Война стрелка Шарпа

– Думаю, сэр, со стола генерала Педжета, – признался Харрис, – но он, кажется, потерял аппетит, сэр.

– Похоже на то, – согласился Шарп и посмотрел на Харпера. – Как думаешь, Пэт, не пропадать же такой вкусности, а? – Он повернулся на звук барабана и увидел, что французы снова выстраивают колонну, но на этот раз на северной стороне от семинарии. – По местам! – Косточки полетели в сад. Теперь французы прихватили несколько лестниц, взятых, должно быть, из тех домов, что разбили британские пушки. – Когда пойдут, цельтесь в тех, что с лестницами.

Лейтенант не верил, что французы смогут подойти к садовой стене вплотную, однако ж лучше подготовиться заранее. Большинство его стрелков воспользовались затишьем, чтобы прочистить винтовки и зарядить их завернутыми в кожу пулями, а это означало, что первые выстрелы будут особенно точными. Потом, если неприятелю удастся приблизиться, точностью придется пожертвовать в угоду скорострельности. Шарп тщательно забил пулю, но еще не успел поставить на место шомпол, как к нему подошел генерал Хилл.

– Никогда не стрелял из винтовки.

– Почти то же самое, сэр, что и из мушкета, – смущенно ответил лейтенант.

– Разрешите? – Генерал протянул руку, и Шарп подал ему винтовку. – Красивая, – грустно сказал Хилл, поглаживая приклад. – И намного удобнее мушкета.

– Отличное оружие, – с жаром заверил его Шарп.

Хилл поднял штуцер, прицелился и уже вроде бы собирался взвести курок, потом вздохнул, покачал головой и вернул оружие лейтенанту.

– Хотелось бы попробовать, да ведь если промахнусь, об этом узнает вся армия, а? Я этого не переживу.

Говорил генерал громко, и Шарп понял, что стал невольным участником небольшого представления. Хилла не интересовала винтовка – он просто хотел отвлечь людей от тревожных мыслей. А заодно и польстил им, признав, что не умеет делать то, что делают они. И действительно, солдаты уже ухмылялись. Шарп задумался. Генерал Хилл показал, как можно поднять настроение людей, и Шарп восхищался им. Но восхищался он и сэром Артуром Уэлсли, который никогда бы не снизошел до такого спектакля. Люди для сэра Артура словно и не существовали, но зато дрались как черти, чтобы заслужить его сдержанное одобрение.

Шарп никогда особенно не задумывался над тем, почему одни рождаются офицерами и джентльменами, а другие нет. Он перескочил разделяющую их пропасть, да только вот система совсем не стала от этого менее несправедливой. Впрочем, жаловаться на несправедливость мира это примерно то же самое, что ворчать на солнце, которое бывает слишком жарким, или винить ветер в том, что он меняет порой направление. Несправедливость была всегда и всегда будет, а чудом Шарп считал уже то, что некоторые, вроде Хилла и Уэлсли, получив богатства и привилегии через незаслуженные преимущества, сумели-таки достичь высот в избранных областях и превзойти других. Не все генералы хороши, многие просто плохи, но Шарпу везло – он служил под началом людей, знавших свое дело. Ему было наплевать, что сэр Артур Уэлсли сын аристократа, что его продвижение по карьерной лестнице обеспечивалось деньгами и что забота о людях столь же свойственна ему, как адвокату понятие милосердия. Главным было другое: длинноносый засранец умел побеждать.

Сейчас важно было отбить атаку тех вот собравшихся внизу французов. Колонна, намного больше первой, тронулась с места, подгоняемая барабанным боем. Французы кричали, ободряя друг друга и, возможно, находя дополнительное мужество в том факте, что британские пушки не могли достать их с другого берега. Но тут, к радости британцев, выпущенный из гаубицы снаряд взорвался прямо перед центром колонны. Артиллеристы били вслепую, наугад, перебрасывая снаряды через семинарию, однако делали это настолько хорошо, что после первого же выстрела восторги французов приутихли.

– Бьем только из винтовок! – предупредил Шарп. – Стрелять без команды. Хэгмэн! Видишь того верзилу с саблей?

– Вижу, сэр.

Хэгмэн слегка переменил положение, прицелившись в высокого офицера, гордо вышагивающего впереди и, похоже, совсем не думающего о том, какую отличную мишень он собой представляет.

– Не забывайте про лестницы, – напомнил Шарп остальным и, шагнув к парапету, поставил ногу на карниз, поднял штуцер и прицелился в солдата с лестницей.

