Во сне и наяву

Находя равновесие и снова ускоряясь, девочка обернулась через плечо…



— Светланка, ты как себя чувствуешь?

Она открыла глаза, но ничего не увидела, сердце… сердце колотилось в груди бешено. Ей не хватало воздуха.

— Эй, дочка, ты чего? — её кто-то гладил по щеке. — Я тебя, что, напугал?

Только тут она стала приходить в себя, ну конечно, конечно, это была папина рука, папин голос. А мерзкая тварь с пастью-дверью осталась там, в проклятом сне.

— Ну, ты чего? Болит что-то? — спрашивал её отец, и она, наконец придя в себя, разглядела его лицо.

— Да нет, па, всё норм…, — сказала, но голос выдавал её.

— Живот… Или щека? Ничего не болит?

— Нет, па…, — Света села на кровати. — А что, я кричала во сне?

— Да нет вроде, я просто разбудил тебя, чтобы ты за братьями сходила, время уже. Если тебе плохо, то я сам схожу.

— Нет, нет… Всё нормально, — она смотрит в окно, а там уже и вправду темнеет, ведь скоро октябрь.

— А что тебе снилось-то? — спрашивает её папа, он и вправду за неё волнуется, она это чувствует. — Ты проснулась, на тебе лица не было.

Он стоит рядом и гладит ей по голове.

— Да пап… Муть какая-то, червяк огромный… Ерунда, просто кошмарики, — она встаёт, обнимает отца. — Сейчас, проснусь, сгоняю за пацанами.

На улице дождь, уже темно, уже включили фонари. Света идёт через пустую детскую площадку в детсад за братьями, площадка хорошо освещена, но всё равно тут никого нет, тут тоскливо. И настроение у неё подстать погоде вечернего Петербурга середины осени. Девочка, вспоминая мерзкого червяка, думает о том, что с этими снами нужно как-то заканчивать. Но как? Как? Этот ужас произвёл на неё огромное впечатление, да ещё и червяк в щеке, и папа, кажется, начал волноваться из-за неё. Слишком много впечатлений за один день не очень-то счастливой девочки. Знать бы ещё наверняка, что когда она снова окажется во сне, червяк этот поганый не будет стоять в пяти метрах у неё за спиной. Да… Знать бы. От этой мысли она поёжилась и даже против своей воли поглядела назад. Нет, червяка не было, мокрая площадка, темно, даже уже холодно. Хорошо, что навстречу ей прошла женщина с ребёнком. Женщины с детьми на улице — верный признак, что тут ничего страшного не происходит, что тут всё спокойно. Света шла дальше. Нужно поговорить сегодня с Любопытным. Она принесла ему пыль, ну, почти принесла. Пусть он расскажет ей, как быть дальше, как избавиться от этого наваждения, как перестать видеть эти реальные сны, как перестать оказываться в них. Эх… Хоть бы он знал. Хоть бы знал.



Туман ещё был, а червяка не было, палка лежала рядом. Она подняла её.

«Интересно, а как это происходит, в смысле, что видел червяк, когда я исчезла прямо перед его носом, ну или что там у него? Я исчезла сразу или растворялась медленно?». Девочке действительно это было интересно. Впрочем, нет, ничего интересного тут не было, всё время, что она тут проводила, было временем напряжения, временем страха и ещё временем ожидания. Ожидания пробуждения. Нет, ничего интересного. Как говорил папин сослуживец: «в гробу я его видал». Вот и Светлана с удовольствием увидала бы там все свои сновидения. Она ненавидела этот туман, жаркое солнце, развалины, мух, этот разбитый асфальт, чокнутую Аглаю, суперчервяка. Да вообще всё, что здесь её окружало. Единственное, что ей тут не было ненавистно, так это Любопытный. Он как-то стал ей достаточно близок. Это, может быть, потому что там, не во сне, у неё не было ни одного друга. Даже в интернете. Она бы могла ещё постоять и погрустить над своей несчастливой судьбой, да вот только не было для этого времени. Туман скоро должен был рассеяться. И ей нужно было решить, как двигаться. Первое: продолжить путь отсюда на север. Нет, это она сразу отмела. Вообще никакого желания ещё раз увидеть вонючего червяка у неё не было. Свернуть сразу на восток в развалины — тоже не вариант. В развалинах невозможно бегать, а для того чтобы знать, что за грудами камней никто не прячется, нужен Лю. Значит, бежать назад до церкви, до дома с попугаями, и пробежать мимо него, пока ещё стоит туман. Да, это был единственный приемлемый для неё вариант.

