Во сне и наяву

Света оделась и без школьного рюкзака вышла за дверь. До детской поликлиники номер тридцать один на улице Орджоникидзе, в которую она ходила всю свою жизнь, не так уж и далеко, вот только на улице уже дождь, ветер неприятный. Но ничего, Света не будет тратить деньги на автобус — добежит.

Тем более что она всё ещё чувствовала необыкновенную лёгкость во всём теле после фикуса. В общем, добежала, промокла, отстояла очередь в регистратуру, чтобы узнать, что хирург в поликлинике всего один и принимать он будет с четырнадцати часов, то есть через три с половиной часа. Ну не сидеть же всё это время среди всяких мамаш и детей. Побежала домой. Пробегая мимо, решила заглянуть в приход. Поздороваться. И там нашла отца Серафима. Он как раз закончил утреннюю службу.

— Промокла? — он сидел в трапезной с другими отцами за чашкой чая, звал её к себе. — Иди сюда. Та-ак… дева прекрасная, а что это у тебя с лицом? — попы все вместе стали сразу её разглядывать. — Ого, да тут у тебя… это… не шутки. Это надо к врачу.

— Я уже была в поликлинике, — отвечала девочка, стесняясь пристального внимания святых отцов, который все её теперь разглядывали. — Врач будет с двух принимать.

— Та-ак…, — повторил отец Серафим, задрал рясу, достал из кармана брюк телефон, стал кому-то звонить:

— Серёжа? Здорово, это я. Ага… Ага… Слушай, ты сейчас на работе? Ага… Хорошо. Слушай, пришлю к тебе одну деву, прыщ у неё… Поглядишь? Ага… Без очереди? Ага… Операция. Понял, сейчас прибежит, она быстрая, — поп закончил разговор и спрятал телефон в карман. — Значит так, беги быстро в пятьдесят первую поликлинику, там сейчас принимает в двести тридцать шестом кабинете хирург Вязьмикин. Он молодой, но руки у него золотые. Там бабки будут сидеть, так ты очередь не занимай, иди без очереди, они все пенсионерки, им всё равно делать нечего, как у врачей сидеть. Вот он тебя поглядит. Беги сейчас, у него через час операции начнутся.

Да, да, Света кивала головой: сейчас же побегу, вот только:

— А где эта полпикника?

— Проспект Космонавтов, через дорогу от «Окея», — подсказал ей один из молодых священников.

На входе медсестра меряет у всех температуру и напоминает:

— Макси, перчатки, бахилы. Не забываем.

Народу толпа, от пандемии, наверное, тут такое столпотворение. Очереди в регистратуру, но это всё девочке не нужно. Она узнаёт, где кабинет двести тридцать шесть. Бежит на второй этаж, ей нравится, что сегодня нет нужды ждать в очередях. Девочке кажется, что она особенная, раз её примут без очереди. Бабки у кабинета даже возмутиться не успели, когда она проскользнула за дверь.

— Так, значит, давим прыщи на лице? — говорит с укоризной Сергей Владимирович Вязьмикин, осматривая её щёку. — Мама вам не говорила, что этого нельзя делать?

Сам он молод, у него дурацкая шапочка, вроде и медицинская, но с какими-то машинками, совсем не похож на врача. На руках у него перчатки, и он начинает сжимать прыщ. И спрашивает:

— Вы ещё несовершеннолетняя?

— Что? — не понимает Света.

— Состоите на учёте в детской поликлинике?

— А, да. В детской.

— Значит, карточки вашей у нас нет?

— Нет, я тут в первый раз.

— Ясно, — хирург наконец перестаёт мять ей лицо, садится на стул в задумчивости и говорит, чуть подождав: — Вообще-то вас нужно в челюстно-лицевую…

Тут Света заволновалась — неужели он отошлёт её куда-нибудь? Но тут Вязьмикин продолжает:

— Хорошо, вроде ничего там сложного нет, надеюсь, что в мышцу он не ушёл, — он встаёт, ещё раз смотрит щёку девочки. — Да нет, вот он весь, вправо и вниз идёт, — и кричит в другую комнату: — Раиса Андреевна, первый набор инструмента и обезболивающее приготовьте, пожалуйста, — и снова Свете: — Не волнуйтесь, всё сейчас починим и даже шрама постараемся не оставить.