Целился он в голову с таким расчетом, что пуля попадет в живот или пах. Ветер бил в лицо и отклонить пулю не мог. Шарп выстрелил, и дым мгновенно застелил глаза. Сразу за ним выстрелил Хэгмэн, а потом открыли огонь и остальные. Мушкеты пока молчали. Шарп прошел влево, туда, где дыма было меньше, и сразу увидел, что высокого офицера с саблей уже нет, как нет вообще никого, кому было суждено попасть под пулю. Колонна прошла по раненым и убитым. И только брошенную лестницу подхватил кто-то из третьей или четвертой шеренги. Он опустил руку в сумку, нашел патрон и начал перезаряжать.

Шарп не смотрел на винтовку. Пальцы сами делали то, что нужно, то, что они делали тысячи раз. Перезарядить штуцер он мог бы и с закрытыми глазами, и во сне. В саду ударил первый мушкет. И тут же затрещали остальные – стреляли и через бойницы внизу, и из окон, и с крыши. Семинарию снова заволокло дымом. Над головой прошелестел снаряд, да так низко, что Шарп невольно пригнулся. Грохнул взрыв. Начинка из мушкетных шариков и пуль хлестнула по шеренгам. В семинарии, под защитой каменных стен, собралось к тому времени около тысячи человек, и все они видели перед собой открытую цель, не попасть в которую было труднее, чем попасть. Шарп выстрелил еще раз и прошелся за спинами своих стрелков. Слэттери требовался новый кремень – он его получил. У Додда лопнула пружина – Шарп выдал ему винтовку Уильямсона, которую после ухода из Вилья-Реал-де-Жедеш носил Харпер. Неприятельские барабаны звучали все ближе, и первые французские пули застучали по стенам семинарии. Шарп зарядил винтовку.

– Палят наугад! – крикнул он. – Не спешить! Выбирать цели!

Последнее было не так-то легко из-за повисшего над склоном дыма. Потом налетевший ветерок разорвал завесу, и в просветах показались синие мундиры. Французы были так близко, что Шарп различал их лица. Он выбрал ветерана с длинными усами, спустил курок, но из-за дыма не увидел, попал в усача или нет.

Битва грохотала. Не утихая трещали мушкеты, тяжело ухали барабаны, громко рвались над головой снаряды, а снизу доносились крики боли и отчаяния. За спиной у Харпера упал с пробитой головой красномундирник, и кровь все шла и шла, собираясь в лужицу, пока сержант не оттащил раненого от парапета, оставив за ним красный след. Где-то далеко, наверное на южном берегу, оркестр заиграл марш, и Шарп поймал себя на том, что отбивает ритм прикладом. Неподалеку ударился о стену шомпол, – наверное, какой-то новичок запаниковал и поспешил спустить курок, позабыв вытащить его из дула. Шарп вспомнил, как во Фландрии, в его первом бою, у одного парня произошла осечка, а он продолжал перезаряжать и спускать курок, и когда потом мушкет разобрали, то обнаружили в стволе целых шестнадцать зарядов. Как же звали того парня? Кажется, он был из Норфолка, хотя и оказался в Йоркширском полку. Имя вертелось на языке, но не давалось, и Шарпа это раздражало. Пуля шмыгнула над ухом, другая расплющилась о парапет. Внизу, в саду, португальцы не целились, а просто просовывали мушкет в амбразуру, спускали курок и уступали место другому. Появились в саду и зеленые куртки – похоже, рота из 60-го, приданного бригаде Хилла. Чем палить впустую через бойницы, подумал Шарп, залезли б лучше на крышу, толку б было больше. Одинокое деревцо тряслось от пуль, словно под ураганом; ни одного листочка на нем не осталось, и голые ветки постоянно дергались.

Зарядив винтовку, Шарп увидел у садовой стены группку солдат в синих мундирах и выстрелил в них. Воздух наполнился свистом пуль. Черт бы их побрал, почему они не отступают? Несколько смельчаков-французов попытались прорваться к большим воротам, но их заметили артиллеристы с южного берега – ударила пушка, грохнул снаряд, на оштукатуренную стену щедро плеснуло красным. Стрелки морщились, загоняя пули в забитые пороховым нагаром стволы. Времени хватало только на то, чтобы заряжать и стрелять. Французы поступали точно так же. Сумасшедшая дуэль затягивалась, и, глядя поверх дыма за долину, Шарп видел движущуюся из города лавину синей пехоты.

