Виражи эскалации

Между тем доклады группы ОНВО[207] продолжали поступать:

– Цель парная! Пеленг сто шестьдесят пять градусов! Параметр близкий к «нулевому» – идут практически прямиком на нас.

– Ну-у, – прихлёбывал горячее кэп, – это уже даже не интересно.

Пеленг, с которого приближались неизвестные самолёты, говорил сам за себя – вчера оттуда же заявились «Стратофортрессы».

– Прилетали раз – прилетят и повторно.

Однако чуть погодя с поста РЛС «Восход» дали понять, что параметры всё же не те. И пост РЛС «Ангара» подтвердил: «…это другие».

И «эртээсники» согласились! – перехватив в эфире переговоры на «английском», вместе с тем так и не зафиксировали типовую работу самолётных радаров. А спустя несколько минут уже было окончательно ясно, что это не В-52 – громилы бомбёры оставляли бы на экранах метки существенно жирнее.

Наконец, дали точную дистанцию до «неизвестных», уточнив:

– Цели низкоскоростные.

– Предупредите сигнальщиков на азимут для установления визуального контакта, – распорядился командир, – «низкоскоростная», говорите? Я кофе-то успею допить, прежде чем они явятся? Надо будет посмотреть – что за такие «незваные» к нам.

Успел. Допил. Успев выслушать краткий доклад вахтенного офицера, касающийся текущих моментов в задаче ПЛО. Обязательно ознакомившись и с общим положением дел.



Утро 27 апреля крейсер «Москва» вместе с БПК эскорта встречал, по-прежнему и всецело ориентируясь на обнаружение американской АПЛ, в выделенном секторе направлением на юго-запад.

ЦУ «сверху» и данные разведки всё ещё сохраняли силу (сообщение от Ил-38 будет принято только к 8:10 по местному поясному времени).

Корабли елозили море, неизменно отрабатывая все режимы: в пассиве – шумопеленгацией, и работая в активе – по эху – отражённому сигналу импульсов ГАС. Впрочем (это было известно), в условиях изотермии моря акустические системы подводных лодок всегда слышат «грохот» винтов кораблей-охотников гораздо раньше… на порядки.

Знали: «американки», как правило, ходят на глубинах сто – сто пятьдесят метров, а обнаружив за собой слежение, уже на дальности сорок-пятьдесят миль начинают манёвр уклонения, погружаясь на двести – двести пятьдесят, отрываясь… Поэтому весь расчёт строился на работе авиагруппы, включая две единицы, базирующиеся на БПК сопровождения.

Уже по светлому времени суток нормативы вылетов экипажей доводились до средних и выше средних показателей (боевая готовность была все же не по «номеру один»). В полётных планшетах: нарезанная на квадраты или полосы акватория, наиболее вероятные пути подхода и район обитания ПЛ, а по сути… слепой поиск.

Разделяясь на тактические «четвёрки», Ка-25ПЛ уходили на максимальные дальности 100–120 километров, зависая так и эдак: фронтом, клином, крестом – «макали» на тросе «Прибор-10» – гидроакустическую станцию пассивной прослушки. Подозрением на «контакт» сбрасывались гидроакустические буи.

По итогам на стол лёг отчёт за текущий период:

– Время поиска и слежения два часа тридцать минут, из них вертолётами общий налёт семь часов. Использовано РГБ-Н столько-то…

Чтобы утром, отложив журнал учёта, командир, возможно, хмыкнул:

– Пробросались в море телевизорами…[208]

Так и было. Утром, допив кофе до коричневого осадка-гущи и услышав: «Товарищ командир, цели на подлёте!» – капитан 2-го ранга Скопин отложил вахтенный журнал, брякнув под нос:

– Пошли, что ли… Поглядим, – ни к кому не обращаясь, так, для себя.

Снаружи перекликающиеся на крыше рубки сигнальцы́ сразу показали направление на самолеты… уже различимые, но ещё трудно опознаваемые.

На глазах вырастая в сетке оптики, затем и просто на глазах, забирая в сторону, видимо, чтобы не нарушать международные правила: нельзя выходить на боевой курс, – одна машина правила параллельно траверзу крейсера, другая пошла на вираж, дав крен, чем позволив себя лучше рассмотреть, блеснула винтами.

– Но это не индийский «Ализе́»![209] – уверенно определил Скопин, приглядевшись: – Двухмоторный, двухбалочный – два киля, прямое крыло, угловатые формы, невелик. Что-то знакомое, но…

Порылся в памяти: подобная аэродинамическая схема не самая распространённая, но опознать, что же это может быть, не имея сравнительных фото?!.

Обе «Рамы»[210] неторопливо прогудели мимо корабля, посверкав обильным остеклением фонарей, показав, наконец, опознавательные знаки.

– «Юс марине»! – тут же, на крыле мостика, стояли старпом и мичман (старший команды сигнальщиков), ловя самолёты в бинокли. У мичмана был наготове справочник «Авиация капиталистических государств» в синей воениздатовской обложке, который он уже торопливо перелистывал, выискивая:

– Вроде нашёл. Этот похож. Точно он – ОV-10 «Бронко»! Многоцелевой… для борьбы с партизанами? Ёпрст! Тут-то он что делает?!

