Внутри меня гасли звезды

— Ну, ребята, вы здесь пока пообщайтесь, а я отойду ненадолго. Дакота, не обижай его! — говорит папа и сразу же уходит к гостям.

Сводник!

— На сегодня в планы это у меня не входило! — Улыбаюсь я и провожаю его взглядом.

— У мистера Коуэна хорошее чувство юмора, — устроившись за барной стойкой, продолжает Фостер.

— Это, скорее, не шутка, а настоятельная рекомендация.

Поддержав слова нервным смехом, он настороженно смотрит на меня.

Здоровая реакция нормального человека.

Проведя с ним около пятнадцати минут, чувствую, что мне откровенно скучно. Я понимаю, что хоть мы и из одного общества, общего у нас абсолютно ничего нет. Каким бы ни был красивым этот британец, общение с ним наводит дрему. Мне не интересно слушать о том, как здесь хорошо, какая замечательная дочь у его партнера (то есть я) и какое вино самое лучшее в виноградниках Англии его семьи.

Проходит совсем немного времени, а я уже знаю об этом человеке, кажется, абсолютно все. Ему двадцать пять, он рос в Лондоне, учился в Оксфорде, любит верховую езду и хорошие машины, увлекается картингом, и когда удается выкроить свободную минутку, то непременно направляется в автоклуб. О таких говорят — золотой мальчик. Он такой и есть. В нем все совершенно. И я догадываюсь, зачем отец меня с ним познакомил…

От высокосветской скучной беседы с ним меня спасает Камилла, пришедшая весьма кстати к бару с каким-то молодым блондинистым плейбоем. Заказав два бокала мартини, она уставляется на меня и двусмысленно подмигивает.

— Ну что, как дела? — вклиниваясь между нами, спрашивает подруга и озадаченно смотрит на Дилана.

— Все отлично!

— Так, понятно. Я Кэм.

— Дилан, — он удостаивает ее легким рукопожатием.

— А Дилан у нас кто?

— Дилан у нас младший, — встреваю я.

Берк сразу же ехидно поглядывает на него, подавляя смешок. Британец, видно, не привык к таким поворотам, но все же достойно и молча выдерживает мой «юмор».

— Дилан младший, вы не против, если я украду подругу на пару минуточек? Мой кавалер, думаю, будет рад с вами пообщаться!





6. Дэнни Зуко и Сэнди Олссон — персонажи из музыкального фильма «Бриолин».

7. Боково́й (латера́льный) амиотрофи́ческий склеро́з (БАС; также известен как боле́знь, мотонейро́нная боле́знь, боле́знь.





Глава 13




— Я вовремя влезла?

— Как всегда.

Включаю кран и подставляю руки под холодные струи проточной воды. Внутренний жар от двух бокалов вина и скучных разговоров мгновенно же тушится и становится проще реагировать на все окружающее.

— Что за перец? — Кэм поправляет макияж и накладывает новый слой красной губной помады.

— Британская овощная культура.

— Жгучий?

— Скорее, сладкий.

— Так сладкий — это же хорошо, тебе хотя бы на один вечер было бы полезно.

— Наверное, только у меня на подобное аллергия. Ты вообще, где пропадала, Берк? И что это за ненатуральный блондин?

— То ли Майк, то ли Мэтт, я уже и забыла. Да и это ли важно?! Ты видела, какой он красавчик?

— Камилла Берк, ты в своем репертуаре!


— Ну а что? Зато здесь теперь не так скучно! И вообще, ты чего тухлая какая-то? У тебя ведь сегодня праздник, ты сиять ярче лампочки должна.

— Я устала.

— Да ладно! Еще и трех часов не прошло.

— Я не об этом. Я устала от общества, в котором нахожусь. Раньше я и сама была такой, но все изменилось. Мне неинтересно. Мне скучно. Это не моя Вселенная.

— Так, инопланетянка, перестань хандрить! — Она подходит и сдавливает мои щеки в своих руках. — А то мы с Эштоном быстро тебя встрясем. Кстати, а где он?

— Наверное, прячется от моей сестры, если ему удалось от нее сбежать. — Я пожимаю плечами.

В комнату заходит парочка представительных дамочек лет сорока, и одна из них внимательно уставляется на нас.

— Дакота? — Женщина тепло улыбается и подходит ближе.