А девочка зря боялась. Самой болезненной частью операции оказался укол, который ей в щёку сделала немолодая медсестра. И всё, дальше она вообще ничего не чувствовала. Хирург с одной стороны стола, медсестра с другой, свет в глаз, медицинские запахи, теплые руки.

— Так, не шевелись, буду вскрывать! Тэкс… Ого, сколько гноя! Почему сразу не пришла? Чего тянула?

«Сказать ему, что я пришла сразу? Что и трёх часов не прошло, как меня туда укусил мерзкий жук?»

— Температура была? — продолжает хирург.

— У-у, — мычит Светлана, не открывая рта. Это значит: «Нет».

— Барышня, это не шутки, нельзя запускать нагноения, особенно на лице, — продолжает хирург.

— Дренаж готовить? — спрашивает медсестра, тоже разглядывая рану на лице девочки.

— Пока обойдёмся, я вроде всё здесь вычистил, сейчас ещё вот этот канал вниз почищу и промою всё…

Эти добрые люди продолжали копаться в её лице, а она лежала и видела над собой одним глазом — второй она зажмурила — дурацкую шапочку в маленьких скорых помощах. И слушала, как Вязьмикин ей рассказывал:

— Ну, ничего страшного, хотя канал глубокий… Вот. Так… А это что? Ого! Интересно. Так как вы, девушка, заработали этот фурункул? Раиса Андреевна, а ну-ка пинцетик мне…

Звякают стальные инструменты, которые он бросает в железную чашку. Теперь Светлана слышала в его голосе неподдельный интерес и даже удивление. Что же он там у неё такое увидел?

— Раиса Андреевна, видите, что тащу?

— Не вижу. За очками лезть надо… А что там? Стержень?

— Да если бы! Тут вон какая забавная… вещь…


Он замолчал, продолжая с интересом копаться в щеке Светланы, а она лежит и терпеливо ждёт, ей очень интересно, что же врач там нашёл, а он, кажется, закончил, остановился и потом произнёс:

— Ладно, вроде сделали, канал глубокий, гноя было много, я всё почистил, но шить не буду, не хочу, чтобы затяжка на лице осталась. Залеплю вам рану лентой. А вы мне скажите, вы недавно за границей были? Были в тёплых странах?

А Света лежит и не понимает, почему он это у неё спрашивает. А врач не отстаёт, заканчивает дело, клеит ей на лицо какой-то пластырь и повторяет вопрос:

— Ну так что, в Таиланде были? Вон вы какая загорелая, даже краснота от загара не спала ещё.

«В Таиланде? — она теперь уже сидит, а не лежит. — Вот что ему сказать? Сказать, что она во снах бывает в… как его там называет Лю, в Истоке? А там солнце свирепое, там и загорела».

Но вместо этого девочка просто говорит:

— Я нигде не была в тёплых странах… Ну, в этом году точно. А что?

— Да вот, — говорит Вязьмикин и поднимает к её глазам склянку из-под лекарства, а в ней на дне бело-жёлтый ма-аленький червячок с чёрной головой. — Это я из вашей щеки достал.

У девочки округляются глаза, она неотрывно смотрит на этого червяка, и от страха и неприязни у неё просто нет слов. Она хочет раздавить гадину.

— Первый мой случай, — продолжает хирург, — первый раз я извлекаю паразита. Вы точно не ездили в тропический страны?

— Нет, не ездила, — говорит Света и вдруг добавляет, поглядывая то на хирурга, то на медсестру, — это меня жук-могильщик укусил, когда я после Белого леса искала проход за Черту.

— Угу, — понимающе кивает хирург. — Ясно. Ну ладно, через два дня приходи, посмотрю, как заживать будет. Я опять в утро буду, можешь, как и сегодня, без очереди заходить, скажешь, что на перевязку. И передавай привет отцу Серафиму.

Она вышла из поликлиники на улицу. Как хорошо, что она пришла сюда, ей даже в самых страшных кошмарах не мерещился такой ужас. У неё в щеке жила и копала себе ход какая-то тварь. Мерзкая, жёлтая, копошащаяся. Вокруг которой за короткое время образовалось столько гноя! У Светы мурашки по спине бежали всякий раз, когда она представляла, что у неё в щеке жил червяк. Но, теперь всё было хорошо. Нужно будет поблагодарить отца Серафима при первой возможности.

