Власть пса

Когда они с братом были детьми, раз в несколько лет к ним наведывались родственники с Восточного побережья, которых вечно требовалось развлекать. С собой они тащили друзей, в основном девушек, и уже тогда стало ясно, что Филу с Джорджем придется нелегко. Несложно было догадаться, чего хотела от них Старая Леди. Не являлось загадкой и то, чего хотели девицы: обедневшие аристократы, как называл их Фил, приехали вернуть былую славу. Фил не видел смысла тратить время на этих людей, какого бы пола они ни были, и немедля смывался, стоило им замаячить на горизонте. Так что Джорджу одному приходилось занимать гостей на пикниках, которые устраивала Старая Леди, и водить их в Йеллоустонский парк. Бог ты мой, ведь когда Джордж только начал гонять это стадо родственников и обедневших аристократов в Йеллоустонский парк, у них еще был тот старый дилижанс, запряженный шестеркой лошадей!

Джорджу стоило лишь взглянуть в зеркало, чтобы понять: пронырливым девицам нужен совсем не он, а имя и деньги, сулившие безбедную жизнь до конца их дней. Сколько раз то одна, то другая приглашала Джорджа на прогулки под луной в надежде, что он обрюхатит ее и отпустит с миром. Подобные истории, однако, нечасто случались с людьми из высшего общества. Это было уделом низов.

Итак, Джордж устоял под натиском девиц и, насколько знал Фил, никогда не отвечал на любовные бильеду[6], которые приходили на ранчо из Бостона и окрестностей. Ах, как прелестно мы провели у вас время, как чудно было побывать на Западе, разве не будет замечательно, если в зимнюю пору Джордж… и так далее в том же духе. Фил невольно фыркнул, вспомнив Джорджи-боя в вечернем наряде – разодетый пингвин в прихотливой пляске с королевой томатного супа. «Новые люди» называла их Старая Леди…

«Никогда мне не забыть света Западной луны…» – писала Джорджу одна из этих дурынд. Вот только брат-то давно и думать о ней забыл.

А теперь попробуй-ка пойми, на кой черт Джордж, перед которым штабелями складывались отборные прелестницы с Восточного побережья, спутался с этой шалашовкой с ее мужем-суицидником, что играла для черномазых в дешевом хонки-тонке[7]? Полагаю, ему придется представить свою даму родственникам? Старая Леди будет в ужасе! Запасайтесь нюхательной солью! Фил знал цену положению в обществе: ладно еще подцепить такую девицу, но как Джордж осмелится вывести ее в свет, не сгорев при этом от стыда? Он что, не понимает, что она за женщина? Нужно прийти и все ему разжевать? Если же брату так захотелось порезвиться, то, ей-богу, для этого разрешения на брак не нужно.

Фил усмехнулся. Он припомнил историю о пареньке в одном маленьком городе. Тот отправился к шерифу за лицензией на брак, а ему по ошибке выдали разрешение на охоту. Обнаружив оплошность, шериф помчался в гостиницу, где приютилась парочка, и принялся стучать в дверь с криками: «Не делайте этого, если еще не начали! Произошла ошибка!»

Ей-богу, разрешения для этого не нужно.

Или, может, он уже ее обрюхатил?

Что ж, выход находят и из такого положения. Тут главное не дать чувствам взять верх над рассудком. Впрочем, в случае Джорджа это как раз могло стать проблемой.

Старую Леди удар хватит.

На столе грудой скапливались коричневые свертки нечитаных выпусков «Сатердей ивнинг пост». Каждое воскресенье, после завтрака, ни слова не сказав брату, Джордж уезжал, а возвращался затемно. Один из работников как-то пытался сообщить Филу, что Джорджа видели в Херндоне с женщиной по имени Роуз, но тот отвернулся и сделал вид, что ничего не слышал.

Вот и ответ на вопрос, чего брат хочет от этой женщины. Будь он настроен серьезно, обязательно бы привез ее на ранчо. Разве стал бы Джордж тогда болтаться с ней ночами по улицам Херндона?

Фил же по воскресеньям занимался резьбой по дереву и немного плетением из кожи. В подарок Джорджу он задумал смастерить карту ранчо для стены в кабинете – хотел напомнить брату о его обязательствах перед семьей. Также он много играл на вистле и лежал, погруженный в размышления.

