Виражи эскалации

Не меньшим обременением встал вопрос с организацией питания.

Матросы – в несколько приёмов, но бачковались[157] в помещениях для рядового состава. У мичманов своя кают-компания. И офицеры крейсера, столоваясь, как правило, вполне обходились в одну очередь.

«Чужих» же оказалось более четырёх десятков человек, и практически все при «высоких» погонах – к мичманам не по рангу.

Вот и пришлось, с момента выхода на БС, когда одно потянулось за другим: вахтенные, подвахтенные, ночной завтрак, тревоги во время приема пищи… создавать отдельную офицерскую очередность[158].



В министерскую комиссию (так, для справки, если перечислить) помимо непосредственно лётного отряда и инженерно-технический персонала входили направленцы от различных служб ВВС и ВМФ; представители 10-го управления Генерального штаба (отдел международного военного сотрудничества – для контактов с индийской стороной); «наука» – группа офицеров от каких-то НИИ; разумеется, сотрудники ОКБ Яковлева и других предприятий промышленности на самолётные системы и комплексы.

Плюс сопроводительный штат приглядывающих товарищей из особого отдела.

Делегировал (как общий руководитель) всю эту «сборную солянку» генерал-лейтенант от авиации ВМФ, который, надо сказать, за время перехода по крейсеру попусту не бродил, засев во флагманской каюте. Всезнайки из кают-компании поговаривали, мол, «томимый жарой», а злые и, вероятно, завистливые языки добавляли «и коньяком» (уж насколько вяжутся «жара и коньяк»). Но для капитана 2-го ранга Скопина на тот момент было главное, что генерал в корабельные дела не совался и вообще не докучал, лично с ним (с командиром корабля) переговорив лишь единожды, представляясь. И далее держал дистанцию, взвалив все контакты на заместителя и начальников групп, которые тоже предпочитали обходиться в вопросах со старпомом и «бычками»[159].

Короче, без претензий и шероховатостей.





* * *


Тут и своих шероховатостей хватало… с экипажем.

С самого начала новоназначенного командира встретили несколько натянуто. Присматривались.

«Чёрт его знает, – скептично мнил Геннадьич, – может, прежнего кэпа особо уважали, или вот – старший помощник (тоже, кстати, кап-два) сам метил надеть командирские регалии… „по наследству“. А я для них кто? Неизвестный варяг с северными корнями, то бишь откуда-то с КСФ».

Моряцкая кадровая среда, невзирая на разброс по четырём флотам, имеет сравнительно тесную связность: училища, академии, ротационные переводы, пересекающиеся фамилии однокашников и сослуживцев. Как ни крути, всегда найдётся тот, с кем совместно тянул флотскую лямку в базе, хаживал в моря – кто-то знавал того-то или слышал о том-то.

«Даже если ты в последнее время пропадал типа в дальней командировке-тмутаракани или в секретной особо режимной части», – свою легенду, составленную в службе безопасности, капитан 2-го ранга Скопин неукоснительно вызубрил – для данной реальности, так сказать.

Знал, что сразу по прибытии на ЧФ, буквально только взойдя по трапу на борт ПКР, штатным офицером особого отдела, в согласии с замполитом, по инстанции были затребованы биографические данные на нового командира, и…

Не успели! Все товарищи из контролирующих органов крейсера «Москва» в один день собрали вещички и тю-тю – получили перевод на другие места службы!

«И я тут такой – тыбыдычь, явился-представился, притянув в довесок свой „хвост“ из нового зама по политической части и целой своры особистов. Видимо, это тоже вызвало кривотолки в кают-компании».

Погодя, старший помощник недоумённо, равно со сдержанным недовольством, дополнительно поделится ещё некоторыми сомнениями в кадровых пертурбациях корабля. Штатный состав крейсера (700 человек) постоянно меняется: «срочники» уходят, приходят (здесь иначе никак), ротируют командиры боевых частей – увольняются, переводятся (с повышением, с понижением – кто во что горазд). Самые постоянные – мичманы.