А пока она бежала домой, у неё начинались судороги. Когда она мазалась соком фикуса, она знала, что так будет. Тогда ей было всё равно, а вот сейчас… Начались они, когда девочка ещё даже не добежала до подъезда. Ей скрутило мышцы живота. Пришлось притормозить, перейти на шаг. И не понять было, что это, листья фикуса так крутят живот, или напитки в холодильнике были испорченные. Очень ей не хотелось скрючиться тут во дворе или подъезде, чтобы её в таком состоянии увидали соседи. И она пыталась держать себя в руках. Её прошиб пот, а ведь дома девочку ждал отец. И она поспешила домой, не сидеть же ей в подъезде.

— Ну что, посмотрел тебя врач? — спросил папа, когда она вернулась домой. И, рассмотрев дочь, добавил: — Да ты вся мокрая.

— Да, он мне его разрезал. Сказал прийти через два дня на перевязку, — говорила она пока спокойно, но уже ожидая приступа.

— Вскрыл? Больно было?

— Нет, вообще нет. Врач хороший был, — отвечал Светлана, чувствуя, что боль у неё сейчас как раз и начнётся.

— Значит, всё нормально?

— Да, па, — отвечала девочка, сдерживаясь и быстро уходя в ванную.

Закрылась там и почувствовала, как судорога схватила левую икру. Она открыла рот и поймала себя на мысли, что может закричать. И опустилась на пол, а потом и вовсе легла. Так и лежала, полчаса, наверное, пока судороги выворачивали ей мышцы. Приходил папа, стучался в дверь:

— Света, тебе что там, плохо?

— Живот болит, па, — отвечал она, а саму пробивал пот от спазмов.

— А что с тобой, ты отравилась? Что случилось?

— Нет, не отравилась, — отвечала она через силу, — всё нормально, па, это по-женски… Я скоро выйду.

Когда судороги стали отступать, девочка почувствовала дикую усталость и ещё голод. Она, пошатываясь, пошла на кухню, жадно съела простой кусок хлеба с луком и подсоленным маслом, а потом, не заходя в комнату мамы, чтобы не разговаривать с отцом, прошла к себе и завалилась на кровать. И, кажется, впервые за год или даже два заснула днём.





Глава 29




Интересно, а тут бывают ночи? Она никогда не видела, чтобы тут было темно. Туман — самоё тёмное состояние здешнего мира. Он такой плотный… Ничего в нём не видно. И погружаться в него совсем не хотелось. Света обернулась. Там, за её спиной, было тихо, в Белом лесу и намёка на туман не было. Там всё так же беззвучно падали сверху почти невесомые хлопья. На самом деле лес только кажется красивым, на самом деле он мёртвый, а мертвецы не бывают красивыми. Ноги у неё ещё болели и живот тоже, она не была уверена, что сможет бежать как следует. А вот руки… Девочка посмотрела на свои руки. На этот раз судороги в руках её почти не беспокоили, они и приходили реже, да и не были так сильны и продолжительны, как в первый раз. В общем, девочка чувствовала в руках силу и… быстроту? Она легко подбросила свою палку и ловко поймала её. Да. Кажется, быстроту. А раньше руки никогда не были её сильной стороной. Света на всякий случай переложила всё ещё горячую банку с пылью из-за Черты из кармана в рюкзак и двинулась на север. К депошке, к двадцать восьмому дому по улице Гастелло.

Туман — это время медуз. Девочка давно поняла, что они «видят» свою добычу через туман, а вот добыча догадывается об их появлении, лишь почувствовав прикосновение липких жгутов к своему питательному телу. Но у неё уже был опыт, как избегать этих королев тумана. Конечно, ничего не видно уже через десяток шагов, но Светлана поняла их тактику, они почти всегда нападали со спины, вдогонку, а промахнувшись, тут же разворачивалась и кидались на добычу уже в лицо. Просто нужно было помнить про это и всё время оборачиваться. Главное было их вовремя увидеть, а уж избежать контакта было делом техники, а скорее быстроты и проворности. Света научилась уходить от медуз, а крикуны, которых теперь девочка считала более опасными, ещё задолго до приближения к ним выдавали себя криками. В общем, для путешествия в тумане нужно было не переставая смотреть вокруг себя и слушать. Слушать и смотреть. Но вот чего точно у неё не было, так это навыка ориентироваться. Девочка, честно говоря, и в городе, в незнакомом районе, в каком-нибудь Купчино, могла заблудиться и бродить в поисках метро среди многоэтажек. А тут, в тумане…