В начале декабря вслед за снегом резко ударили морозы. Солнце вставало поздно над зарослями полыни на холме, видневшемся с крыльца большого дома. Когда-то на самой верхушке холма Фил с Джорджем сложили каменную пирамиду из круглых булыжников и плоских сланцев – на том самом месте, где восходит солнце в день летнего солнцестояния. Когда же они ее строили? В ноль-первом? Сегодняшним морозным утром солнце заметно сместилось к югу от каменной груды. В гостиной даже после завтрака оставался гореть свет, и по окрестностям эхом разливались хлопки электрического генератора. Фил стоял на крыльце и принюхивался к морозному воздуху. За полями послышался вой койота – нечасто бывает в столь поздний час – и тут же загавкали треклятые собаки. Чиркнув спичкой о собственный ноготь, Фил взглянул на термометр, висевший на одном из увесистых деревянных столбов крыльца, и присвистнул от удивления. Пятьдесят шесть градусов ниже нуля! Надо бы рассказать Джорджу – отличный повод завязать утреннюю беседу.

– Джордж, представляешь, я думаю надеть сегодня перчатки.

– С чего бы?

– Пятьдесят шесть градусов ниже нуля, дружок! Прямо как в старые добрые!

– Фил… – оборвал его Джордж.

– Что такое, старина?

– Фил, ты писал Старой Леди?

– Ага, черкнул пару строк на днях.

– Ты рассказал ей про Роуз.

– Роуз? Ах, Роуз. Откровенно говоря, старик, ты не хуже меня знаешь, что Старая Леди скажет по поводу этой женщины. Знаешь, что она подумает, что почувствует. Джордж, мы всегда были близки, мы же семья. Только представь, как старушка к ней отнесется.

– Как одна миссис Бёрбанк к другой миссис Бёрбанк.

– Чего, прости?

Фил приподнялся, чтобы расслышать получше.

– Мы поженились в воскресенье. Гостиницу в Биче она уже продала.

Фил был настолько потрясен новостью, что молча вышел на улицу и направился в амбар. Закапризничала лошадь, нашла время: шарахнулась в стойле, будто впервые увидела хозяина. Вот же безмозглая скотина! Привязав лошадь на улице, Фил ударил ее по морде попоной – и бил снова и снова, желая проучить глупую гнусную тварь. Лошадь забилась, пытаясь освободиться от веревки, и закатила глаза.





V




Подходя к Роуз, Джордж хорошо понимал, что успокоить девушку ему не под силу. Кое-как он мог справиться со злобой, но со слезами сталкиваться ему не приходилось.

– Я бы хотел оплатить счет.

Оглянувшись, девушка покачала головой.

– Тогда… Пришлете мне его?

Коротко кивнув, она отвернулась, и Джордж решился на дерзость. С ласковой улыбкой он коснулся ее плеча, а после немедля ушел – прогуляться вдоль реки и подумать. Джордж, который на прогулки отродясь не выбирался! Никогда прежде не ходил он вдоль этой реки, никогда не слышал легкого журчания вод, что разбивались надвое, огибая песчаную отмель. Вдруг кто-нибудь застанет его? Увидит, как при свете луны он сидит на берегу реки, к которой раньше и близко не подходил? Что ж, кажется, так и случилось.


К изумлению Роуз, через пару недель владелец ранчо снова объявился в Биче.

Девушка привыкла к тому, что посетители входят без стука. Все-таки она управляла гостиницей и рестораном, а если уж взялся работать с людьми, будь готов попрощаться с неприкосновенностью частной жизни.

Однако Джордж Бёрбанк постучал.

– Решил вот заглянуть…

– Заходите, пожалуйста, – воскликнула она.

«Что же, – заволновалась Роуз, – заставило Джорджа Бёрбанка приехать сюда? Счет она отправила. Чек получила. Должно быть, в салунах уже заметили его машину: опять прощай репутация…»

– Мы ждем большую компанию к полудню. Мне нужно быть на кухне.

– Не хотел вам мешать, миссис Гордон.

Почему, спросите вы, он не ушел, раз не хотел мешать?

– Если вам угодно, можете подождать на кухне.

– Хорошо, спасибо.