Двое парней таскали на крышу ящики с боеприпасами.

– Свежий свинец! – кричали они на манер лондонских уличных торговцев. – Кому свежий свинец? Свежий порох!

Один из адъютантов Хилла выставлял на парапет фляжки с водой; сам генерал стоял рядом с красномундирниками, чтобы все видели – он не уклоняется от опасности. Перехватив взгляд Шарпа, генерал состроил гримасу, словно показывая, что работа оказалась не такой уж простой.

На крыше становилось тесно. Вместе с другими поднялась и стрелковая рота 60-го, командир которой, должно быть, понял, что его ребятам не место во дворе. Дружески кивнув Шарпу, он расставил своих людей вдоль парапета. Огневая мощь обороняющихся возросла, тем не менее французы все так же упрямо давили и давили, словно рассчитывая пробить камень мушкетным огнем. Им даже удалось бросить лестницы на садовую стену, но смельчаки замешкались наверху – их схватили, стащили и забили до смерти прикладами. Семь мертвых красномундирников лежали на дорожке со скрюченными руками и застывающей и чернеющей кровью на ранах, и еще больше убитых британцев было в коридорах семинарии, куда их переносили от окон, по которым палили отчаявшиеся французы.

Новая колонна поднималась по склону по следам первой, но хотя выглядела она весьма воинственно, на самом деле ее появление, о чем не догадывались обороняющиеся, было проявлением слабости французов. Испытывая нехватку сил, Сульт бросил в наступление всю имевшуюся в городе пехоту, и горожане, впервые с конца марта ощутившие свободу, устремились к реке и стали вытаскивать арестованные неприятелем лодки. Небольшая флотилия крошечных суденышек уже пересекала реку поблизости от взорванного понтонного моста, держа курс на Вилья-Нова-де-Гайя, где их подкарауливала бригада гвардейской пехоты.

Гвардейцев не ждал никто, ни Сульт, ни красномундирники, и когда они появились у восточной окраины города – это стало сюрпризом для всех. К этому времени вторая колонна достигла середины смертоносного склона, и по ней били все – с крыши, из окон, со стен. Такой же шум Шарп слышал при Трафальгаре, где едва не оглох от грома корабельных орудий. Здесь звуки были другие – пронзительные, режущие, свистящие, – и, сливаясь вместе, они напоминали один долгий, непрерывный, истошный крик. Верхняя часть склона пропиталась кровью, и выжившие французы прятались от пуль за телами своих убитых товарищей. Барабанщики еще пытались вдохнуть жизнь в захлебнувшееся наступление, но тут французский сержант предостерегающе закричал и вытянул руку. Дым рассеялся, и французы увидели наступающую им во фланг через долину гвардейскую бригаду.

Увидели и… побежали. Эти люди храбро сражались, наступая с мушкетами против каменных стен, а теперь вдруг запаниковали, забыли о дисциплине и рванули к дороге на Амаранте. Другие, кавалеристы и артиллеристы в том числе, бежали из верхней части города, спасаясь от красномундирников и жаждущих мести горожан. Последние рыскали по улицам и переулкам, нападая на раненых и отставших с ножами и дубинками.

Крики и вопли наполнили улицы Порто, зато в семинарии наступила непривычная тишина.

– За ними! – крикнул, сложив руки, генерал Хилл. – За ними! Не отпускать! Добить!

– Стрелки! Ко мне! – скомандовал Шарп. С его людей хватит. Врага пусть преследуют другие, а им пора отдохнуть. – Почистить оружие!

Стрелки собирались у парапета, поглядывая вниз, где строились, собираясь идти на восток, красномундирники и стрелки из Первой бригады. На крыше осталось с десяток убитых. Длинные кровавые полосы указывали, откуда притащили того или иного бедолагу. Дым понемногу рассеивался, открывая склон, усеянный телами французов и брошенными мушкетами и ранцами. Между двумя забрызганными кустами крестовника полз раненый. Пес обнюхивал труп. Запах смерти привлек воронов, и черные птицы уже кружили над склоном, расправив сильные крылья. Из ближайших домов спешили женщины и дети – чистить карманы, снимать с убитых форму. Раненый попытался уползти от девчушки лет одиннадцати, но она достала разделочный нож, полоснула несчастного по горлу и скорчила физиономию, когда на колено брызнула его кровь. Ее младшая сестренка тащила за собой шесть мушкетов. Кое-где от пыжей загорелась трава. Толстенький португальский священник с мушкетоном оглядел склон и осенил крестом людей, которых помогал убивать.