В общем, надо бежать. Бежать, бежать.

Конечно, она успела, пробежала дом попугаев до того, как туман рассеялся. По дороге с удовольствием поддела башмаком обнаглевшего, кинувшегося ей наперерез крикуна. Тот заверещал оглушительно, улетая в туман, а его собратья на её пути не появились. Дальше туман таял, но попугаи к тому времени уже остались за её спиной, теперь ей было легче. Вскоре она была уже около тёмной махины Ленсовета, оббегала большое поле серебряного мха, увидала голого человека, он присел на корточки возле вялого и пустого стебля фикуса. Мужик на девочку взглянул, но даже не попытался её преследовать. А она побежала дальше. На том же месте, на тех же развалинах, увидела копошащегося там муходеда, он попытался поспешить к неё, но Света была уже далеко. Уже подбегала к розовой Чесменской церкви, двери которой были всё также призывно распахнуты. А вот и улица Гастелло. Теперь она была у себя «дома». Тут девочка чувствовала себя куда спокойнее, чем где-либо ещё.

На заборе всё ещё висели тела двух мальчиков. Вернее, одно обгрызенное тело, и одно… Даже и не понять теперь, на что это было похоже. Светлана, по глупости своей, постаралась рассмотреть, что там ещё осталось. Ой, лучше бы не смотрела, ни рук, ни ног уже не было, голову объели полностью, теперь серел только обглоданный череп, живот тоже изъели, теперь из него начали вываливаться распутавшиеся из-за жары внутренности… И всё это шевелилось. Ну, не само, конечно, шевелилось, шевелились на протухшем мясе сотни чёрных жуков-кусак. Он весь был покрыт ими. Противные твари. Девочка вспомнила, как она ползали по ней, как её кусали, так её чуть не стошнило. Бе-е… Противные твари! Зачем она только на это смотрела? Света отвернулась и быстренько, большими шагами, преодолела мох и скрылась за тяжёлой дверью депошки.

Лю был очень рад. Светлана поначалу думала, что он будет спрашивать у неё, мол, почему банка не полная, но, кажется, голос на такую мелочь не обратил никакого внимания.

— Это впечатляющий акт взаимопомощи, признаться, я даже не знаю, чем в полной мере смогу ответить вам, человек Светлана-Света, — говорил он, когда Светлана достала из рюкзака всё ещё горячую банку с чёрной крупной пылью.

— Ну… Вы мне тоже как-нибудь поможете, Лю, — сказала девочка.

— Готов, но не знаю, что мне нужно будет сделать, чтобы моё действие было равноценным вашему. Судя по всему, вы даже не понимаете, какую большую услугу вы мне оказали.

— Ну…, — Светлана и вправду не знала, — Ну, вы проводите меня к этим… как их… ну, которые меня сюда… приглашают, переносят.

— Приглашают, переносят? К сиренам. — догадался Лю.

— Да, к ним, — произнесла девочка.

— Ну, это не может быть моей ответной услугой, так как я сам очень хотел бы увидать этих существ, — отвечал Лю. — Так что подобное путешествие для меня так же важно, как и для вас, Светлана-Света.

— Это что… эти сирены и вас сюда привлекают? — удивилась девочка.

— Нет, я здесь исключительно по своему выбору. Меня интересует один вопрос относительно сирен. Если поток времени и можно искривить и замедлить, то для этого требуются огромные тела, с гигантскими массами и с астрономическими гравитациями.

«О, ну начал…», — думала девочка, но перебивать своего будущего попутчика не решалась.

— Как, в таком случае, — продолжал Лю, — какие-то незначительные существа могут создавать импульс, который в корне нарушает незыблемые временные величины, как они производят импульс, требующий гигантских энергий? Или у них есть какие-то иные механизмы? Тогда каковы они?

— Так значит, мы пойдём к этим сиренам? — это был как раз тот вопрос, который волновал девочку больше всего.

— Да, мы можем отправиться, как только вы сочтёте, что готовы.

— Супер, а что мне делать с этим? — спросила Светлана и потрясла банкой с чёрной пылью.