Командир отобрал справочник, глянул: скудно, всего две странички.

«Ага. Тут тебе не там… не тырнет с цветными картинками».

И поинтересовался:

– А что, на корабле нет авиационного «Джейна»?

– А должен быть? – вопросом на вопрос отозвался помощник, снова уставившись в бинокль. – Прижужжали к нам, как мухи на… сладкое.

– Мухи, они предпочитают вообще-то иные повидла, – оборвал Скопин. Ему не понравился хамоватый ответ старпома, захотелось отбрить, но не нашёл ничего лучше.


Против ожидания парочка американских разведчиков (на большее эти самолётики не тянули) не стали задерживаться, завершив разворот, полезли на потолок, отчего, вкупе с подвывающими движками и перемалывающими воздух пропеллерами, казались совсем медлительными. Поплыли обратно, туда, откуда пришли.

– И улетели, – озадаченно подал голос мичман, – но в воздухе висят, что наши «кукурузники».

– Это самолёты палубного базирования, иначе откуда бы им взяться, – вернул справочник командир, – стало быть, где-то и носитель. Надпись на борту «Marines» указывает на принадлежность к Корпусу морской пехоты США. А эту пехоту-кавалерию возят на универсальных десантных кораблях, на которых базируются и вполне себе реактивные самолёты.

Свяжитесь с флагманом: где-то в пределах тысячи километров[211] на южные румбы, вероятно, имеем американский УДК[212] типа «Тарава». Или «Иводзима», на худой конец.

– Насчёт «маринес» и УДК – тут всё ясно, – заговорил старпом, подчёркнуто давая понять, что по части знания боевых средств условного противника у него всё в порядке. И выразил недоверие: – Но почему в пределах тысячи километров, в чём логика?

– В том, что максимальная дальность по ТТХ у этих малышек, в перегоне, чуть более двух тысяч. Заметили, кроме ПТБ3 на подвесках ничего больше не висело. Прилетели, глянули, удостоверились и по-быстрому ушли. Даже до «Минска» не сбегали. Я думаю, от лимита по топливу.



USS «Saipan», US Marine Corps[213]

Классификация десантных кораблей в термине «УДК» – это скорей «изобретение» советского флота. У американцев данный подкласс в оригинале называют «штурмовыми десантными вертолётоносцами» – Landing Helicopter Assault (LHA).

Этим всё и определялось: боевая специфика – работа по берегу. Действия против корабельной группировки для LHA не предусматривались.

Обретение в составе авиагруппы самолётов вертикального взлёта-посадки AV-8 «Harrier», несомненно, расширяло боевые возможности десантного вертолетоносца. Однако все в тех же задачах – лёгкий дозвуковой штурмовик выступал в роли непосредственной поддержки морпехов.

В свою очередь Фолклендская война показала, что английский СВВП вполне может использоваться более универсально.



Командовал на мостке USS «Tarawa» (LHA-1) кэптен Ньюмен Роджер Ли.

Получив задание «поприсутствовать наблюдателем в виду советско-индийских учений» – вполне заурядное, но не совсем типичное для десантного корабля, Ньюмен сразу и предполагал использовать только имеемую на борту авиацию.

Для начала, входящие в состав авиакрыла два лёгких турбовинтовых штурмовика OV-10 «Бронко», обладающие минимальной скоростью устойчивого полета всего 90 километров в час, удачно вписывались в задачу разведки-барража и длительного мониторинга за соединением «красных». А как основное: кэптен Ньюмен, в общем-то, не исключая какие-то осложнения, могущие возникнуть в ходе «взаимодействия на острие» с русскими, немного «раздел» задержавшийся в базе систершип «Сайпан», по возможности насытив свою авиагруппу «Харриерами».

Эскортируемый одиночкой-эсминцем типа «Кунц» (все, чем на текущий момент оперативно располагала база Диего-Гарсия… как ни странно), «Тарава» чертил «пунктир» длиною в 1700 морских миль, поднимаясь к «норду».

На протяжении всего маршрута из регионального центра управления флота периодически поступали телеграммы с текущими сводками и детализирующими данными. А именно: уточнялось место советской эскадры, обозначенное В-52 (подтверждённое спутником); прояснялись моменты относительно дислокации индийских кораблей. Обязательно доводилась перспективная диспозиция своих сил – какие боевые единицы окажутся в непосредственном взаимодействии.

Утром 27 апреля штаб прислал сообщение: «Атомная субмарина „Greenling“, вышедшая из Персидского залива, в связи с техническими неполадками задерживается», погодя обнадёжив – «ненадолго».

Утром (первые «звоночки» в разведывательное управление Минобороны США начали поступать из офиса ЦРУ) уже не оставалось сомнений, что стычки на границе в районе Кашмира между вооружёнными силами Пакистана и Индии переросли в настоящие боевых действия с использованием авиации и тяжёлой полевой техники.

