Виражи эскалации
Часть 23 из 76 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Матросы, под руководством инженера не мешкая начали собирать, устанавливая секции контейнера, пряча машину.
«А ничего так – занимательный разговор получился», – уже уходя, оглянулся Скопин. Увидел, как Синицын с коллегами что-то воодушевлённо обсуждают, как это любят делать летуны, рисуя ладонями элементы пилотирования.
«Вот такие они – пилоты».
Он, конечно, имел приблизительное (непрямое) представление о работе лётчика-истребителя: перегрузки, боевое напряжение до сброса нескольких килограммов веса, всякие нештатки. Кто бы сомневался – служба непростая и, бесспорно, нелёгкий труд.
«Но кто такие пилоты? По сути, наездники-эксплуатанты, фехтовальщики истребительных рапир, несомненно, могущие оценить достоинства и недостатки тех или иных машин, сравнивая, давая свою оценку, как сейчас.
Я вот тоже могу сказать „мой корабль“. Но у них это чувство, наверное, особенно обострено – когда ты в кокпите единоличным хозяином, техники заправили всем, чем положено, и ты отрываешься от земли, чувствуя власть над сверхзвуковой машиной в трёхмерной стихии неба! Это поднимает собственный статус, прежде всего в собственных глазах – крещение небом и всё такое… Восторг овладевает тобой полностью!
Самолёт – игрушка для взрослого мальчишки, только дайте полетать!
А сколько стоит такая «игрушка» для страны: разработкой от чертёжной идеи до серийного производства? (Это на память совсем недавнего разговора с Терентьевым, где мышление, что уж, державное.)
А там… статистика, процентная вероятность погрешностей… и случайности: что-то техник недоглядел, где-то механика-электроника подвела, здесь лётчик не справился.
Самолёт не корабль, не машина… на обочину не съедешь – под капотом посмотреть…
Игрушка – шмяк о землю миллионы рублей или долларов. А над морем, тут и катапультировавшись – вероятности очень приблизительны… не менее опасная стихия, вольных трактовок не прощает! Вот так».
Толкнул дверь со шкафута в надстройку – к постам.
* * *
Собственно, и потребовался он не на «ходовом», а в приёмном посту.
На связи флагман: Паромов уточнил организационные детали, касающиеся эскадренной дислокации, которая, несомненно, ещё подвергнется корректировке и по определению не может быть статичной.
Контр-адмирал решил перетасовать эскортные корабли: забирал себе (видимо, в каких-то индийских интересах) БПК «Твёрдый», выделяя на замену, равно как и на усиление, два противолодочных корабля – «Петропавловск» и «Николаев». Тем самым формируя ударно-поисковую группу во главе с ПКР «Москва».
Назначенные вымпелы должны были подойти либо к вечеру этих суток, либо в ночь на следующие. Или же на утро. Но не позже того, как «Москву» покинет «Твёрдый», которому вменялось сопроводить принявший экспедиционный груз ролкер, что, возможно, являлось определяющим условием.
Выйдя из радиорубки, Скопин нос к носу столкнулся с особистом. Тем самым, доставшимся ему по «наследству» от Терентьева и теперь по всем выводам назначенным его личным куратором. В подполковничьем звании, но в морской форме (чтоб не выделяться) – стало быть, тоже капитан 2-го ранга.
– И зачем было вот так озадачивать товарища лётчика, козыряя, как я понял, чрезмерной эрудицией в области авиации? – в голосе чекиста сквозил ленивый укор. Он даже голову склонил вбок, играя.
– А «о́рганы» бдят, значит. Значит, слышали всё, – уловив эту игру, Геннадьич придал голосу сварливости.
– Не всё, но достаточно… это входит в мои обязанности. И всё же, зачем?
– Тщета тщеславия… нереализованное чувство значимости, – пояснив, – это если потоптаться по Фрейду.
– По Фрейду – все сплошь малахольные, – подполковник изобразил улыбку, принимая шутку, – услышал бы о Зигмунде замполит, так не жалуемый вами, снова бы нашёл скрытые диссидентские умыслы.
– Чёрт, да мне просто интересно всё то, что касается военного железа – плавающего и летающего, в частности, – Скопин демонстративно взглянул на часы, давая понять, что торопится по делам. Вместе с тем стараясь быть вежливым.
На том и разошлись. Такая вот своеобразная словесная пикировка.
* * *
Принадлежность к контролирующей организации, сам образ сурового чекиста, как и навешанный на погоны неприкасаемый ярлык «КГБ», неизбежно субординировал сотрудника от остального «народа». «Народ» платил тем же, по возможности дистанцируясь[177].
Тем не менее отношения со старшим особистом у Скопина определились в немалой степени с рекомендаций Терентьева: «поладить можно».
Причём оказалось – обоюдным образом.
