Артура: стрижка офицера СС, короткие штанишки и голые лодыжки, — найн.
— Эта стрижка, Евгений Леонидович, — современная.
— Милый друг, лично я придерживаюсь либеральных взглядов. Я обеими руками и ногами за все новое и современное. И на мои уроки я разрешаю ходить как угодно, но на остальных — надевай парик.
— Эта стрижка — современная, — с вызовом повторяю я.
А-ааа, убейте меня. Чем мне нравится Вероника Игоревна, так тем, как ловко избегает подобные темы. Она бы скорее поинтересовалась, что общего у грозового облака и батарейки, и еще повела бы нас ловить молнии в банку из-под огурцов.
И мы бы точно не обсуждали всем классом мой причесон.
— Артур, ты знаешь, что отличает человека от других существ?
Я открываю рот, но Леонидас не дожидается ответа:
— Умение адаптироваться социальным нормам. Например, у учеников гимназии должна быть аккуратная стрижка, а не стрижка гитлерюгенд.
Раздаются смешки.
— Строго говоря, — я тоже улыбаюсь, — в каждом из нас живет по килограмму бактерий, а клеток этих бактерий раз в десять больше, чем наших клеток, так что мы скорее не люди, а кишечные палочки в скафандре.
Кто-то фыркает от смеха, у Леонидаса дергается бровь.
— Умничаем?
— Мы не на «модном приговоре», Евгений Леонидович. В гимназии надо оценивать выученные уроки.
— Вау, — доносится слева. Сзади восторженно присвистывают.
Леонидас насупливается на секунду, затем усмехается.
— Да не вопрос. Прошу к доске. Напиши мне формулу емкости.
Я наклоняю голову, подобно упрямому быку.
— Как бы… Вероника Игоревна меня обычно не вызывает.
Брови Леонидаса ползут вверх.
— Это еще почему?
— У меня, типа, кое-какая фигня с написанием.
На самом деле к 10 классу Артура Александровича научили писать более-менее без ошибок. Ну, или он лепит их не чаше среднестатистического гимназиста.
— Для детей с ограничениями существуют специальные классы.
Щеки у меня вспыхивают. По кабинету разбегаются голоса.
— Я не ребёнок, Евгений Леонидович.
— Для подростков, извини. — Леонидас примирительно поднимает руки. — Неправильная формулировка. Я верно понимаю, что к подросткам с ОВЗ ты отношения не имеешь?
— Ну не так серьезно.
— Тогда тебе ничего не стоит порыться в чертогах своего разума и нарисовать формулу-другую.
Видно, в лице у меня отражается такая ослиная упертость, что Леонидас вздыхает и устало трёт висок.
— Ладно. Не хочешь писать, милый друг, так СКАЖИ НАМ: что у нас такое… хмм, Лейденская банка?
У Олеси поднимается рука и слегка покачивается, будто флаг над полем битвы.
— Мы еще не дошли до нее, — отвечаю я Леонидасу.
На самом деле Вероника Игоревна рассказывала об этом на элективе, но Леонидас меня раздражает.
— Ничего не знаю. По программе у вас триста лет как должны быть конденсаторы, и я хочу услышать, зачем, черт возьми, придумали Лейденскую банку.
Он издевается?
— Банка такая. Для накопления и раздачи заряда, — неохотно отвечаю я, кося взглядом на Олесю. — Из восемнадцатого века.
Все?
От меня отстали?
— Милый друг! — По усталому лицу Леонидаса пробегает тень. — Мы не на допросе. Сделай вид, что тебе интересно.
Вытянутая рука Олеси напрягается до предела. Да и сама она вот-вот вылетит из стула, как пробка из шампанского.
— Банка… у ней есть проводники: гвоздь, воткнутый в крышку, и фольга, в которую завернута банка. Есть эээ… — я с полминуты роюсь в памяти, но не обнаруживаю там нужного термина, — стекло. Непроводник.