Выжившие французы в панике бежали.

Власть в Порто снова менялась.






* * *


На каминной полке в гостиной «Прекрасного чертога» лежало письмо, адресованное Ричарду Шарпу. Чудом было уже то, что оно вообще сохранилось, потому что, когда во второй половине дня здесь обосновались британские артиллеристы, они первым делом поломали мебель, чтобы развести огонь, и письмо пошло бы на растопку – в конце концов, лучшего материала не найти, – но прибывшему в последнюю минуту капитану Хогану удалось завладеть бумагой до того, как ее поглотил огонь. Капитан искал Шарпа и, думая, что лейтенант мог оставить записку, спросил пушкарей, не нашли ли они в доме каких-нибудь посланий.

– Здесь, парни, живут англичане, – сказал он артиллеристам, открывая незапечатанное письмо, – так что не забывайте вытирать ноги и прибирайте за собой. – Капитан пробежал глазами по строчкам и задумался. – Вы здесь офицера из Девяносто пятого, случайно, не видели? Нет? Ладно. Если увидите, передайте, чтобы шел в Паласио-дас-Карранкас.

– Куда, сэр?

– Большое здание на холме. Там теперь у нас штаб.

О том, что Шарп жив, Хоган узнал из разговора с подполковником Уотерсом, рассказавшим об утренней встрече с ним, но сколько капитан ни бродил по улицам, успехом поиски не увенчались, а потому теперь за неуловимым стрелком отправили двух ординарцев.

Через Дору уже перекинули новый понтонный мост. Город праздновал освобождение с флагами, музыкой и вином. Захваченных в плен французов заперли в складских помещениях, а неприятельские пушки выставили на набережной, где над задержанными врагом британскими торговыми судами снова развевались их собственные флаги. Армия маршала Сульта ушла на восток, к мосту у Амаранте, не так давно захваченному французами. К несчастью для себя, Сульт не знал, что генерал Бересфорд, недавно назначенный командующим португальской армией, отбил мост и поджидает неприятеля.

– Если они не смогут переправиться у Амаранте, то куда пойдут дальше? – Вопрос прозвучал из уст сэра Артура Уэлсли в голубой приемной Паласио-дас-Карранкас, где Уэлсли и его штаб обедали тем, что было, наверное, приготовлено для маршала Сульта и ожидало его на теплой плите. Обед состоял из барашка, против которого сэр Артур нисколько не возражал, вот только вкус безнадежно портили лук, ветчина и белые грибы. – А я-то думал, что у французов есть вкус, – проворчал он и послал ординарца за бутылкой уксуса.

Полив мясо уксусом и решительно отодвинув ненавистные грибы и лук, генерал отведал полученное блюдо и пришел к выводу, что в таком виде его есть можно.

После того как с ужином было покончено и тарелки убрали со стола, офицеры сели потеснее, а капитан Хоган расстелил собственноручно составленную карту.

– Они, конечно, захотят уйти в Испанию. – Палец сэра Уэлсли скользнул по карте. – Но как?

Он полагал, что на вопрос ответит подполковник Уотерс, но Уотерс не бывал в северной части страны, а потому кивнул капитану Хогану, самому младшему по званию из присутствующих. До вторжения Сульта Хоган провел две недели в Трас-ос-Монтес, неприветливых горах с петляющими тропинками вместо дорог, стремительными реками и немногочисленными узкими мостами. Португальские войска уже двинулись в горы, чтобы отрезать французов от этих мостов и таким образом не позволить им выйти к дорогам, по которым они могли бы вернуться к своим крепостям в Испании. Капитан постучал пальцем по пустому месту на карте севернее дороги из Порто в Амаранте.

– Если Амаранте взят, сэр, и если наши союзники возьмут завтра Брагу, – Хоган посмотрел на сэра Уэлсли, который раздраженно кивнул, – то Сульт попадает в очень сложное положение. Ему ничего не останется, как только идти через Сьерра-де-Санта-Каталина, а там на карете не проедешь.

– Что здесь? – спросил Уэлсли, хмуро взирая на белое пятно.

– Козьи тропы, волки, стежки, овраги и очень сердитые крестьяне, – ответил Хоган. – Отсюда, – капитан перенес палец к северу от Сьерра-де-Санта-Каталина, – начинается вполне сносная дорога, по которой они смогут вернуться домой. Чтобы добраться до этой дороги, им придется бросить повозки, пушки, кареты – короче, все, что нельзя унести на себе или на муле.