Скопину «поладить» с офицером Особого отдела обязывало – как в штатном порядке, будучи командиром корабля (со всеми налагаемыми уставом правилами и далеко не формальными обязанностями), так и согласно тем протоколам, что были подписаны им на Лубянке. В противном случае в море его бы не выпустили.
И «чекист»-подполковник неоднократно пытался вывести контакты с подопечным из сугубо служебной плоскости, определённо проявляя всяческое расположение (не исключено, что здесь играло ещё и его собственное любопытство, по типу: «человек другого века-мира… вроде бы свой, но другой» и т. д.).
Случай «достигнуть понимания» представился.
* * *
Дело было во время короткого стояния на рейде йеменского Адена, где пара Ми-14 покинула палубу «Москвы», перелетев на аэродром Эль-Анад. Туда из Союза как раз пришёл «борт» (Ан-12), доставивший в том числе почту.
На крейсер оказией передали свежую советскую периодичку – в обработку пропагандисту-замполиту (с этим делом оказалось строго), кого-то из «срочников» даже догнали письма, пришедшие на «севастопольские в/ч»[178].
Видимо, что-то «из дома» получил и старший особист.
«Попался» он, нервно комкающий конверт, в тамбуре верхней палубы, куда обычно Скопин выходил покурить, дабы не дымить в своей каюте… Лицо у Вовы было такое – пасмурное, пасмурное.
– У вас всё нормально, товарищ подполковник?! Да вы никак, – две недели без алкоголя очень обостряют восприимчивость, – выпимши!
– Да… непрофессионально.
– Пойдёмте, – решительно предложил кавторанг, указав на дверь в командирский салон.
– Я ведь не просто так сменил уютную столицу на сомнительный флотский быт, – поведал «комитетчик», когда они уселись за столом под принуждённый шум кондиционера, а капитан 2-го ранга, достав бутылку коньяку, «накапал по рюмашке»… в стаканы.
– Ну, дык… мы люди подневольные.
– Так-то оно так, но… – откашлялся гость, – мне самому «горело» сменить обстановку. Кардинально. Налейте ещё… да что вы по граммулечке! Мне на вахту не заступать.
Варварски махнув марочный «Арарат», вмиг поплыв от щедрых «стописят», он охмелел, осмелел:
– Наверное, завтра пожалею, что поделился, но накипь снять очень уж надо, – особист нервно расправил конверт и снова сложил вдвое, вчетверо. – Вот – пришло. Жена. Развод оформлен.
И поколебавшись чуть, продолжил со скрипом о своём наболевшем:
– Домой вернулся, а должен ещё быть в командировке, слышу – в ванной плещется. Вхожу… а они сидят!
– Сидят?!
– Ну как сидят – вдвоём в ванной, друг на друге, – не глядя, снова потянулся к стакану – запить горечь (стакан поступил по-свински – опрокинулся… Хорошо там на донышке). – О некоторых вещах ещё допустимо знать. Но увидеть!.. Уж лучше не видеть.
– И?..
– Что «и»? Только и осталось – уйти, оставив после себя пепел семейной Хиросимы.
Геннадьич на «пепел Хиросимы» показал характерно кулаком о ладонь, мол…
– Нет. Нас учат совладать с собой, – Вову передёрнуло, – и ведь всё так нормально было, в отношениях. И тут… картина.
Скопин пожал плечами – не сочувствие, чистая философия:
– Взяв свою девушку за грудь, наслаждаешься иллюзией, что у тебя всё схвачено. Но… даже от Мюнхгаузена Марта ушла[179].
После того случая они, конечно, не перешли на «ты», но разговаривать с особистом стало легче.
Единственное только, погодя и не однажды прокручивая в голове тот эпизод (а правда, она страдает от пристального рассмотрения[180]), Скопин чувствовал, что его не покидает смутное ощущение – «чего-то не так» с тем всплеском неожиданных житейских откровений. Где-то на периферии подозрительности пряталось устойчивое предубеждение, что комитетчик-профессионал Вова всё срежиссировал специально. Ну, или очень тонко вставил свои реальные проблемы в канву служебной необходимости.
* * *
Странным образом остаток этого насыщенного текущими задачами дня прошёл, да и запомнился в каком-то сумбуре. Хотя чего уж тут странного, когда всё в темпе и в тонусе, ни минутки на лишку – хотели управиться до наступления ночи.
Время и мили сошлись – отряд достиг места встречи с ролкером. Сблизились, легли на параллельные курсы, снизив ход, уравнялись.
Газотурбоход «Капитан Смирнов» – здоровенная бандура на полный дедвейт в двадцать тысяч тонн, заметно длиннее противолодочного крейсера, правда и заметно ниже, что следовало учитывать при перегрузочных работах, и пока суть да дело, определялись – как: налаживать канатную дорогу или…
По оценке погодных условий и недолгой дискуссии по радио (на «Смирнове» присутствовали военные специалисты) решили «или»!