Кто-то ржет над моей косноязычностью.
— Милый друг, если ты также отвечаешь Веронике Игоревне… — Леонидас поднимает леденяще-осуждающий взгляд, достойный спартанского царя, и мои брови сами собой ползут вверх, — то я не понимаю, откуда у тебя «отлично».
Арррр! Ответ таков, каков вопрос.
— Если вокруг банки возьмутся за руки сто восемьдесят десантников, первый из которых коснется гвоздя, а последний — фольги, то мы узнаем много новых ругательств.
Класс взрывается смехом, и я улыбаюсь, довольный эффектом.
— От чего зависит емкость Лейденской банки?
— От химического состава эмм… стекла. Непроводника.
— Диэлектрика! — яростно шепчет Олеся.
— Не-про-вод-ни-ка, — упрямо повторяю я. — На секундочку: бывает его пробой.
Сотовый тихо мигает и отображает сообщение:
POCHTAPP сейчас
Агент
Семья вашего друга денег должна. Не решат вопрос до конца недели, начнём применять все виды проверенных временем негативных воздействий.
[фото]
С неприятным удивлением я снимаю блокировку с экрана и понимаю, что на фото «друга» застыла Диана. Она нарядилась в бесформенную малиновую куртку, из-под которой выглядывает белая футболка с неоновой надписью «спаси дерево — сожри бобра». На подбородке Дианы темнеют ссадины, в волосах застряла трава. Лицо испятнали солнечные зайчики. Диана тащит за одну лямку рюкзак, который едва не подметает тропинку в соснах, а другой рукой отводит прядь со лба.
И только джинсов нет — на их месте женские ноги с обнаженными гениталями. Торчат они криво и несуразно, будто тот, кто лепил картинку в «Фотошопе», не до конца освоил законы перспективы.
В горле у меня наливается тяжесть.
Снимку — тому, на почве которого взрастили это порночудовище — пять лет. На правой половине оригинала вы бы увидели Артура Александровича.
— Бывает… пробой, — повторяю я с трудом, больше по инерции, и прочищаю горло. — Бывает… Можно встречный вопрос?
Леонидас поворачивает в мою сторону ухо.
— Д-да. Ну… про Веронику Игоревну. — Я снова прочищаю горло, которое будто забили паклей. — Вы не знаете, когда она вернется?
В кабинете повисает молчание. Утихла и жутковатая зимняя гроза, и небо светлеет за холмом кладбища. Все тише шатаются березы, все реже молнии рвут черные облака. Леонидас еще пару секунду смотрит в свои бумаги, которые блиндажным накатом вздымаются над столом, затем моргает и выпрямляется.
— Хочу напомнить, что в классе присутствуют люди, — Олеся поднимает руку и обдает меня выразительным взглядом, — которым оценки нужны.
Олеся с наигранным смущением встает и принимает вялые аплодисменты. Она, как обычно, в белой сорочке и юбке оттенка лоснящегося воронова крыла. Сколько я помню, Олеся всегда ходит в одной и той же одежде одних и тех же монохромных оттенков — словно родилась от шахматной интрижки черного офицера и белой королевы.
— Спасибо, Олеся. Так, об экскурсии сказал, о конференции сказал. На чем мы остановились? — Леонидас одной рукой трёт висок, другой сжимает пастельно-желтый мел, тень которого по диагонали пересекает бородатое лицо. — А, ругали наших модников и модниц. Не вижу причин, почему бы не продолжить. Кто у нас следующая жертва? — Леонидас театрально прищуривается и осматривает класс.
Касательно «первой жертвы»: в углу вы наверняка заметили Симонову — благо наша конфетка уже минут двадцать топчется лицом к стене, как напакостивший малыш. Сегодня Аня щеголяет в клетчатой мини-юбке. Квадраты черные, квадраты красные, округлости попы — кра-со-та. Не знаю, чего добивался Леонидас, но в итоге все мужское население 10 «В» выкручивают шеи, любуясь на анины булочки. И да, они в самом деле притягивают.
