Волчье лето

Она умела ждать.

Она быстро еще раз промотала план в голове. Не самый надежный, но ей приходилось импровизировать, пора со всем этим покончить. По-прежнему два автомобиля на хвосте. Друг за другом, так что ближе всего к мосту окажется Ханна. Не особенно проворная, как ей кажется. Шансы все росли. Она отстегнула ремень, снова сконцентрировалась на дороге впереди и дала по тормозам. С другой стороны подъехала полицейская машина и заблокировала односторонний проезд под мостом.

Черт, черт, черт!

Вот куда они хотели ее заманить.

Больше не осталось свободных съездов, последний она только что проехала. Она бросила взгляд в зеркало заднего вида. Машины сзади знали, что может произойти, теперь они располагались бок о бок, блокируя ей возможность поехать той же дорогой назад. Справа стояло старое заброшенное здание фабрики с заколоченными окнами, значит, остается ехать налево. Вниз к реке. Она быстро переключилась на первую передачу и повернула на площадку, покрытую гравием, которая упиралась в насыпь с рельсами наверху, и железнодорожному мосту старше ста лет в Финляндию. Катя заехала наверх на насыпь максимально высоко. Слева — оборонительные сооружения со времен какой-то войны, справа — отверстие в заборе рядом с рельсами.

Она выбросилась из машины, поднялась на колени и обстреляла едущие за ней машины. Они остановились, когда пули попали в стекла, полицейские нагнулись, укрываясь за прибоной панелью. Катя встала, одновременно перезаряжая пистолет и убегая в отверстие в заборе, а потом на мост.



Ханна оставалась в машине и в состоянии близком к шоку смотрела на две дырки от пуль справа на переднем стекле. Гордон с Морганом пробежали рядом. Гордон остановился, взглянул на нее и вопросительно поднял большой палец вверх. Она кивнула в ответ, и он побежал дальше, вскоре догнав Моргана на подъеме по склону. Ханна отстегнула ремень и вышла. Наверное, ей следовало бы тоже побежать следом, но она их точно не догонит и ее оружие осталось около домика, так что какой в этом толк?

Но в то же время…

Ей нужно увидеть, как все закончится. Она даже не знала, на что теперь надеется. Хотела бы она знать? Была ли она права? Женщина, не моргнув глазом, застрелила Томаса. Не лучше ли, чтобы она просто исчезла?

Поднимаясь на холм, Ханна услышала, как Гордон кричит убегающей женщине, чтобы та остановилась, и ускорила шаг. Раздался выстрел. Гордон вновь закричал, еще выстрелы. Поднявшись на гребень, она увидела, что Морган с Гордоном стоят, подняв оружие. Дула направлены вперед. Ханна пролезла сквозь забор и осторожно подошла к коллегам. Теперь она видела то же, что и они.

В паре сотен метров на огромной металлической конструкции посреди рельсов на корточках сидела она. Ханна видела, как тяжело она дышит. Вся спина двигалась при каждом вдохе. Медленно и осторожно она встала на ноги.

— Брось оружие и ложись! — закричал Гордон, медленно приближаясь к ней с поднятым пистолетом. Ханна стояла на месте, заметила, что женщина все еще держала оружие, когда выпрямилась и, качнувшись, шагнула в сторону, к массивным металлическим балкам. Ее встретили как минимум две пули. Одна в ногу, другая — в бок. Гордон снова закричал ей, приказал бросить оружие и лечь.

Она проигнорировала оба приказа.

Сделала глубокий вдох, внезапно стала на удивление устойчивой на вид и быстро подняла пистолет. Морган с Гордоном выстрелили одновременно. Оба попали. Женщина покачнулась, на мгновение как будто поймала равновесие, но потом упала влево. Там, где раньше можно было опереться на балку, сейчас не оказалось ничего. Она удивилась, что рука просто хваталась за воздух, прежде чем свалилась в проем между металлическими конструкциями и потом в бурлящую воду. Гордон с Морганом понеслись вперед.