Над городом прогремел гром. Первые капли несмело постучали в стекла. Налетел ветер. Дождь вдруг зашумел, ударил по террасе.

– Чертова погода! – проворчал Уэлсли, понимая, что дождь помешает преследовать французов.

– Она и для них такая же, сэр, – заметил Хоган.

– К черту!

Уэлсли еще не решил, нравится ему или нет этот капитан, доставшийся в наследство от Крэдока. Во-первых, Хоган был ирландцем, служа генералу напоминанием о том, что его и самого угораздило родиться в Ирландии. Во-вторых, капитан определенно не принадлежал к знати, а Уэлсли любил, что его окружали выходцы из аристократических семей. Тем не менее, признавая последнее обстоятельство за предрассудок, генерал постепенно начал склоняться к тому, что его картограф – офицер вполне компетентный. Да и подполковник Уотерс, мнение которого Уэлсли ценил, отзывался об ирландце исключительно тепло.

– Итак, – подвел итог главнокомандующий, – противник на дороге между Порто и Амаранте. Вернуться они не могут, поскольку здесь мы. Если пойдут вперед, наткнутся на Бересфорда. Остается одно направление – на север, в горы. А куда потом?

– Сюда, сэр, на эту дорогу. – Хоган поднес к карте карандаш. – Она идет из Браги в Чавес, и если ему удастся проскочить мимо Понте-Нова и достичь Руйваенша… эта деревушка вот здесь… то дальше он пойдет вот по этой дороге, – карандаш пополз по карте, – пересечет горы, спустится к Монталегре, а оттуда рукой подать до границы.

Все офицеры сгрудились у карты, и лишь один человек, хрупкий мужчина в элегантном цивильном платье, не выказал к происходящему ни малейшего интереса. Более того, вытянувшись лениво в кресле, он всем своим видом демонстрировал оскорбительное равнодушие к обсуждаемой теме и даже легкое презрение ко всем этим скучным разговорам о картах, дорогах, холмах и мостах.

– Дорога эта, – продолжал Хоган, ведя карандаш от Понте-Нова к Монталегре, – сущий ад, сэр. Поворот на повороте. Вы проходите пять миль, а продвигаетесь только на одну. К тому же ее пересекают две речушки, очень быстрые, в глубоких ущельях. Следовательно, мосты тоже высокие, и, если португальцам удастся их перекрыть, мусью Сульт, сэр, окажется в западне.

– Что ж, будем надеяться, Господь на стороне наших союзников.

Сэр Уэлсли хмуро посмотрел в окно, опасаясь, что дождь помешает португальцам перерезать дороги, по которым враг сможет ускользнуть в Испанию. План заключался в том, чтобы португальцы прошли дальше и устроили засаду, а британцы выступили в роли загонщика зверя и направили французов на португальские пушки. Уэлсли посмотрел на карту:

– Сами нарисовали, Хоган?

– Сам, сэр.

– Она надежна?

– Надежна, сэр.

Сэр Артур хмыкнул. Если бы не погода, он добил бы Сульта, но дождь затруднял преследование. А раз так, то чем раньше начать погоню, тем лучше. Приказав адъютантам готовить армию к выступлению на рассвете, генерал зевнул и уже собрался распустить всех на ночь, когда дверь распахнулась и в комнату вошел стрелок – в мокрой, грязной форме и очень сильно небритый. Увидев генерала Уэлсли, он вроде бы удивился и по привычке вытянулся по стойке смирно.

– Боже… – устало вздохнул главнокомандующий.

– Полагаю, сэр, вы знаете лейтенанта Шарпа… – начал Хоган.

– Конечно, я его знаю, – перебил капитана Уэлсли, – только вот хотелось бы также знать, какого дьявола он здесь делает? Насколько мне известно, Девяносто пятого тут нет.

Хоган убрал подсвечники с уголков карты, и большой лист свернулся в трубку.

– Позвольте объяснить, сэр. Я встретил лейтенанта, когда он блуждал со своими людьми в Северной Португалии, и взял под свою опеку. С тех пор лейтенант постоянно сопровождал меня в поездках вдоль границы. Без него я бы с французскими патрулями не справился. Мистер Шарп, сэр, оказал мне огромную помощь.

Слушая объяснение Хогана, Уэлсли молча смотрел на Шарпа.