— Артур, с добрым утром! — раздается голос Леонидаса, и я резко отворачиваюсь от прелестей Симоновой. — Прекращай щелкать ручкой, милый друг, и поднимайся.
— Проснись и пой, зуоомби, — напевает Коваль и раздражающе цокает.
Судя по «наклейке», которая мигает на экране моего телефона, Шупарская отвечает «да ладно» на сообщение Мухоноса. Прочитать больше я не успеваю: кладу на парту ручку, сотовый и неохотно встаю. Пальцы упираются в канавки надписи «НЕНАВИЖУ МЕСЯЧНЫЕ» на поверхности парты, лицо обдает мокрым воздухом из окна.
— Милый друг? — Леонидас фотографирует меня для стены позора и вопросительно поднимает бровь.
— Ну че не так с моей одеждой?
— Еще раз, для всех: пижамы, свитшоты, худи, толстовки, майки-алкоголички и мини-юбки — под запретом. Персонально для Артура: стрижка офицера СС, короткие штанишки и голые лодыжки, — найн.
— Эта стрижка, Евгений Леонидович, — современная.
— Милый друг, лично я придерживаюсь либеральных взглядов. Я обеими руками и ногами за все новое и современное. И на мои уроки я разрешаю ходить как угодно, но на остальных — надевай парик.
— Эта стрижка — современная, — с вызовом повторяю я.
А-ааа, убейте меня. Чем мне нравится Вероника Игоревна, так тем, как ловко избегает подобные темы. Она бы скорее поинтересовалась, что общего у грозового облака и батарейки, и еще повела бы нас ловить молнии в банку из-под огурцов.
И мы бы точно не обсуждали всем классом мой причесон.
— Артур, ты знаешь, что отличает человека от других существ?
Я открываю рот, но Леонидас не дожидается ответа:
— Умение адаптироваться социальным нормам. Например, у учеников гимназии должна быть аккуратная стрижка, а не стрижка гитлерюгенд.
Раздаются смешки.
— Строго говоря, — я тоже улыбаюсь, — в каждом из нас живет по килограмму бактерий, а клеток этих бактерий раз в десять больше, чем наших клеток, так что мы скорее не люди, а кишечные палочки в скафандре.
Кто-то фыркает от смеха, у Леонидаса дергается бровь.
— Умничаем?
— Мы не на «модном приговоре», Евгений Леонидович. В гимназии надо оценивать выученные уроки.
— Вау, — доносится слева. Сзади восторженно присвистывают.
Леонидас насупливается на секунду, затем усмехается.
— Да не вопрос. Прошу к доске. Напиши мне формулу емкости.
Я наклоняю голову, подобно упрямому быку.
— Как бы… Вероника Игоревна меня обычно не вызывает.
Брови Леонидаса ползут вверх.
— Это еще почему?
— У меня, типа, кое-какая фигня с написанием.
На самом деле к 10 классу Артура Александровича научили писать более-менее без ошибок. Ну, или он лепит их не чаше среднестатистического гимназиста.
— Для детей с ограничениями существуют специальные классы.
Щеки у меня вспыхивают. По кабинету разбегаются голоса.
— Я не ребёнок, Евгений Леонидович.
— Для подростков, извини. — Леонидас примирительно поднимает руки. — Неправильная формулировка. Я верно понимаю, что к подросткам с ОВЗ ты отношения не имеешь?
— Ну не так серьезно.
— Тогда тебе ничего не стоит порыться в чертогах своего разума и нарисовать формулу-другую.
Видно, в лице у меня отражается такая ослиная упертость, что Леонидас вздыхает и устало трёт висок.
— Ладно. Не хочешь писать, милый друг, так СКАЖИ НАМ: что у нас такое… хмм, Лейденская банка?