— О, это будет совсем несложным делом. Я сейчас расскажу. Проходите в ту часть помещения, которое мы, с обоюдного согласия, решили использовать как место для моей концентрации.


Света прошла в комнату, где были мухи и дохлая птица, где были окна, выходящие на юг, на жгущее солнце, от которого пластиковые жалюзи почти не спасали.

— Поделите мысленно содержимое банки на три части,

Светлана подняла банку и поглядела на содержимое. Не так уж пыли было и много, чтобы ещё и делить её. Эх, не вспугни девочку страж, принесла бы полную банку.

— И первую часть, — продолжал Любопытный, — просыпьте в виде линии прямо у входа в помещение, как бы этой линией перекрывая его.

«Магия, что ли, какая-то?», — думала девочка, делая то, о чём просил голос.

А он, словно услышав её мысли, пояснял:

— Это вещество, что вы добыли, поможет создать некий барьер, с помощью которого я создам экран, который позволит мне сократить затраты ресурсов и энергии, что я трачу для пребывания в этом трёхмере.

— Я так сделала? — спросила Света, слегка волнуясь. Ну мало ли, не хотелось бы девочке впустую потратить пыль, которую добыла с таким трудом.

— Да, всё так, как и должно быть. Теперь насыпьте такую же полосу, из ещё одной трети добытого вами вещества, вдоль проёма в стене, через который сюда проникает свет.

«Понятно. Насыпать ещё и возле окна такую же линию».

— Да, — говорит Лю, когда она закончила, — всё остальное вдоль двух стен, таким образом создавая периметр с четырьмя углами.

— Так? — спрашивала Света, рассыпая пыль вдоль стен с таким расчётом, чтобы ей хватило пыли на обе стены.

— Именно, — произнёс Лю, — на сегодня мой ресурс исчерпан, но с завтрашнего дня я смогу уже начать движение на север, туда, куда вам нужно.

— Значит, увидимся завтра? — спросила Светлана.

— Значит, увидимся завтра, — отвечал Любопытный.

Когда он перестал откликаться, девочка ушла в свою часть депо; дохлая птица и тысяча мух — так себе соседи. Даже тут было жарко. Она достала из рюкзака нагревшуюся бутылку чая «Липтон». Никогда такого не пробовала. Она открыла её не без «фонтана», стала пить почти горячий напиток и, чуть отгибая мягкие от жары жалюзи, смотреть на улицу. Там почти ничего не изменилось. Тела так и висели на заборе, кусаки уже облепили и второе тело, рой мух даже отсюда было видно. Из них что-то уже капало, от жары, наверное. Света поморщилась, закрыла бутылку. Будь этот чай холодным, он был бы вкусным. Она присела возле стены, стала копаться в рюкзаке. Так, от нечего делать. Достала коробку с листьями фикуса, ещё раз посмотрела их. И снова достала узелок с монетами. Ещё раз рассмотрела все монетки, включая серебряные.

И опять ей в голову пришла всё та же мысль: кусака-то попал в её комнату как-то. Ей это не привиделось, его братья нашли. Девочка завязала монеты в узелок. Все, кроме одной. Узелок спрятала в рюкзак, а золотую монетку спрятала… в рот, отложила за щёку. Вздохнула и стала ждать пробуждения.