«А ничего так – занимательный разговор получился», – уже уходя, оглянулся Скопин. Увидел, как Синицын с коллегами что-то воодушевлённо обсуждают, как это любят делать летуны, рисуя ладонями элементы пилотирования.
«Вот такие они – пилоты».
Он, конечно, имел приблизительное (непрямое) представление о работе лётчика-истребителя: перегрузки, боевое напряжение до сброса нескольких килограммов веса, всякие нештатки. Кто бы сомневался – служба непростая и, бесспорно, нелёгкий труд.
«Но кто такие пилоты? По сути, наездники-эксплуатанты, фехтовальщики истребительных рапир, несомненно, могущие оценить достоинства и недостатки тех или иных машин, сравнивая, давая свою оценку, как сейчас.
Я вот тоже могу сказать „мой корабль“. Но у них это чувство, наверное, особенно обострено – когда ты в кокпите единоличным хозяином, техники заправили всем, чем положено, и ты отрываешься от земли, чувствуя власть над сверхзвуковой машиной в трёхмерной стихии неба! Это поднимает собственный статус, прежде всего в собственных глазах – крещение небом и всё такое… Восторг овладевает тобой полностью!
Самолёт – игрушка для взрослого мальчишки, только дайте полетать!
А сколько стоит такая «игрушка» для страны: разработкой от чертёжной идеи до серийного производства? (Это на память совсем недавнего разговора с Терентьевым, где мышление, что уж, державное.)
А там… статистика, процентная вероятность погрешностей… и случайности: что-то техник недоглядел, где-то механика-электроника подвела, здесь лётчик не справился.
Самолёт не корабль, не машина… на обочину не съедешь – под капотом посмотреть…
Игрушка – шмяк о землю миллионы рублей или долларов. А над морем, тут и катапультировавшись – вероятности очень приблизительны… не менее опасная стихия, вольных трактовок не прощает! Вот так».
Толкнул дверь со шкафута в надстройку – к постам.
* * *
Собственно, и потребовался он не на «ходовом», а в приёмном посту.
На связи флагман: Паромов уточнил организационные детали, касающиеся эскадренной дислокации, которая, несомненно, ещё подвергнется корректировке и по определению не может быть статичной.
Контр-адмирал решил перетасовать эскортные корабли: забирал себе (видимо, в каких-то индийских интересах) БПК «Твёрдый», выделяя на замену, равно как и на усиление, два противолодочных корабля – «Петропавловск» и «Николаев». Тем самым формируя ударно-поисковую группу во главе с ПКР «Москва».
Назначенные вымпелы должны были подойти либо к вечеру этих суток, либо в ночь на следующие. Или же на утро. Но не позже того, как «Москву» покинет «Твёрдый», которому вменялось сопроводить принявший экспедиционный груз ролкер, что, возможно, являлось определяющим условием.
Выйдя из радиорубки, Скопин нос к носу столкнулся с особистом. Тем самым, доставшимся ему по «наследству» от Терентьева и теперь по всем выводам назначенным его личным куратором. В подполковничьем звании, но в морской форме (чтоб не выделяться) – стало быть, тоже капитан 2-го ранга.
– И зачем было вот так озадачивать товарища лётчика, козыряя, как я понял, чрезмерной эрудицией в области авиации? – в голосе чекиста сквозил ленивый укор. Он даже голову склонил вбок, играя.
– А «о́рганы» бдят, значит. Значит, слышали всё, – уловив эту игру, Геннадьич придал голосу сварливости.
– Не всё, но достаточно… это входит в мои обязанности. И всё же, зачем?
– Тщета тщеславия… нереализованное чувство значимости, – пояснив, – это если потоптаться по Фрейду.
– По Фрейду – все сплошь малахольные, – подполковник изобразил улыбку, принимая шутку, – услышал бы о Зигмунде замполит, так не жалуемый вами, снова бы нашёл скрытые диссидентские умыслы.
– Чёрт, да мне просто интересно всё то, что касается военного железа – плавающего и летающего, в частности, – Скопин демонстративно взглянул на часы, давая понять, что торопится по делам. Вместе с тем стараясь быть вежливым.
На том и разошлись. Такая вот своеобразная словесная пикировка.
* * *
Принадлежность к контролирующей организации, сам образ сурового чекиста, как и навешанный на погоны неприкасаемый ярлык «КГБ», неизбежно субординировал сотрудника от остального «народа». «Народ» платил тем же, по возможности дистанцируясь[177].
Тем не менее отношения со старшим особистом у Скопина определились в немалой степени с рекомендаций Терентьева: «поладить можно».
Причём оказалось – обоюдным образом.