Ханна развернулась и пошла обратно.

Вниз с насыпи, медленно, обратно в машину. Ярость, которую она испытывала, которая толкала ее вперед, прилив адреналина от погони, полная концентрация.

Все исчезло.

Осталась только огромная пустота.

Подъехали еще полицейские машины из Швеции и Финляндии. Люди бежали к ней, потом мимо, на мост, вниз к реке. Раздавались приказы, координировалась спасательная операция. Ханна видела все будто сквозь фильтр. Это все ее не касалось, происходило с кем-то другим, где-то не здесь. Звуки приглушены, движения замедлены.

Она снова села в машину. Они будут задавать вопросы. Что Ханна делала у домика? Что там делала Сандра, вместе с Томасом? Почему она там была — женщина, которая сейчас лежит в реке? Зачем туда поехала Ханна? Посреди жаркого расследования? Сразу после встречи со службой безопасности? Есть ли тут связь?

Да, они будут задавать вопросы. Она не скажет им ни слова о том, что думает на самом деле. О том, что ее туда привело. О том, кто убил Томаса. Что это была Элин. Что ее исчезнувшая дочь принесла всем так много горя и страданий. Особенно Ханне. Снова.

Не имеет значения, что она думает. Никого больше нет.

Это закончилось.

Все закончилось.



Красивый летний день в середине июля, который большинство людей проводят на берегу у воды, лежа в тени с мороженым. Слишком жарко: в магазинах есть люди, только потому что там они могут найти прохладу.

День, который для большинства не ассоциируется с горем, потерей, похоронами.

Она столько их видела.

Пять тысяч лет прошло с первых, и с тех пор шел мощный, неиссякаемый поток. Что она знает с полной уверенностью: если человек выбирает жить у нее, то у нее он и умрет однажды.

Такова жизнь.

Легче от этого, конечно, не становится тем, кто стоит у открытой могилы. Женщина и двое ее почти взрослых детей. Оплакивают мужа и отца. Она собрана, сдержанна, пытается сохранять самообладание. Сын плачет, вспоминает и скучает. Дочь тоже плачет, но к горю еще примешивается подозрение, молчаливое обвинение, что мама как-то связана со смертью папы.

На похоронах есть и другие гости. Мужчина, который любит ее. Который сомневается, соглашаться ли на работу в Умео. Или остаться. Ради нее.

Другие ее коллеги. Несколько соседей. Правда, никаких друзей. Никого из самых близких.

Когда церемония заканчивается, они расходятся. Каждый в свою сторону, никакого сбора после. Мама и дети уходят домой. В дом, где они никогда без него не жили. Без мужчины, которого оставили на кладбище.

Она видит их, сочувствует, но что она может сделать? Она — город. Она просто есть и живет дальше.

Как она делает всегда. Всегда делала.


Приветствует новых жителей и оплакивает ушедших, молча и терпеливо простираясь вдоль вечного течения реки.



— Думай!

— Я думал, я не знаю.

— Ты лучше всех его знаешь.

Кеннет не ответил, только устало пожал плечами. Сандра задумалась. Она ему верила. Верила, что он действительно прикладывает усилия, чтобы помочь. Она уже около месяца спрашивает его об одном и том же. Он просто не знает.

Что, черт возьми, Томас мог сделать с деньгами?

Ее деньгами.

Которые должны были принести ей простую новую жизнь. Позаботиться о том, чтобы ей больше не пришлось беспокоиться о таких вещах, как лежавшие перед ней на кухонном столе счета. Она была на больничном из-за руки, Кеннет, как всегда, ничего в дом не приносил. Жизнь уж никак не была простой.

Полицейские, конечно, приезжали к ним, задавали много вопросов. Что Сандра делала около домика, когда застрелили Томаса? Почему она была там вместе с застрелившей его женщиной?