Комитет начальников в Пентагоне пока не созвали, ввиду разницы в поясном времени (Вашингтон ещё спал – ночь), но оперативный штаб ВМС уже работал! Аналитики просчитывали вероятности, прогнозируя дальнейшую эскалацию конфликта, оценивали причастность Советов, в той или иной мере: вмешаются, использовав развёрнутую в Аравийском море эскадру, или?..

На приёмный пост «Таравы» в связи с меняющейся обстановкой и повысившейся степенью угрозы посыпались новые вводные, под грифом «срочно», усложняя приоритеты и уровень задачи. Теперь, распоряжением командования, обязывалось не просто мониторить, но выйти на контакт с оперативным соединением флота «красных» и, ни много ни мало, своим слежением связать свободу действия русских. Этот оперативный режим требовалось поддерживать до подхода «главных сил».

– «В случае вмешательства Советов в военные действия на стороне Дели перейти от пассивных контрмер к активным», – зачитал вслух последние строчки кэптен Ньюмен, уже мысленно выругавшись: «Проклятье».

Капитан обоснованно видел свою задачу ограниченной и, при всей своей трезвой оценке возможностей корабельной группировки русских, прекрасно понимал: не его это дело, не для «Таравы».

«Перейти к активным контрмерам! Чем? Что-то там спешит на усиление из Персидского залива – фрегат, эсминец… и то с какими-то проблемами. А с подплавом взаимодействие и связь, как дали понять вышестоящие инстанции, будет осуществляться „длинным плечом” – через штаб. Иначе: у подводников свои обособленные задачи и своя операционная зона. И уж, конечно, ничего не решит подход сутками-тремя позже „Сайпана“. Тут русских могут напугать только „Большие парни” – ударные авианосцы типа „Нимиц“ или „Китти-Хок“, например».

Капитан Ньюмен, командуя «кораблём с полётной палубой» водоизмещением в 40 тысяч тонн, называл ударные авианосцы «Большими парнями» не потому, что они больше «весили», – дело в возможностях их полноценного авиакрыла.

«В любом случае, – продолжал мысль кэптен, – вклиниваться сейчас с такими наличными силами в боевые порядки русских априори поставить себя в уязвимое положение. Тактически правильно будет по прибытию в контактную зону, выверенно выбрать ту дистанцию, на которой советские палубные „Форджеры“ с их малым боевым радиусом не смогут до нас дотянуться. В то время как собственные AV-8A будут свободно перекрывать эти расстояния. Разумеется, не забывать следить за подводной обстановкой, в том числе контролируя РЛС-горизонт, дабы не подпустить близко какую-нибудь неприятность, оснащённую дальнобойными противокорабельными ракетами. У большевиков с этим всегда было на уровне».

Случись противоборство в воздухе, прямое ли, косвенное – тут Ньюмен видел за собой только позитивные моменты, не сомневаясь, что его ребята смогут потрепать нервы «красным коллегам», летающим на заведомо худших машинах.

Справочники с ТТХ советских кораблей и самолётов лежали перед ним на столе, уже неоднократно пересмотренные: «Любопытное совпадение: авиагруппа корабля класса „Киев“ не превышает шестнадцати дозвуковых штурмовиков. Равное количество – 16 самолётов сейчас и на борту „Таравы”.

Англичане любезно поделились некоторыми удачно апробированными в ходе Фолклендской войны тактическими приёмами… что-то там приводящее к срыву атаки управляемых ракет[214]. Русский… как там они его называют – Yak-38, так не может.

Наличие на „Harrier“ радара… впрочем, – Ньюмен запнулся в мыслях, сам не заметив, как англичане из любезных, в его восприятии, мигом стали никчёмными, – наличие на борту AV-8A британского изделия, похожего на радар, особой роли не играет. Не обеспечивает эта их паршивенькая „Blue Fox“ нормального целеуказания. Однако на „Яках“ и такого не стоит».

Все эти рассуждения ответственного офицера строились из предположений худшего сценария – если дело дойдёт до радикальных приказов. «Худшего» при данном соотношении сил – затевать драку, не создав тройной перевес, на взгляд Ньюмена, было просто непрофессионально… не то чтобы он не хотел, так или иначе при случае, проучить коммуняк.

Ответственный офицер на другой стороне – капитан 2-го ранга Скопин – немного ошибся с расстоянием. «Тарава», сиротливо сопровождаемый эсминцем, был уже в пределах четырёхсот миль, продолжая двадцатиузловым ходом сокращать подлётные километры. За то время пока «Бронко» на крейсерской скорости вернутся на палубу, дистанция аккурат «ляжет» в технические параметры боевого радиуса «Харриеров».

Капитан Ньюмен обдумывал лишь нюансы: готовить «птичек» уже сейчас или выждать ещё миль пятьдесят, чтобы они могли уверенно дотянуться до отстоящего дальше от передовой советской корабельной группы авианосца «Kiev»-class.





Политика, военная политика…