Систематический некомплект экипажей ремонтирующихся кораблей был одним из болезненных явлений флота (а «Москва», как помним, благополучно стояла в доке «на плановом»). И тут вдруг крейсер интенсивно, с опережением всех расписаний и графиков, начали готовить к боевой службе. Кадровые органы довольно быстро укомплектовали штат офицерами и остальным недостающим личным составом, надёргав людей с других кораблей.

– Не понимаю, – бычился старпом, – даже списывая на поспешность выхода корабля в море. Даже… ну, пусть «Ангара» – она и на БПК-1134 «Ангара»… или какие там ещё типовые РЛС[160]. Да, допустим, часть специалистов перевели с систершипа[161] «Ленинград» – по меньшей мере хоть это вяжется с логикой, так как им не придётся осваивать посты, не будут путаться в коридорах и трапах. Однако имеющаяся несплаванность экипажа налицо!

– Но, – деликатно уточнит Скопин, – невзирая на то… костяк опытных офицеров всё же сохранён, насколько я увидел из списочного состава. И мичманы. Особенно на самом сложном участке – БЧ-5, дивизион движения.

– Это да.

Потом к этому разговору он ещё вернётся, тогда и будут найдены объяснения, в том числе и на сомнительное старпомовское «не понимаю».

А пока…





* * *


В «командирском кресле» возобладал ещё один немаловажный аспект – профессионализм… обязывало.

Офицеру, претендующему на должность командира корабля подобного класса – со всей его спецификой «вертолётоносца ПЛО» и ходовыми особенностями, рекомендовалось для начала пройти серьёзную школу на борту в качестве старпома, перенимая опыт, изучив «коробочку» как следует.

Знакомство с этого и началось – действующий старший помощник настойчиво, но вежливо (субординация, знаете ли) поинтересовался: «Насколько товарищ капитан второго ранга знает матчасть и специфику маневрирования крейсером? Имеет ли допуск к самостоятельному управлению кораблём?»

Знал… допускался…

На самом деле ему, в свою бытность ещё молодому выпускнику «Нахимки»[162], послужить на этой самой «Москве» вполне представилось. Самое обыденное – это несение вахты на якоре или дежурным по «низам». Однако довелось и на ходу вахтенным дублёром «порулить». Неоднократно. Так что представление о боевых возможностях и маневренных элементах крейсера имел.

«А ведь, что ни говори, – не без ностальгии вспоминал Андрей, – захватил последние годы корабля. В начале „девяностых“ – девяносто первом намотали три с лишним тысяч миль, сбегав на полноценную БС в Средиземку. Вернулись, отстоялись… прокатились до Новороссийска (там ещё аврал-шухер случился – принимали Ельцина). Затем в череде утюжили акваторию Чёрного морю – учения, боевое дежурство, и-и-и…» – память немного пасовала… впрочем, не обязана. Будто не желала бередить начавшийся перестроечный бардак: уже в девяносто четвёртом крейсер печально стоял на рейде и никуда не выходил. На следующий год его вывели в резерв 2-й категории, и это был конец.


Как ПКР покинул Севастополь (навсегда) на буксире в Индию на порезку, этого он уже не увидел, получив предписание с приказом о переводе, отбыл на Северный флот, зафиксировав в личных данных послужного списка лейтенанта Скопина, в разделе ВУС[163], так необходимый сейчас черноморский раздел: «проходил службу… освоил… сдал на классность…» В конце и вовсе «пробив» себе зачёт на самостоятельное несение ходовой вахты. В том числе освоившись в практическом управлении кораблём при швартовых операциях: съёмка с якоря, постановка к стенке кормой и лагом… прочее.

«Не удивлюсь, если штабные кадровики-канцеляры приняли эти зачётные листы к сведению. Плюс протекция Терентьева и кто там за ним стоит (как мне намекнули – личное «добро» главкома Горшкова). Иначе кто бы меня допустил на мостик вертолётоносца».

Разумеется, «те» бумаги исчезли в секретной части. В штабе флота нарисовали другие, «липовые», форму которых надо было засвидетельствовать содержанием, то бишь подтвердить допуск к управлению кораблём, как и обновить многое в памяти практикой, навёрстывая…

Чем и занялся сразу, ещё в Севастополе, ступив на борт.