Скопину «поладить» с офицером Особого отдела обязывало – как в штатном порядке, будучи командиром корабля (со всеми налагаемыми уставом правилами и далеко не формальными обязанностями), так и согласно тем протоколам, что были подписаны им на Лубянке. В противном случае в море его бы не выпустили.
И «чекист»-подполковник неоднократно пытался вывести контакты с подопечным из сугубо служебной плоскости, определённо проявляя всяческое расположение (не исключено, что здесь играло ещё и его собственное любопытство, по типу: «человек другого века-мира… вроде бы свой, но другой» и т. д.).
Случай «достигнуть понимания» представился.
* * *
Дело было во время короткого стояния на рейде йеменского Адена, где пара Ми-14 покинула палубу «Москвы», перелетев на аэродром Эль-Анад. Туда из Союза как раз пришёл «борт» (Ан-12), доставивший в том числе почту.
На крейсер оказией передали свежую советскую периодичку – в обработку пропагандисту-замполиту (с этим делом оказалось строго), кого-то из «срочников» даже догнали письма, пришедшие на «севастопольские в/ч»[178].
Видимо, что-то «из дома» получил и старший особист.
«Попался» он, нервно комкающий конверт, в тамбуре верхней палубы, куда обычно Скопин выходил покурить, дабы не дымить в своей каюте… Лицо у Вовы было такое – пасмурное, пасмурное.
– У вас всё нормально, товарищ подполковник?! Да вы никак, – две недели без алкоголя очень обостряют восприимчивость, – выпимши!
– Да… непрофессионально.
– Пойдёмте, – решительно предложил кавторанг, указав на дверь в командирский салон.
– Я ведь не просто так сменил уютную столицу на сомнительный флотский быт, – поведал «комитетчик», когда они уселись за столом под принуждённый шум кондиционера, а капитан 2-го ранга, достав бутылку коньяку, «накапал по рюмашке»… в стаканы.
– Ну, дык… мы люди подневольные.
– Так-то оно так, но… – откашлялся гость, – мне самому «горело» сменить обстановку. Кардинально. Налейте ещё… да что вы по граммулечке! Мне на вахту не заступать.
Варварски махнув марочный «Арарат», вмиг поплыв от щедрых «стописят», он охмелел, осмелел:
– Наверное, завтра пожалею, что поделился, но накипь снять очень уж надо, – особист нервно расправил конверт и снова сложил вдвое, вчетверо. – Вот – пришло. Жена. Развод оформлен.
И поколебавшись чуть, продолжил со скрипом о своём наболевшем:
– Домой вернулся, а должен ещё быть в командировке, слышу – в ванной плещется. Вхожу… а они сидят!
– Сидят?!
– Ну как сидят – вдвоём в ванной, друг на друге, – не глядя, снова потянулся к стакану – запить горечь (стакан поступил по-свински – опрокинулся… Хорошо там на донышке). – О некоторых вещах ещё допустимо знать. Но увидеть!.. Уж лучше не видеть.
– И?..
– Что «и»? Только и осталось – уйти, оставив после себя пепел семейной Хиросимы.
Геннадьич на «пепел Хиросимы» показал характерно кулаком о ладонь, мол…
– Нет. Нас учат совладать с собой, – Вову передёрнуло, – и ведь всё так нормально было, в отношениях. И тут… картина.
Скопин пожал плечами – не сочувствие, чистая философия:
– Взяв свою девушку за грудь, наслаждаешься иллюзией, что у тебя всё схвачено. Но… даже от Мюнхгаузена Марта ушла[179].
После того случая они, конечно, не перешли на «ты», но разговаривать с особистом стало легче.
Единственное только, погодя и не однажды прокручивая в голове тот эпизод (а правда, она страдает от пристального рассмотрения[180]), Скопин чувствовал, что его не покидает смутное ощущение – «чего-то не так» с тем всплеском неожиданных житейских откровений. Где-то на периферии подозрительности пряталось устойчивое предубеждение, что комитетчик-профессионал Вова всё срежиссировал специально. Ну, или очень тонко вставил свои реальные проблемы в канву служебной необходимости.
* * *
Странным образом остаток этого насыщенного текущими задачами дня прошёл, да и запомнился в каком-то сумбуре. Хотя чего уж тут странного, когда всё в темпе и в тонусе, ни минутки на лишку – хотели управиться до наступления ночи.
Время и мили сошлись – отряд достиг места встречи с ролкером. Сблизились, легли на параллельные курсы, снизив ход, уравнялись.
Газотурбоход «Капитан Смирнов» – здоровенная бандура на полный дедвейт в двадцать тысяч тонн, заметно длиннее противолодочного крейсера, правда и заметно ниже, что следовало учитывать при перегрузочных работах, и пока суть да дело, определялись – как: налаживать канатную дорогу или…
По оценке погодных условий и недолгой дискуссии по радио (на «Смирнове» присутствовали военные специалисты) решили «или»!