Она, уходя от особо приставучей медузы, не заметила, как взяла чуть левее, чем было необходимо. А так как дорога здесь оказалась получше, она, не отдавая себе отчёта, и пошла по ней. И шла так сравнительно долго, пока не упёрлась в белую стену, за которой высились синие крыши. Светлана знала это место. Девочке было нужно свернуть налево, но там за туманом высился большой дом, в котором жили чёрные попугаи. Ей бы пройти мимо него и, пока не рассеялся туман, добраться до улицы Ленсовета. Оттуда свернуть ровно на север. Уже через час «дома» была бы, но ей было страшновато проходить мимо попугаев, и она решила идти по дороге, с заметным отклонением на запад. Там должна была быть площадь со стелой Победы, а за ней Московский проспект. Света решила, что найдёт дорогу. Дорогу, что не будет проходить мимо дома с попугаями. И она пошла дальше.

Тут было тихо, почти так же тихо, как и в Белом лесу. Крикуны молчали, да и медузы исчезли. Она шла минут пятнадцать, и даже теней, что так часто колыхались над туманом, не увидела. Зато вдруг появился неприятный запах. Запах был едкий, наверное, это был запах здешнего тумана. Тишина, дорога с разбитым до гравия асфальтом, туман, странный запах… Что-то тут было не так. Почему крикуны молчат? Где медузы? Что это за запах? Светлана взяла и остановилась. И стояла, пытаясь рассмотреть что-нибудь в тумане, услышать хоть что-нибудь. И услышала. Шорох и ритмичное постукивание. Определённо, этот звук приближался к ней. Она всё отчётливее слышала его. И уже различала через туман нечто большое, что приближалось к ней. Приближалось и приближалось. И это, судя по звукам, было массивное и тяжелое.

Это был её явный недостаток. Девочке зачастую не нужно было ждать, чтобы узнать, что ей угрожает, нужно всегда уходить, убегать даже при намёке на опасность. А сейчас она стояла и ждала, чем всё это разрешится. Из тумана на неё выехала, как ей показалось поначалу, какая-то низкая машинка, а спустя пару секунд она поняла, что это не машинка, это червяк на лапах. Он был огромен, тащил свое пузо по разбитому асфальту, а десятки его сильных лап работали так, что лишь щебёнка летела в разные стороны. На метр он возвышался над землёй. А лап у него было под сотню, не меньше. Лапы сильные, быстрые, червяк, благодаря им, буквально летел над землёй. Ловкий, блестящий, быстрый. И перед девочкой он ещё и встал, передняя его четверть взметнулась ввысь и стала на две головы выше Светланы. Серо-розовый, похожий цветом на простого земляного червяка, только с ногами-иглами. Жвал у него не было, но был огромный рот, что шёл в виде щели с шипами по краям от верха, от головы, чуть не до земли. Просто узкие, страшные двери лифта с шипами, в которые и входить не нужно, они сами на тебя накатят и сомкнутся за твоей спиной.

А ещё этот суперчервяк раскинул свои верхние лапы в стороны: три вправо, три влево. И вышел этакий забор метра в три длиной, который перегораживал Свете проход, забор со страшным входом посредине. И уже сверху начал наваливаться этим своим ртом на Светлану, пытаясь захватить её сразу с двух сторон лапами, ещё и обдав её волной едкой вони. Вот оказывается, чем тут так пахло!

Дальше ждать она не стала, кинулась бежать в обратную сторону. К церкви с синими крышами. А червяк, опустившись на все свои лапы, кинулся за ней. И заскользил, пополз брюхом по кускам асфальта весьма быстро. Ей же мешали рюкзак и палка; да и ботинки, что там ни говори, всё-таки не совсем подходили для бега. Но даже так она понимала, что уходит от червяка. Пока нога её не попала в яму с гравием, и она чуть не упала… Полетела вперёд, удержалась на ногах лишь благодаря рукам, едва не потеряла палку. И червяк сразу сократил отставание, она это слышала, слышала шуршание десятков его лап по грунту.