У Олеси поднимается рука и слегка покачивается, будто флаг над полем битвы.
— Мы еще не дошли до нее, — отвечаю я Леонидасу.
На самом деле Вероника Игоревна рассказывала об этом на элективе, но Леонидас меня раздражает.
— Ничего не знаю. По программе у вас триста лет как должны быть конденсаторы, и я хочу услышать, зачем, черт возьми, придумали Лейденскую банку.
Он издевается?
— Банка такая. Для накопления и раздачи заряда, — неохотно отвечаю я, кося взглядом на Олесю. — Из восемнадцатого века.
Все?
От меня отстали?
— Милый друг! — По усталому лицу Леонидаса пробегает тень. — Мы не на допросе. Сделай вид, что тебе интересно.
Вытянутая рука Олеси напрягается до предела. Да и сама она вот-вот вылетит из стула, как пробка из шампанского.
— Банка… у ней есть проводники: гвоздь, воткнутый в крышку, и фольга, в которую завернута банка. Есть эээ… — я с полминуты роюсь в памяти, но не обнаруживаю там нужного термина, — стекло. Непроводник.
Кто-то ржет над моей косноязычностью.
— Милый друг, если ты также отвечаешь Веронике Игоревне… — Леонидас поднимает леденяще-осуждающий взгляд, достойный спартанского царя, и мои брови сами собой ползут вверх, — то я не понимаю, откуда у тебя «отлично».
Арррр! Ответ таков, каков вопрос.
— Если вокруг банки возьмутся за руки сто восемьдесят десантников, первый из которых коснется гвоздя, а последний — фольги, то мы узнаем много новых ругательств.
Класс взрывается смехом, и я улыбаюсь, довольный эффектом.
— От чего зависит емкость Лейденской банки?
— От химического состава эмм… стекла. Непроводника.
— Диэлектрика! — яростно шепчет Олеся.
— Не-про-вод-ни-ка, — упрямо повторяю я. — На секундочку: бывает его пробой.
Сотовый тихо мигает и отображает сообщение:
POCHTAPP сейчас
Агент
Семья вашего друга денег должна. Не решат вопрос до конца недели, начнём применять все виды проверенных временем негативных воздействий.
[фото]
С неприятным удивлением я снимаю блокировку с экрана и понимаю, что на фото «друга» застыла Диана. Она нарядилась в бесформенную малиновую куртку, из-под которой выглядывает белая футболка с неоновой надписью «спаси дерево — сожри бобра». На подбородке Дианы темнеют ссадины, в волосах застряла трава. Лицо испятнали солнечные зайчики. Диана тащит за одну лямку рюкзак, который едва не подметает тропинку в соснах, а другой рукой отводит прядь со лба.
И только джинсов нет — на их месте женские ноги с обнаженными гениталями. Торчат они криво и несуразно, будто тот, кто лепил картинку в «Фотошопе», не до конца освоил законы перспективы.
В горле у меня наливается тяжесть.
Снимку — тому, на почве которого взрастили это порночудовище — пять лет. На правой половине оригинала вы бы увидели Артура Александровича.
— Бывает… пробой, — повторяю я с трудом, больше по инерции, и прочищаю горло. — Бывает… Можно встречный вопрос?
Леонидас поворачивает в мою сторону ухо.
— Д-да. Ну… про Веронику Игоревну. — Я снова прочищаю горло, которое будто забили паклей. — Вы не знаете, когда она вернется?
В кабинете повисает молчание. Утихла и жутковатая зимняя гроза, и небо светлеет за холмом кладбища. Все тише шатаются березы, все реже молнии рвут черные облака. Леонидас еще пару секунду смотрит в свои бумаги, которые блиндажным накатом вздымаются над столом, затем моргает и выпрямляется.
— Хочу напомнить, что в классе присутствуют люди, — Олеся поднимает руку и обдает меня выразительным взглядом, — которым оценки нужны.