«Москву» как раз из дока перегнали к причалу на Угольную пристань – принимать назад всё то, что сдали перед постановкой на ремонт: боезапас, топливо, воду.

Командование на всё про всё выделило меньше пяти суток, но портовики впряглись со знанием дела: автомашины со спецскладов УРАВ[164] подгоняли прямо по пирсу к борту, с другой стороны работали плавучие транспорты и баржи-погрузчики, обеспеченные плавкранами.

А у него в эти «пять дней на якоре» появилась возможность параллельно ознакомиться с личным составом непосредственно на местах.

Брал с собой дежурного по кораблю – заодно при обходе постов и дивизионов запишет замечания… Впрочем, не гнушался обращаться с расспросами к командирам боевых частей и даже к опытным «срочникам»-старши́нам. А вот старпома, как предвзятого негласного лидера офицерской «оппозиции», предпочитал «играть» на психологический приём «просьбы о помощи»:

– Владимир Иванович, – (к тому по имени-отчеству), – одолжите-ка ума…

– Ч-чего-о?!

– Объясните, а как вот тут… – изображая располагающую открытость (на самом деле снисходительно ожидая правильной реакции).

Ага! Помощник вздёрнулся, чуть надулся, но встретив твёрдый испытующий взгляд, позабыл покровительственный тон. Смутился даже. Пустился в объяснения.

И всегда неплохо после этих объяснений вставить пару и своих компетенций, показав, что мы-де тоже не лыком шиты – обладаем кое-какими знаниями (в идеале не абы какими, а черпанув в «закромах будущего»… хорошо оно было – почитывать труды практиков-теоретиков из «военных обозрений»).

Подобный подход – в соблюдении выверенного баланса и готовности прислушаться к так называемым «бывалым», не забывая сохранять командирскую дистанцию, оправдывал ожидания.

«А окончательно влиться в коллектив, выпив добру долю алкоголю, можно и погодя, после успешного завершения похода».





* * *


По выходе из базы на мостике не выпячивался, но статистом наблюдающим не стоял, включившись в командную работу, пробуждая корабль:

– Проверка колоколов громкого боя…

– Машинные телеграфы…

– Питание и холод на потребители…

И после дачи пробных оборотов, ощущением лёгкой и переменчивой вибрации:

– Выключить якорные огни, включить ходовые. Спустить гюйс, флаг перенести! Баковые на бак! Сняться со швартовых.

– Поехали! – не по-гагарински, но в самое то настроение!

А крейсер между тем осторожным манёвром разворота правил нос на Инкерманские створы – на выход, «самым малым» следуя на внешний рейд, на чистую воду… скользящий по штильной глади бухты, будто и не было в нём тех тысяч тонн водоизмещения и нескольких метров осадки.

И от Севастополя до Босфора, и в проливах, и за… – своеобразный экзамен на управление кораблём, под присмотром… так было по меньшей мере честно.

А дальше, по мере следования, всё входило в налаженную колею, согласно пунктам посуточного плана и параграфам корабельного устава.

Главное наладить правильную командно-исполнительную организацию – «привести, что называется, экипаж в меридиан»[165] кэп знает что делает, кэп всегда прав, а если не прав, то всё равно прав!





* * *


«Странно только, – расчёска гуляла по мокрым волосам (к себе в каюту забегал на минуту – освежиться), – обычная практика для подобных походов – обязательно подсаживают сверху на голову какого-нибудь „контрика“[166] флагманом – всё-таки целый отряд, пусть и из двух кораблей. И задача-то вроде бы как серьёзней некуда. Откуда такое?..»

– Товарищ командир, – прервали, и в дверь каюты осторожно постучался вестовой, сунув стриженую голову, – там боцман на полётке с чужими ругается.

– Неужто с генералом сцепился? – скорей риторически и без удивления осклабился Скопин – он уже уяснил, что за человек боцман – своего ни на пядь не уступит.

– Никак нет. Сначала с гражданскими, потом те, что флотские штабные, вмешались.