Глава 30




Конечно, надо было что-то съесть. Да и не что-то, а поесть как следует. Но он только выпил воды из-под крана. Там, во сне, пил всякую гниль. В прямом смысле этого слова. Он последний раз пил из лужи, и вода отдавала тухлятиной. Так что вода из старых труб, давно требующих замены, показалась ему божественной. Виталий Леонидович бросил в стакан зубную щётку, поглядел на себя. Лысоватый, но обаятельный, на вид никто не даст ему больше пятидесяти. И это пока он небрит и не стрижен. А чувствовал он себя на тридцать, не больше. Ни голова, ни спина его уже не беспокоили. Даже прокушенная нога уже не болела, всё было нормально. Если не считать того, что сегодня одна из самых кошмарных… В общем, сегодня его посетила та, о которой он до сих пор думал, что она и не подозревает о его существовании. Сюрприз был неприятный. Мягко говоря. И тут нельзя было тянуть. Не то она ведь опять явится, и не с одной собакой, а с парочкой, а то и с самой ядовитой змеёй, которую видело солнце. Роэ вышел из ванной, на ходу, не глядя, выхватил из прикроватной тумбочки стопку купюр, ключи от двери, телефон и вышел из квартиры. Уже вечер, стемнело. Надо было и зонт захватить, но дома, кажется, зонта у него не было. Виталий Леонидович поднял воротник, без всякой цели поднял лицо к чёрному небу, под холодные капли, и пошёл за кофе. Он мог бы выйти через проходняк четвёртого дома на Малую Садовую. Но там, даже вечером и в дождь, всегда толкутся туристы. А сейчас он не хотел видеть людей. Хотя как их можно не увидеть, если ты ходишь почти по Невскому. Пошёл дворами до Караванной, там остановился. Очень захотелось ему свернуть налево, там в ста метрах от него был итальянский ресторан Мама Рома. Кухня вполне приемлемая. Он с удовольствием съел бы сейчас две порции макарон, но сейчас не до них. Всё после. Он пошёл туда, где ему всегда делали самый крепкий кофе. В ресторан Централь. Не раздеваясь, уселся за стол и у незнакомой официантки заказал себе три двойных эспрессо с собой. Повздыхал, глядя, как туристы едят что-то вкусное, для него сейчас всё было вкусным. Дождался заказа, расплатился и пошёл на дождь, с удовольствием отпивая очень крепкий напиток прямо на ходу. К кофе отлично подходят сигареты. Он предпочитал «Мальборо». И даже дождь не мешал ему смешивать два удовольствия.

Идти ему было недалеко. Пока допил кофе, прошёл Караванную, перешёл по мосту Фонтанку. Кофе помог ему прийти в себя. Но, он не накурился, только сошёл с моста, как закурил вторую сигарету. Не доходя до церкви Симеона и Анны, свернул на Моховую. Конечно, он не знал, застанет ли тех людей, что ему нужны, дома. Но он знал наверняка: если позвонить им по телефону, он их точно не застанет. Людишки то были ушлые, позвони он им, так они сразу свалят и затихарятся где-нибудь на дачах в области. Потом не найдёшь. В общем, люди, к которым он шёл, его визиту будут не рады. А вот и дом сорок по Моховой. Проходняк. Виталий Леонидович проходит идёт во дворы дальше, дальше. Поднимает глаза — да, людишки дома, через портьеры полосами пробивается свет. Ещё бы код на двери не сменили, и всё было бы прекрасно.

Старый, стёртый пальцами электронный замок. Нет, всё в порядке, дверь поддалась. Роэ входит в парадную, тут пахнет застарелой сыростью, впрочем, как всегда. Он поднимается на второй этаж. Коммуналка, на двери два звонка, но это для случайных людей. Можно было звонить в любой звонок, хоть обзвонись, — дверь никто бы не открыл. Нужно было стучать. Роэ постучал в старую двухстворчатую дверь кулаком.

Ничего — тишина. Но он знал, что его слышат, и поэтому тарабанил дальше.

«Ну, уроды, открывайте, или хотите, чтобы все соседи выглянули посмотреть, что тут происходит?»

Наконец за дверью раздался голос:

— Кто там?

— Открывай, Фисюк, — громко произнёс Виталий Леонидович, — это Роэ.

Пауза за дверью. Да, ему явно тут были не рады. Он усмехнулся.

Сейчас там за дверью думают, что нужно было не подходить к двери, но теперь уже поздно. Виталий Леонидович снова несколько раз бьёт в дверь кулаком. Наконец замки отпираются, дверь открывается, и, не дожидаясь, пока ему её откроют до конца, Роэман хватается за ручку и дёргает её на себя, сразу входит, отпихивая хозяина в прихожую, запирает за собой дверь:

— Как жизнь, Фисюк?

— Вашими молитвами, — отвечает хозяин дома. Он одет в майку-алкоголичку, в тренировочные штаны, он лыс, на носу очки, в руках книга.

Петербуржская интеллигенция в двадцатом поколении. Роэ усмехается, не спрашивая разрешения и не снимая грязной обуви, он проходит дальше, останавливается у одной двери, распахивает её. За ней абсолютно пустая комната. Роэ принюхивается. Спрашивает хозяина:

— Что, вы сегодня без гостей?

Тот смотрит на него без всякой радости:

— Чем могу служить, Виталий Леонидович?