– Посидите вот здесь? – показала она на столик у кухонного окна, их с Питером обеденный стол. – Я должна замесить тесто для бисквитов.

– Конечно, занимайтесь бисквитами. Я просто посижу.

Сев за стол, мужчина принялся изучать этикетки на бутылочках с соусами: специи и соусы были настоящей страстью Питера. Соус, читал Джордж, отлично подойдет к мясу, рыбе, сырам и к тому же чрезвычайно полезен для здоровья.

– Сухая выдалась осень, – заговорил он, обводя пальцем цветы, нарисованные на клеенке. – Вода очень низкая, как я заметил.

– Не поспоришь. На днях гости говорили, что это самая засушливая осень на их памяти.

– Они правы, – кивнул Джордж. – Очень сухая.

– Гости скоро приедут, можете их дождаться.

«Как красивы ее испачканные в муке руки. Конечно, ему нужно их дождаться, просто необходимо». О любви, подумал Джордж, он знал не больше, чем о слезах, но как нравилось ему сидеть на этой кухне и наслаждаться беседой, как будто бы все более и более оживленной. Другими словами, о любви он знал все, что и нужно о ней знать: это счастье находиться рядом с тем, кого любишь.

– Питер пока в школе, моет окна, – сказала Роуз и испуганно осеклась: не примет ли он это за намек.

– Слыхал о нем, вы можете гордиться сыном.

Глаза Роуз защипало от набежавших слез, ее охватило острое желание защитить сына.

– Слыхали? – переспросила она.

– Ну, говорят, он смышленый парень.

К гостинице подъехали две машины, гости из Херндона. Приоткрылась дверь, звякнул колокольчик, сообщавший о приходе посетителей, раздались оживленные возгласы людей, попавших с мороза в тепло.

– Пойду посажу их. Питер должен вернуться с минуты на минуту.

Компания показалась Джорджу довольно шумной.

– Принесли с собой вино, – сообщила Роуз, вернувшись на кухню. – Надеялась, обойдется без этого. Не уверена, что по новому закону так можно[8].

– Мне сходить поговорить с ними? – приподнялся с места Джордж.

– О нет, не стоит! – испуганно хихикнула Роуз, представив, как (из кухни!) в зал ворвется сам Джордж Бёрбанк. – Разберусь чуть позже.

– Как скажете.

– Где же Питер…

– Полагаю, еще не закончил с окнами, – предположил Джордж, вдыхая аромат бисквитов.

– Рановато они начали.

– И, судя по звукам, у них там даже не вино, а что покрепче.

Да, выпивать гости начали рано и вели себя все громче и громче. То были делец, разглядывающий всех с довольной ухмылкой Тедди Рузвельта, аптекарь и с ними две какие-то блондинки, а также главный стоматолог Херндона, совершивший недавно поступок буквально революционный. В один холодный осенний день в своем полотняном костюме, вертя в руках трость, он прошелся по Саус-Пасифик-стрит вместе с женщиной, – но не с женой, а с девушкой по имени Консуэла, чернокожей красоткой и любимицей херндонцев, которая во время приемов подавала ему инструменты. Что до жены дантиста – та увлекалась миссионерством и просвещением язычников, а по воскресеньям любила прокатиться с мужем по городу на вишневом «кадиллаке», с министром на заднем сиденье. Сейчас, впрочем, она была в отъезде: поехала навестить захворавшего друга.

Новые люди, люди действия, нового ритма жизни, они были в курсе всех свежих местечек: «Зеленых фонарей», «Красных петухов», придорожных ресторанов, что открывались и тут же прогорали, и темных накуренных заведений с их маленькими оркестрами, игравшими непристойные песенки. Это были новые люди с новенькими капиталами. Впрочем, попадались среди них и юные владельцы ранчо, каким-то образом заполучившие родительскую чековую книжку и тоже теперь разъезжавшие по пыльным дорогам на больших автомобилях. Порой на рассвете видели, как возвращались они домой после ночного кутежа: какая-нибудь хорошенькая девушка за рулем родстера и пьяная парочка на откидном сиденье, подбадривающая ее криками. Никто и представить себе не мог, чего от них ждать, от этих новых людей, гулявших ночи напролет под музыку далеких радиостанций.