Теперь и я ее узнаю. Это та блондинка, с которой встречался мой отец. Это на нее я наорала однажды на приеме. Тогда она для меня была чуть ли не мегерой, а сейчас кажется довольно миловидным человеком. Она не страшилище, как я считала раньше, а вполне красивая и ухоженная леди, правда ноги, выглядывающие из серебристой плиссированной юбки, у нее действительно кривые.

— Что вы здесь делаете? — настороженно спрашиваю я, но уже через секунду понимаю, что вопрос глупый.

С ее лица сразу же пропадает улыбка. Такое ощущение, что она готовится принять новый удар от сумасшедшей истерички. Это бы и произошло раньше, но я больше не должна так поступать. У меня нет никакого права на подобные выкрутасы.

— Расслабьтесь, — спокойно добавляю я. — Спасибо, что пришли, мисс…

— … Лайтман. Джозефина Лайтман. Можно просто Джозефина.

Она скромно опускает голову, словно я ее отчитываю. Хотя все должно быть как раз-таки наоборот.

— Как вам вечер?

— Все просто замечательно! Ваш отец хорошо постарался, чтобы угодить вкусам каждого гостя.

— Да, он молодец… Вы простите меня за тот вечер. — Украдкой кладу руку на ее плечо. — Надеюсь, у вас не было после этого неприятностей.

— Нет, ничего… Я все поняла, и, поверьте, больше не искала встреч с Уэйдом. — Она подозрительно посмотрела на свое плечо.

— В смысле? Вы что, не вместе?

— Нет. Мы расстались после того приема. Нас ничего не объединяет, кроме общих дел компании.

Джозефина неловко улыбается и быстро покидает комнату. В ней слишком много воспитания, чтобы закатить заслуженную сцену, выговориться. Ей сложно быть рядом со мной, говорить о мужчине, которого она полюбила, но с которым не может быть вместе.

Господи, как стыдно! Она не заслужила того, что тогда произошло. Моя ревность и ненависть лишила ее, возможно, счастья. И теперь, посмотрев на нее, такую простую, несмотря на дорогой гардероб и статус, я вижу женщину, которая достойна любить и быть любимой.

Даже если это и мой отец, я не вправе принимать за него решения.

***

Танец с папой в день рождения — это еще одна традиция. Поэтому, когда все гости образовали круг и зазвучала медленная композиция, отец галантно подал мне руку и вывел в центр зала.

— Ты еще помнишь движения? — выпрямив спину, готовясь к свободному вальсу, задорно спрашиваю я.

— Хоть и танцор из меня не ахти, но их я никогда не забуду!

И мы закружились. Зал поплыл, гости стали мелькать в сплошной полоске, кроме родного человека рядом все исчезло.

И вот мне снова двенадцать, я впервые танцую с папой вальс. У меня трясутся колени от волнения, так как на нас смотрит куча взрослых. Папа улыбается и шепчет, что я прекрасно двигаюсь, не то что он. Он говорит что-то про свой дурацкий галстук, который завязал слишком туго и корчится, словно маленький ребенок. Я начинаю смеяться и расслабляюсь.

— Я должна тебе кое-что сказать! — собираясь с мыслями, быстро проговариваю я.

— Что-то не так, милая?

— Я видела мисс Лайтман здесь.

— Даки, я…

— … пап, не надо, я все знаю, — прервав его, продолжаю я. — Прости меня за тот вечер. Я потребовала от тебя того, чего не должна была. Знаю, ты любил маму и будешь ее любить, но ее уход не должен ставить точку в твоей жизни. И если эта женщина помогала тебе справиться с пустотой в сердце, то верни ее. Я не буду возражать.

Папа ничего не отвечает, продолжая с изумлением смотреть на меня, будто все сказанное вышло из уст не его дочери. А мне становится легче от того, что я, наконец, осознала свои ошибки. Благодаря им, у меня появился опыт.

— Я люблю тебя, Дакота. — Когда музыка утихает, он останавливается и крепко обнимает. Нас оглушают аплодисментами, но мы не двигаемся с места. — Спасибо тебе, родная. Но ты должна знать, что точку никто не ставил, потому что у меня есть и будут две дочери, которые не позволят моему сердцу опустеть.

— Ты знаешь, что я имела в виду.