К счастью, они успели все обсудить перед первым допросом, и оба сумели придерживаться отрепетированной истории. О том, как сумасшедшая женщина просто пришла к ним домой, по какой-то причине уверенная в том, что они имеют отношение к сбитому в лесу русскому. Почему она так думала, они не знают. Чтобы выманить ее из дома, им пришлось сыграть, сказать, что они могут показать ей место с тем, что она ищет. Кеннет позвонил Томасу, который подъехал… да, остальное им уже известно.

Почему они позвонили не в полицию, а Томасу?

Кеннет не смог сдержать слез, когда говорил, что хотел бы позвонить в полицию, но в тот момент не подумал. Томас всегда им помогал, во всем…

Сначала полиция была настроена скептически, но когда они потом нашли наркотики в машине у женщины и мертвого УВ в багажнике его автомобиля, то, похоже, потеряли интерес к Сандре и Кеннету. Вероятно, пришли к выводу, что раз у УВ были наркотики, то деньги тоже должны быть у него — они просто их не нашли.

Как только полиция перестала ими интересоваться, они поехали обратно, подошли к разрушенному зданию, убедились, что в старом тайнике денег нет, и начали искать. Целыми днями бродили по участку и по лесу. Все больше расширяя круг. Искали признаки того, что кто-то копал, что-то перемещал, тащил или прятал. Безрезультатно. Они даже совершили взлом домика, прочесали внутри и снаружи каждый сантиметр. Ничего.

— Он мог их спрятать дома, как думаешь? — спросила она сейчас, прекрасно понимая, что они только что уже говорили на эту тему. Но она занимала все ее часы бодрствования.

— Тогда их наверняка нашла Ханна.

— Не факт. Он сказал, что собирается отдать их детям. Думаешь, он успел им рассказать, куда их спрятал?

— Нет.

— Позвони Ханне, скажи, что мы хотим заехать в гости, проведать ее, так что мы сможем немного осмотреться.

— Сандра…

Она повернулась к нему. Ему это не нравилось, она знала, особенно потому что он чувствовал себя виновным в смерти Томаса. Но его чувства сейчас не имели значения.

— Что не так?

Очевидно по этим трем коротким словам, что она не хотела, чтобы ей сейчас противоречили или спорили с ней. Он сразу все понял.

— Ничего, — сказал он и, вздохнув, взял телефон.

Вот и хорошо. Сначала Ханна, Габриэль и Алисия, а потом она свяжется с коллегами Томаса, может, с кем-то из соседей. Она примерно знала, когда он забрал сумки, можно попытаться установить, где он был после этого и до момента, когда был застрелен. Можно ли как частное лицо получить данные с его телефона? Его местоположение? Стоит попытаться.

Она должна вернуть деньги.

Свои деньги.

Это минимум того, что она должна сделать.



Вторая половина кровати пуста. Конечно, пуста. Теперь так было всегда, независимо от времени суток. Ханна встала, натянула джинсы и кофту, вышла на кухню. Большинство дней она так и проводила.

Что ей делать? Зачем ей еще что-то делать? Зачем делать что-то вместо того, чтобы не делать ничего?

Ради детей? Они оба все еще оставались дома. Они, казалось, легче возвращались к обычной жизни, чем она. К своим эмоциям, легче общались. Друг с другом. С друзьями. Иногда уходили в себя, но в целом хорошо справлялись.

Она переживала все по-другому. Не чувствовала себя целой. Клише, но только так она могла это описать. Их жизни были так долго связаны. Теперь его нет, и ей одной приходится нести все на плечах, все воспоминания. Только ей.

Вот что такое для нее горе.

Непомерная тяжесть одной отвечать за то, чтобы не забывать их совместное время, так бояться, что все воспоминания просто поблекнут, пока однажды она не задастся вопросом, были ли они вообще реальны.

Вот что значит остаться одной.

Ее оставили одну. Она была одинока.